Военная фортуна - Патрик О'Брайан

Это было неуклюжее объяснение, но вполне достаточное для желающих избежать ссоры: графин заменили, и беседа стала общей. Хирепат поделился некоторыми соображениями о неизбежных задержках в печати: немедленно заговорили о публикации его книги, и было приятно видеть рвение Луизы Уоган, когда обсуждали формат, в котором книга должна быть напечатана, размер и качество бумаги. Без сомнения, она привязалась к Хирепату, но, возможно, это была скорее привязанность сестры, а не любовницы, причем сестры несколько деспотичной.

Стивен тоже побудил себя к исполнению общественных обязательств, и под жаркое поведал Диане и Хирепату о плавании на куттере после того, как сгорела «Ла Флеш»: об испепеляющей ненависти к судну, которое прошло, не заметив их; про неутолимый аппетит к сухарям, разыгравшийся, когда их наконец-то подняли на борт злополучной «Явы».

Я видел, — сказал он, — как между завтраком и обедом капитан Обри съел три с половиной фунта сухарей, запивая их глотком воды через каждые восемь унций, а я не отставал от него, восхищаясь отменным вкусом и высказывая сожаления, что Лукуллу не довелось отведать корабельных сухарей, которые еще несильно поражены долгоносиком: «Ява» только четыре недели как вышла из порта.

Диана поинтересовалась состоянием здоровья Джека, и когда Стивен ответил, она во внезапно возникшей паузе сказала:

— Передавай ему мою любовь.

К своему удивлению Стивен увидел, как Джонсон напрягся, выпрямился, заметно отстраняясь от Уоган, и тоном, в котором вопреки всем стараниям, угадывалось сильное неудовольствие, спросил:

— Кто этот джентльмен, которому ты посылаешь свою любовь, моя дорогая?

— Капитан Обри, — сказала Диана, поднимая голову тем агрессивно красивым жестом, который Стивен хорошо помнил. — Выдающийся офицер на службе Его Величества, сэр. — Но потом, ломая лед возникшей напряженности, сухо добавила, — он мой кузен по браку, женат на Софии Уильямс.

— Ах, капитан Обри, да-да — сказал Джонсон. — Джентльмен, с которым мне предстоит увидеться после обеда.

Обед подошел к концу, Диана и Луиза Уоган удалились. «Интересно, как им понравится общество друг друга», — подумал Стивен, когда придержал дверь, чтобы выпустить их. Мужчины некоторое время сидели, обсуждая сбор Бостоном денег для московитов, пострадавших от пожара, уничтожившего их город, и политику короля Пруссии.

— Наши общественные деятели на удивление мало знают о положении в Европе, — заключил Джонсон, и перед тем, как войти в гостиную, доверительно обратился к Стивену:

— Доктор Мэтьюрин, если вы не заняты сегодня вечером, я очень хотел бы переговорить. После обеда я должен увидеться с капитаном Обри — официальный визит по поводу его обмена, и кое-какими французами, но не думаю, что это затянется надолго. Возможно, вы могли бы посидеть, выпить чаю с миссис Вильерс, пока я не вернусь?

— Буду рад, — сказал Стивен.

Он и Хирепат прошли в гостиную, где Диана и Луиза сидели на некотором расстоянии друг от друга и молча курили длинные тонкие сигары. Хирепат, слегка неустойчивый на ногах и слегка воспаривший духом, счел целесообразным продекламировать свою версию стихотворения танской эпохи о чувствах китайской принцессы, по политическим соображениям выданной замуж за варвара — вождя орды, ведущей грубую жизнь во Внешней Монголии. В своем энтузиазме он имел склонность запинаться. Женщины слушали его: Луиза с удивленной и доброжелательной снисходительностью, Диана — с определенным оттенком презрения. Стивен не слушал вообще.

В свое время он пережил много несчастий, но ни одно из них не могло сравниться с этой холодной пустотой внутри. Наблюдения за Дианой подтвердили подозрения, возникшие накануне, и укрепили в первом инстинктивном порыве. Он больше не любит Диану Вильерс, а это для него равносильно смерти. Что-то изменилось в ее сущности, и женщина, которая пила чай и разговаривала, была незнакомкой, и незнакомкой еще большей из-за существовавшей между ними прежде доверительности. Очевидные изменения заключались в том, что гнев, плохое настроение, разочарование и расстройство ожесточили ее: лицо оставалось прекрасным, но выражение его утратило дружелюбие. Луиза Уоган не обладала и десятой долей стиля или красоты Дианы, она была хуже во всех отношениях, но ее жизнерадостность, юмор и готовность радоваться создавали болезненный контраст. Однако самое серьезное изменение было намного более глубоким: как будто Диана пала духом и храбрость начала покидать ее, если совсем уже не покинула.

Безусловно, ее положение было трудным, и требовалась необычайная храбрость, чтобы устоять, но он всегда рассматривал Диану как женщину, как существо необычайной храбрости. Без храбрости это уже была бы не Диана. Но, с другой стороны, отметил он, меняя направление мыслей, следовало рассмотреть и физический аспект: если запор способен уменьшить мужскую храбрость, насколько неблагоприятная фаза луны способна изменить женскую? Он осторожно взглянул на ее лицо, чтобы найти отметки, подтверждающие это суждение и ободриться. И к своему разочарованию обнаружил, что результаты разведки отвергают луну и все ее влияние. Мэтьюрин просто отметил, что впечатление от высокой посадки ее головы, прямой осанки, которыми он так сильно и долго восхищался, теперь казалось немного преувеличенным. Сказывался эффект возмущения, дурного обращения. Если, как он предположил, ее дух действительно подавлен, и если из сильной она стала слабой, то отсюда логично проистекают общеизвестные недостатки слабости. Будет не удивительно найти раздражительность, дурной нрав, и даже, Бог простит, жалость к себе, фальшь. Человек может в целом опуститься.

Торжественно-мычащая декламация Хирепата прекратилась. Причем прекратилась уже некоторое время назад, чего Стивен не заметил, поскольку дискуссия или, точнее, спор Майкла и Луизы о времени кормления Кэролайн и людях, которым можно это доверить, зашел уже далеко.

Спустя некоторое время, Хирепат, поддержанный Дианой, взял верх, и наметилось общее движение в сторону двери.

— Луиза — такая ревностная мать, — сказала Диана. — Можно поклясться, что она просто создана для выкармливания младенцев. Уверена, что это ее самая большая радость. Не так ли, Луиза?

С некоторой теплотой Луиза отметила, что только женщины, у которых были дети, могут оценить такие вещи как следует, и Стивена мучала мысль, что Диана могла бы в ответе коснуться темы происхождения дочери Луизы, но она только сказала:

— О, моя дорогая, прежде чем вы выйдете на улицу, должна заметить, что у вас нижняя юбка торчит. Бессовестно с моей стороны было не упомянуть об этом перед обедом, хотя уверена, никто не обращает внимания на подобное у кормящей матери.