Проект - Кортни Саммерс

ты должна была идти с закрытыми глазами. Но ты не сделала этого. – Он приседает рядом со мной. – А сейчас ты закроешь глаза и пойдешь по моему пути.

Он велит мне встать.

Меня отводят в комнату раздумий. Заваливают на пол и крепко связывают руки. Мое сопротивление ни к чему не приводит. Они выключают свет и оставляют меня лежать в темноте. Я смотрю в окно, на движущуюся по небосводу луну, чей свет медленно пересекает мое тело. Я плачу. Во рту противный соленый вкус слез. Я жду.

Открывается дверь. Дверной проем заполняет силуэт Льва. У него что-то в руках, но я не успеваю разглядеть, что именно, поскольку он аккуратно притворяет дверь и ставит принесенное на столик в углу. С минуту Лев смотрит на меня сверху вниз, а потом опускается рядом со мной на колени и начинает расстегивать мою рубашку.

– Нет, – со стоном выдыхаю я.

– Это хорошо, что ты боишься, – спокойно отзывается он, – боязнь кары божьей – начало познания. Глупое презрение мудрости и наставлений…

– Ты не бог, – прерываю его я.

Он долго смотрит на меня, затем убирает с моего лица волосы, словно бы утешая. Я пытаюсь увернуться, но мешают путы на руках, с которыми я ощущаю себя умирающим в корчах животным.

– Ты должна постичь страдания, Ло, – говорит Лев. – Ты думаешь, что они знакомы тебе, но это не так. Страдания без веры извращают, поглощают человека. Пережитая боль заставляет причинять боль другим, а это ведет к греху. И человек отворачивается от божьей благодати. Но если в твоем сердце вера, то страдания сделают тебя сильнее, спокойнее, цельнее. Так случилось со мной. Бог не покинет тебя в боли, он проведет тебя через нее. Когда я ездил в Индиану и в последний раз испытал ненависть матери, бог провел меня через нее. И сделал меня совершенным.

Он вытаскивает из заднего кармана джинсов то, что я сначала ошибочно принимаю за маркер. Однако предмет больше и толще. Лев снимает с него крышку, и я вижу два маленьких провода, сведенных на конце в идеальную точку. Лев нажимает кнопку, и они начинают светиться. Он приподнимает край рубашки и изучает мою кожу – после аварии на ней полно шрамов, но они не такие явные, как на лице. А следом без предупреждения прижимает коагулятор[39] к моему животу. Секунду я ничего не ощущаю, а потом плоть опаляет жгучая нестерпимая боль, от которой тело пытается избавиться. Я конвульсивно дергаюсь и извиваюсь. Лев давит на мои плечи ладонями, пока не затихаю. И тогда он метит меня снова и снова, и воздух наполняет тошнотворный сладковатый запах. Сначала я даже не осознаю, что этот запах исходит от меня.

Я горю.

К концу пытки я задыхаюсь. Перед глазами стоит живот Льва в ожогах. Живот Роба в ожогах. Мой собственный живот.

Лев опускает прижигающую ручку. По моему лицу текут слезы. Он вытирает одну из них, проходится пальцами по шраму.

– Я знаю, Ло, тебе больно. Но не прошу тебя выдержать больше того, что выдержал сам.

Я закрываю веки, сглатываю вставший в горле ком, пытаюсь восстановить дыхание.

– Ты и с Би это делал?

Лев не отвечает, и я опять плачу: мысль о том, что через это прошла сестра, невыносимее перенесенной боли, поскольку я теперь знаю – она прошла через это, считая, что в этом мире никому не нужна. Би была так одинока.

Лев тянется к столику за принесенным предметом, и я наконец вижу, что это чайник.

Он ставит чайник на полу возле себя, и я чувствую его жар.

– О боже. Пожалуйста, пожалуйста… Пожалуйста, не надо…

Лев приближает свое лицо к моему, прижимается к моему лбу своим.

– Я делаю это не с тобой. Я делаю это для тебя. Я обнажаю твою душу, как обнажили мою, и в следующие тридцать часов тебе явится бог. Таким был мой путь. И это мой дар тебе.

Он выпрямляется, берет чайник, несколько секунд рассматривает его и поднимает надо мной.

– Нет, нет, нет, нет…

– Тшшш, – успокаивает Лев, – кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради меня…[40]

Он наклоняет носик чайника. Мир взрывается вокруг меня, тело бьется в конвульсиях. Кипяток прожигает кожу, прожигает мясо, и мир опрокидывается.

– Ло, – зовет он.

– Ты убил ее, – шепчу я.

Лев застегивает мою рубашку, и ткань липнет к сочащемуся кровью месиву. Живот терзает жгучая боль. Меня по-прежнему трясет, и я не могу унять дрожь.

– Ло!

Вращаю глазами, пытаясь сфокусировать взгляд. Не получается.

– Посмотри на меня, Ло. – Лев обхватывает мое лицо ладонями.

Изо рта вырываются скулящие, постанывающие звуки, которые я не в силах сдержать.

– Я спас ее. Случившееся с ней – милосердие божие.

Он говорит, что следующие тридцать часов принадлежат мне одной.

Он велит мне молиться.

– Би, – выдыхаю я. Это моя единственная молитва.

Мне снится прошлое, но я и в нем не нахожу сестру. И каждый раз прихожу в себя в одиночестве.

– С тобой все хорошо, – сообщают мне мягко.

Распахнув глаза, съеживаюсь. Придя в сознание, я ощущаю лишь боль и безумное жжение. На плечо успокаивающе ложится ладонь. Я гляжу на Фостера. Он осматривает мои раны, подняв край рубашки. Морщится. Сострадает? Возможно, получится его вразумить? Если он любит Би так, как описывал Роб, любит так, как описывала Робу Би. Но потом Фостер задирает свою рубашку, показывая мне шрамы на своем теле.

– Это стоит того, – обещает он.

Я качаю головой.

– Би мертва.

– Я же сказал тебе, Ло: она вернется.

– Он убил ее.

– Не говори так. Ты что?

– Он убил ее, – рыдаю я.

Фостер усаживает меня, и от сильной боли перехватывает дыхание.

– Ты сейчас не можешь мыслить ясно, – говорит он.

Я поднимаю на него взгляд.

– Эмми похожа на тебя.

Он бледнеет.

– Что?

– Я видела в ней только Би, но теперь вижу тебя. У нее твое телосложение, твои… – замолкаю, переводя дыхание, – твои руки… твой овал лица…

– Кто тебе рассказал об Эмми?

– Роб.

– Роб? Но откуда он…

– Ему рассказала Би.

Фостер отодвигается, зажав рот рукой.

– Она хотела уйти отсюда, – продолжаю я, в отчаянии повышая голос, – Би хотела уйти. Вырваться из…

– Я знаю. Знаю, – шипит он, обрывая меня. – Я это знаю. Но она не… Ей было невыносимо… Лев сказал, ей было невыносимо смотреть на Эмми и видеть свой грех.

– Она хотела забрать дочь. И никогда не оставила бы ее здесь. Би собиралась уйти с Эмми, но ей не дали этого сделать. Но она никогда не бросила бы дочь. – Мое горло сжимается. – Ты знаешь, что она никогда не бросила бы Эмми. Би мертва.

Фостер мотает головой.

– Это неправда.

В коридоре раздаются знакомые шаги – это Кейси.

– А теперь умру я, – шепчу Фостеру.

– Нет! Нет! Ты не умрешь. Ты пройдешь крещение, вот и все. Тебе станет лучше, когда это закончится, вот увидишь… Ты увидишь…

Он поднимает меня на ноги, и я вцепляюсь в