Осколки тени и света - Мара Вересень

— подводный город сирен. Меня как-то возили туда на праздник водяных фейерверков. И это было самое большое количество воды разом, которое я видела за всю свою жизнь. У некроманта глаза сейчас были почти такие же, как цвет воды. Вот говорят, что дамы переменчивые, это вы не видели глаз каланчи — будто у меня не один проводник, а целая толпа. Несколько как один…

Запах. Голос. У каждого — свой. Мне нужен тот, что во мне…

Горячее железо… Элле’наар…

Прошлой ночь я проснулась от звука, будто струна дернулась и лопнула. И еще до этого мне приснилось, что Ине сидел рядом, опустившись на одно колено и гладил меня по волосам. Но это точно было сном. Наверное. А звук — нет. Я приподнялась. Темный сидел у костра с душечкой поперек свернутых кренделем ног, а в его в руке распрямлялась шипастая ветка, будто он ее в кольцо сворачивал, а когда закрепил края — лопнуло. На концах прутика блеснули рыжеватые волоски. Показалось?

“Золотце”, красуясь, мигнула мне бликами от огня на отполированном лезвии. В глазах Ине тоже плясал костер, тени за спиной каланчи шевелились, а его собственная, наоборот, была неподвижной и будто в стороне стояла. Ине, не опуская взгляда, протянул рукой по ветке, не замечая, что ранит пальцы о шипы. Я сжалась в комок, подтянув колени к груди и руки спрятала, хотя хотелось выгнутся кошкой, потому что казалось, что его рука на моей спине, медленно скользит вниз, по бугоркам позвонков.

Отпустило. Он убрал ветку в рюкзак. Молчал. Смотрел на дно души кострами из глаз, и сердце мое, будто бусину сжал в кулаке. Я потянулась к груди, где когда-то висело мое сокровище, и обожглась — вместо гранатовой сферы у меня под ладонью была теплая рука: большая, с немного шершавыми костяшками и нитками вен, с пальцами длинными и нужно провести-проскользить вдоль, чтобы коснутся кончиков с короткими, аккуратно подстриженными ногтями.

Я моргнула, обрывая взгляд, но от такого разве спрячешься, когда ощущение, что можно видеть ладонью или закрытыми веками и… Тянет. И мне даже не нужно было смотреть на свои руки, чтобы знать, что их опять украсило усиками золотистой-рыжей, как пламя, паутины, но посмотрел он, а я посмотрела на него.

Ине окаменел лицом и костры глаз заволокло тьмой.

— Давно? — зло спросил он. Или обреченно. Одно легко спутать с другим, когда другое никак не исправить. — У тебя на коже? Узор? Давно?

Сердце, уже отпущенное на волю из тисков взгляда, взволнованно затрепыхалось. И ответить страшновато и не ответить. Обещала о важном не молчать, а тут как раз важное. Для кого это важное важно? Пока думала — Ине отвернулся, крутнув кистью. Он и правда держал гранатовую бусину — обнимал ладонью и пальцами навершие рукояти своего ритуального клинка, от которого оасталсь только тающая дымка.

Но я ответила. Только теперь уже он молчал, не смотрел, сжимая черенок лопаты, а мне делалось холодно от этой тишины. Лучше, когда угольки шуршат…

Булькала, проливаясь в траву, вода из оброненной фляги, в полушаге лежал мой рюкзак и лопата, темный, удерживая меня и прижав мне локти к бокам, чтоб не дергалась, совал в нос какую-то дрянь и нервно шуршал угольками.

— Эленар, смотри на меня…

— Фууу, — сказала я.

— Вот и чудно. Глаза в кучу собрала, встала на ноги и пошла. Взяла привычку в обмороки падать…

Вот зараза, а я так хотела, чтобы меня чуточку понесли. Обмороков я не планировала, но грех было бы не воспользоваться случаем. Каланча не купился. И на печальный взгляд тоже. На два печальных взгляда и душераздирающий вздох. Внутри опять стало щекотно и он взял у меня рюкзак. Ну, хоть так.

Глава 6

Каланча решил сжалиться и перестал нестить, как на пожар, или мой рюкзак ему прыти убавил? В любом случае я перестала плестись в хвосте, сопеть и даже, кажется, нашлось дыхание для разговоров. Но я предпочла какое-то время помолчать из благодарности. Не долго. Пропорционально благодарности. Вот только женское любопытство, как самомнение темных, неистребимо ничем. Если дама говорит вам, что нелюбопытна, обойдите ее стороной. Мало того что любопытна, так еще и врушка, а от таких всегда неприятности и казусы вроде вы ей обмолвились, что дружелюбный сосед вам доброго утра пожелал, а назавтра уже полгорода обсуждает, как вы ему прямо в палисаднике отдались.

Воображение тут же дорисовало каланчу вместо соседа, палисадник перед лавкой с одичавшими, но обильно цветущими плетистыми розами и жадно заглядывающую поверх других, тоже растущих как попало, розовых кустов и низкого заборчика пожилую жену пекаря, самую ярую любительницу сплетен на Звонца. Я занимала в картине позицию падшей под розы, темный смотрел укоризненно, его позиция это позволяла, от участия не отбрехивался, а потом схватил каменной пятерней за плечо и сказал:

— Под ноги смотри, ночью про эльфов мечтать будешь, — укоризна во взгляде наличествовала, руку мою отпустил, а синяк, кажется, оставил.

Вот вам и здрасте. Дались ему эти эльфы? Но удивительнее всего, что мне Нодлут вспомнился. Наша улица, пятачок с фонтаном и девами, лавка. Хоть бы в хорошие руки попала… Жалко будет, если нет. Там такой теплый дом с сердцем, выросшим из каменного зерна, что зарыл в землю под крыльцом мой отец. Кухня, где они с мамой по утрам толкались локтями, чтобы вперед друг друга схватить старую чашку. Потом он или она великодушно уступали добычу проигравшему и начинали браниться, когда облагодетельствованный отказывался. Теперь все это казалось нереальной сказкой. Будет ли так же тепло в доме в Иде-Ир?

Меня обдало ознобом. Я уже один раз поверила, что все закончится хорошо, а вышло… не как в сказке, как в жизни вышло. Я с тревогой взглянула на Ине и снова едва не споткнулась. Рыжеватые огоньки в глубине темных зрачков были как маленькая свет-сфера, что мама зажигала на столе в торговом зале лавки, когда возилась с древнючей приходной книгой. Будто некромант подсмотрел мои мысли о доме, и они в нем вот так отразились.

— Что? — спросила я в ответ на его взгляд. Голос провалился в пятки вместе с сердцем и от того, видимо, звучал глухо. Ведь если я могу слышать, что Ине чувствует, иногда, вдруг он тоже…

— Нод ноги, говорю, смотри, балбесина.

— Сам ты… — начала я, но решила о другом: — А с какого ты дезертир, если по сути — нет?

— А по букве — да. У тебя в семье военнообязанных