Девушка жимолости - Эмили Карпентер

– Он послушает брата Чарльза, особенно после того, что сегодня на службе случилось. Ты могла бы его попросить сходить к Хауэллу. Поговори с ним. Брат Чарльз прислушивается к тебе – я уверена, сама видела.

Дав покачала головой.

– Дав, пожалуйста.

Дав повернулась к ней, выражение лица было не мягче камня, на котором они сидели.

– Прости меня, Джин, но я не могу. Правда не могу. Не мое дело – указывать твоему мужу, как вести себя со своей семьей. Тут уж ничего не поделаешь – никто не сможет его остановить, и он отправит тебя в Причард, раз уж задумал это сделать. Никто, кроме Господа.

Слезы брызнули и покатились по щекам Джин стекая в рот. Она глотала их, чувствуя соль. Больше ничего не поделаешь со слезами, подумала она, только глотать.

Вот так все и закончилось. Дав не поможет ей, и ее отошлют в Причард – подальше от всего, что ей так дорого.

Уронив голову, Джин зарыдала.

– Джин… – проговорила Дав.

Джин думала о Колли и Уолтере, о Хауэлле и своей маме. О своем домишке, о белой церкви. О горе и долине, которые так любила. Потом перед ней встал Том, широкоплечий Том с добрыми глазами. Он никогда не обнимал ее, по крайней мере, так, как она мечтала. Они никогда не лежали в одной постели. И уже не лягут… Ее отправят в Причард, и все знакомое и любимое будет потеряно для нее навсегда.

Она прижала ладони к лицу, но слезы все текли. Джин хотела их остановить, но не могла. Если Дав ей не поможет, она потеряет все.

Вдруг Дав придвинулась к ней, взяла за руки:

– Мне ужасно жаль, Джин. Ты даже себе не представляешь насколько. Тебе просто нужно стать очень сильной, вот и все. Сильнее, чем раньше.

Джин впилась пальцами в руку Дав, подтаскивая ту еще ближе.

– Дай его мне, – отчаянно прошептала она лицом к лицу с ней. – Умоляю тебя.

Дав отшатнулась:

– О чем ты?

– Свой дар, благословение.

– Нет, это я не могу…

Джин настаивала:

– Ты должна. Пожалуйста! – Она снова заговорила громче, голос не повиновался ей, готовый вот-вот сорваться снова на крик. – Отдай мне его, прошу!

Она кое-что заметила: от прикосновения к Дав кожу начинало покалывать, по ней словно расходились электрические разряды. Ну разве это не доказательство? Дар существует на самом деле, и она ощущает огонь, о котором говорил брат Чарльз.

– Я бы очень хотела помочь тебе, – оправдывалась Дав, – но не думаю, что…

– Сегодня мой день рождения, мне исполняется тридцать, – перебила Джин и постаралась улыбнуться. – Неужели не понимаешь? Ты можешь передать мне свой дар прямо сейчас – в подарок на день рождения. И тогда все сразу станет по-другому. Ты можешь все изменить.

Глаза Дав были полузакрыты и печальны. После долгих раздумий она вынула заколку из своих роскошных волос и застегнула ее на голове Джин.

– Вот, это тебе.

– Я правда никому не скажу. – Джин снова сжала руки Дав. И опять словно бы ощутила боль, покалывание кожи – верный знак, что нечто все же происходило. Джин заглянула ей в глаза. Дав посмотрела на их сцепленные пальцы.

– Прошу тебя.

Пасторша вздохнула. Потом наконец подняла одну руку, аккуратно прикоснулась к глазам Джин, задержала дыхание.

– Ты чувствуешь огонь, Джин Вутен? – глухо спросила она.

Джин вспомнила про Хауэлла и псалмы, про Вонни и ручей. Про теленка, растянутого между двух сосен в лесу, про пальцы Тома на затылке, когда он ее целовал. Только что она умоляла и заклинала передать ей дара, теперь не была до конца уверена, что он, этот божественный огонь, существует на самом деле. Но так хотелось, чтобы он существовал. Он был ей необходим.

– Джин? – переспросила Дав.

– Да, – ответила та. – Я чувствую, я получила его.

Джин показалось, что она почувствовала какой-то толчок, будто ее пронзила вспышка света. Только свет этот пришел не с неба, как она ожидала. Он будто поднялся изнутри, словно давно там таился, ожидая своего часа, чтобы взорваться и рассыпаться фейерверком.

И огонь ли это? Или толстые лозы жимолости, которые вдруг пошли в рост, чтобы сжать и задушить ее, свести с ума? Джин представила себе мать, как она лежала в постели. И ту несчастную по фамилии Лури, которая залезла на пожарную вышку, разделась донага на глазах всего города и грозилась спрыгнуть. Нет, решила она, это не сумасшествие. Что бы это ни было, оно встряхнуло ее тело и осветило изнутри. Дало ощущение неуязвимости.

– Джин, – окликнула ее Дав, все еще сидевшая рядом.

Джин потянулась к ней:

– Не уходи. – Слезы по-прежнему текли, и она внезапно почувствовала тяжесть, будто две огромные ручищи схватили ее за плечи и трясли так, что стучали зубы и содрогались кости. Но страха внутри больше не было. Она чувствовала себя готовой к любым поворотам судьбы.

Она подняла руки и дотронулась пальцами до рта: он раскрыт, губы ледяные, из них прерывисто рвется дыхание.

Потом вдруг она услышала крик, где-то выше по ручью, в лесу.

Хауэлл.

Она взглянула на Дав. Косметику смыла вода и теперь пасторша напоминала ангела. Она явно была не с горы, не местная. Пожалуй, даже не земная.

– Теперь они ничего мне не смогут сделать, правда? – спросила Джин.

Дав молчала, закусив губу.

Джин ждала. Она чувствовала, как в ней клокотал огонь, он ее успокаивал, как будто она выпила целую бутылку вина из жимолости. Вначале на поляну вышел Чарльз Джаррод. Без пиджака, без галстука, напомаженные волосы были растрепаны. Белоснежные носы ботинок светились в траве.

– Вы не видели мою жену? – прокричал он с другого берега.

Джин обернулась, но Дав будто провалилась сквозь землю. Вновь посмотрев на Джаррода, Джин хотела ответить, но голос изменил ей. Потом к ручью вышел Хауэлл. А следом Уолтер с ружьем наперевес.

– Джин, – позвал ее муж.

Погрузившись в воду, преодолевая течение, она пошла ему навстречу, выбралась на берег и встала перед ним.

– Мать твою, – выругался он.

– Я потеряла… – задыхаясь, проговорила она.

– Что? – Он шагнул к ней.

– Я потеряла платье.

Он распрямился, оглядывая ее с ног до головы.

– А кажется, будто ум потеряла.

Джин не могла смотреть ему в глаза. Не могла расправить плечи, даже если бы захотела.

– Да уж, Джин. Я же говорил тебе.

Потом Джин увидела, что из-за деревьев вышел еще один человек: при виде его дыхание ее участилось, сердце забилось сильнее, как будто при виде страшного призрака. По щеке покатилась слеза, из носа потекло. По внутренней стороне бедра побежала теплая струйка.

Вернон Элфорд был среднего роста, с узловатыми руками и ногами. Дряблый живот колыхался над рабочими штанами, густые седые волосы зачесанные назад, лежали на плечах. У него был звучный голос, люди говорили, ему следовало стать священником: много лет он наряжался Санта Клаусом и отправлялся на почту, где его окружали дети и рассказывали, что хотят получить на Рождество. Джин никогда не сидела