Записки хроноскописта - Игорь Забелин

Вертолет возвращался в Адлер не напрямик, а следуя за изломанной линией побережья. Я смотрел сверху на осушенную полосу прибрежной равнины, на лесистые мыски и, вероятно, потому, что настроение у меня было посредственным, вспоминал, что более ста лет назад на мысе Адлер погиб в перестрелке с горцами сосланный на Кавказ писатель-декабрист Бестужев-Марлинский, разлученный с друзьями и родными, разруганный критикой…

Вечером Березкин подробно ответил на Петины вопросы, но имя Брагинцева мы ни разу не упомянули. На следующий день Петя вылетел в Тбилиси, чтобы рассказать Месхишвили о последних событиях, а мы — В Москву.

Березкин молчал, равнодушно глядя в окно, мне тоже не хотелось разговаривать.

Собственно, занимал нас только один вопрос; кому достался Черный Мыслитель при дележе добычи — Розенбергу или Брагинцеву? Я склонялся к предположению, что Мыслитель-у Розенберга, и вот почему. Во-первых, мы теперь знали, что союз Розенберга и Брагинцева не был союзом равных. Розенберг не вызывал у нас ни малейшей симпатии, но в то время он был человеком науки, притом кабинетным ученым, и Брагинцев явно потребовался ему лишь для физического исполнения замысла… Во-вторых, его попытка похитить Белого Мыслителя-а мы уже не сомневались, что в Касабланке действовал тот же Розенберг, что и в Хосте, и в Тбилиси, — свидетельствовала о том, что, узнав по фотографиям в журналах статуэтку, он решил добыть ее и восстановить таким образом скульптурную группу…

И все-таки сохранилась крохотная надежда, что по каким-то причинам Черный Мыслитель достался Брагинцеву.

Вот этот единственный вопрос — у кого находится статуэтка? — мы и решили задать Брагинцеву по возвращении в Москву, оставив все остальное на его совести.

В Москву мы прилетели днем, и я с аэродрома позвонил домой.

— Ни в коем случае не разговаривайте с Брагинцевым до встречи с Яшей, сказала мне жена вместо приветствия. — Предупреди Березкина…

— В таком случае свяжись с Яшей, и пусть он приезжает к нам, — ответил я, ровным счетом ничего не понимая. — Мы сейчас будем.

Дома мы уже застали и Яшу с Евой и жену Березкина.

— Ну-с, кто первым будет докладывать? — спросил Березкин, устало опускаясь в кресло.

— Я, — сказал Яша. — У меня не было при себе хроноскопа, но я воспользовался удостоверением журналиста и узнал кое-что любопытное… Видите ли, серебряную вазу из Хостинского клада передал в Оружейную палату сам Брагинцев еще в тысяча девятьсот двадцать шестом году…

Березкин приподнял тяжелую голову и, начиная прозревать, уставился на Яшу.

— В том же году он передал в музеи страны еще около пятидесяти предметов на баснословную сумму… Короче говоря, Брагинцев был миллионером, но отдал свой миллион государству.

Наступило долгое молчание.

— Брагинцев передал миллион государству, — медленно произнес Березкин, — а мы только что умыкнули кругленькую сумму-пусть не миллионную. Зря прогоняли вертолет в Хосту и обратно.

Березкин подошел к телефону и набрал номер Брагинцева.

Много раз мысленно репетировал я этот труднейший разговор, а теперь испытывал прямо-таки восторг при мысли, что все мои репетиции пошли прахом!

— Здравствуйте, — сказал Березкин в трубку. — Мы с Вербининым закончили расследование истории Хостинского клада. Мы узнали все или почти все. И наделали немало глупостей. Проще было сразу поговорить с вами. Я считаю своим долгом извиниться перед вами за подозрения… Но остался один вопрос, которого мы сами решить не можем. У кого находится Черный Мыслитель-у вас или у Розенберга?

Мне казалось, что я вижу, как молчит на другом конце провода Брагинцев, молчит тяжело, недоумевая и пытаясь угадать ход наших раздумий.

Березкин, выслушав ответ, повесил трубку:

— Через сорок минут Брагинцев будет здесь. Березкин сел на прежнее место в кресло и отчетливо, я бы даже сказал — с выражением, произнес только одно слово:

— И-ди-о-ты!

А я машинально кивнул, соглашаясь с оценкой.

— Нет, что вы, ребята, — возразил Яша. — Это же со всяким могло случиться. И вообще нельзя всего предвидеть. Дело же поправимое…

— Помнишь, ты как-то рассуждал о самохроноскопии? — тихо, не поднимая глаз, сказал мне Березкин. — О том, чтоб любой день нашей жизни в любой момент можно было подвергнуть хроноскопии?.. Веселые получатся картинки, я тебе доложу: ошибка на ошибке, сомнения, неуверенность в выводах… И вот еще такое-как с Брагинцевым…

Когда прошли полчаса, я достал из шкафа Белого Мыслителя и поставил его на письменный стол.

Через несколько минут раздался звонок.

Брагинцев был в легком, несмотря на холодную погоду, сером пальто. Снежинки на его открытой седой голове свернулись в серебристые капли. В руках он держал сверток.

Брагинцев произносил обычные слова приветствия, когда взгляд его, — а дверь в мой кабинет была распахнута, — упал на Белого Мыслителя… Брагинцев вздрогнул так, словно сквозь тело его прошел электрический ток. Он не заметил протянутой ему руки, он отстранил меня и шагнул в сторону кабинета.

— Что это? — с трудом двигая сведенными губами, спросил он.

— Мыслитель из Дженне.

— Тот самый… Вы говорили… Мне очень хотелось посмотреть, но я стеснялся попросить…

Брагинцев сделал неверное движение-то ли пальто ему мешало, то ли хотел передать нам сверток, — но вдруг, заспешив, порвал веревки, развернул бумагу, и тогда… Тогда оцепенели мы.

В руках у Брагинцева был Черный Мыслитель, угаданный хроноскопом.

Хроноскопия не раз устраивала нам встречи с чудом, но все же до последней секунды я не верил, что свершится это чудо, что Черный Мыслитель вновь встретится с Белым…

Что можно еще добавить?.. Не очень умелые писатели, особенно работающие в приключенческом жанре, пытаясь передать волнение, вдруг охватившее их героев, пишут либо о дрожащих руках, либо о постукивании стакана о зубы… Мне не хотелось бы следовать шаблону, но разве я забуду когда-нибудь, как дрожали обычно крепкие, сильные руки Брагинцева в тот момент, когда он соединял руки Мыслителей, вновь встретившихся через три с половиной столетия?

Глава пятнадцатая

в которой говорится несколько слов о Черном Мыслителе; в этой же главе дается окончательная разгадка тайнам Хостинского клада в сообщается кое-что о молодом Брагинцеве

После столь великолепного завершения наших расследований нам все-таки пришлось объясниться с Брагинцевым.

Брагинцев слушал внимательно, спокойно, внешне никак не реагируя на слова Березкина. Даже когда Березкин — а разговор шел напрямую — сказал, что мы убедились в его профессиональном умении открывать запертые двери, Брагинцев ничуть не возмутился; наоборот, его интерес к рассказу как будто даже возрос.

— Мне остается только поздравить вас с блестящими результатами, — сказал он, когда Березкин закончил свое повествование. — Не очень приятно чувствовать себя объектом хроноскопии, но жить надо так, чтобы нечего было стыдиться… Да я ничего и не стыжусь, хотя в прошлом и обладал некоторыми привычками, которые не нравятся уголовному розыску… Вы правы, эти мои навыки и потребовались Розенбергу. И мы отлично осуществили операцию, хотя в последний момент тот самый склеротический старичок — а тогда весьма энергичный и решительный мужчина — едва не повернул историю клада, да и мою собственную, совсем в ином направлении…

Брагинцев умолк и повернулся к Березкину.

— Вы говорите, что Розенберг пытался похитить Белого Мыслителя?.. По фотографиям, наверное, догадался, в чем дело… Я в общем-то не слишком скаредничал, когда мы делили клад, но из-за Мыслителя… Н-да.

Брагинцев не договорил, махнул рукой.

— Короче говоря, Мыслитель достался мне, и ему скорее всего я обязан своим спасением. Кстати, это единственная вещь из Хостинского клада, которую я оставил у себя. Не мог отдать его. Просто не мог. Вы только посмотрите, какое мудрое и вдохновенное лицо! Конечно, он африканец, но заметьте, что лицо у него не типично африканское, потому что венецианский мастер африканцев не видел и знал лишь, что они черные. Это, между прочим, подтверждает древнее происхождение статуэток… Да, я отвлекся… Розенберг-а он, надо отдать ему должное, был в свое время по-настоящему талантливым человеком, умницей и полиглотом, — уехал сразу после революции за границу. Помните, когда склеротический старичок наведался в лагерь археологов, он со злобой говорил, что клад вместе с нами уплыл за море?.. Старичок, к счастью, знал не все… Розенберг предлагал мне бежать за границу вместе с ним, обещал помощь в устройстве всяких дел. Я предпочел остаться. Некоторое время мы с Розенбергом даже поддерживали связь-до двадцать шестого года, примерно… Простите за нескромность, но меня Хостинский клад спас, а Розенберга погубил. Он из ученого превратился в коммерсанта, а я… Мне Хостинский клад открыл глаза на прекрасное. Понимаете?.. Почти невозможно рассказать об этом в двух словах, но в один из ничем не примечательных дней драгоценности перестали быть для меня драгоценностями. Они стали произведениями искусства… И тогда началась моя новая жизнь… Ученье, занятия историей искусств, философией, увлечение эстетическими теориями… И тогда же я понял: лишь при обостренном чувстве справедливости, лишь при абсолютной честности перед самим собой прежде всего можно разрабатывать учение о прекрасном… Или лучше не браться… Я не мог один наслаждаться прекрасным, и я отдал все, что имел… Но вспоминать о своем прошлом мне не всегда приятно, и этим объясняется «таинственность», которую вы подметили, недоговорки… Конечно, я заботился не только о Месхишвили, когда старался раскрыть загадку дома Хачапуридзе. Меня и самого интересовало происхождение клада. Дело в том, что многие предметы оказались покалеченными саблями, копьями, мушкетными пулями, камнями… И хроноскоп подтвердил это.