Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

«Счастливое мѣстечко досталось старику!» закричалъ кто-то въ толпѣ сзади меня.

«Доддъ уступилъ свое старое мѣсто!» сказалъ другой.

«Я предпочелъ бы этотъ стулъ кресламъ директора Остиндской Компаніи!» закричалъ третій.

Я только улыбался нелѣпому предразсудку: развѣ мое мѣсто, а не меня полюбила фортуна! Какъ бы въ досаду глупому ихъ легковѣрію, поставилъ я на карту огромную сумму — и проигралъ! Въ другой, въ третій разъ я поставилъ карту — и опять проигралъ! И по комнатѣ пробѣжалъ шопотъ, что счастье покинуло меня. Я перемѣнилъ свое счастливое мѣсто — и проигрывалъ карту за картой.

— Посторонись немножко, дай мнѣ взглянуть на него, прошепталъ сзади кто-то своему пріятелю: — мнѣ хочется взглянуть, каково держитъ онъ себя въ проигрышѣ.

— Отлично держитъ, отвѣчалъ другой.

— Удивительно! сказалъ третій: — въ немъ невидно ни досады, ни лихорадки. Отлично держитъ себя.

— Ну, а все-таки у него руки дрожатъ! Онъ судорожно смялъ вексель, ставя его.

— Да, его бросило въ потъ! Посмотрите, рука его влажна, наполеондоры прилипаютъ къ ней.

— Скоро отлипнутъ, скоро! сказалъ гладко-выстриженный господинъ, съ видомъ знатока.

И его замѣчаніе вызвало одобрительную улыбку у разговаривавшихъ.

— Я сосчиталъ его послѣднія пятнадцать картъ, сказалъ какой-то юноша дамѣ, которую держалъ подъ-руку:- и сколько, вы думаете, онъ проигралъ? Сорокъ восемь тысячъ франковъ!

— Для одного вечера довольно! сказалъ я ему, улыбаясь, и они оба покраснѣли оттого, что ихъ слова разслушаны. Я закрылъ бумажникъ, и ушелъ въ другую комнату, гдѣ играли въ вистъ и въ шахматы. Я взялъ стулъ и старался показать, что со вниманіемъ смотрю на ихъ игру, а сердце мое билось, какъ-бы хотѣло вырваться изъ груди. Не подумай, Бобъ, не подумай, что я трепеталъ отъ любви къ золоту. Клянусь тебѣ, что не деньги, не жажда богатства владычествовала мною въ эту минуту. Истинная страсть игрока — остаться побѣдителемъ, не быть побѣждену, бушевала во мнѣ. Я поставилъ бы на карту руку, честь, счастье, жизнь свою; я былъ какъ-бы въ поединкѣ съ судьбой, и не могъ оставить мѣста битвы, не сокрушивъ или не сокрушившись!

Какъ жалки, ничтожны, пошлы казались мнѣ осторожные, мелкіе разсчеты холодныхъ шахматовъ! Гдѣ тутъ слава, рѣшительность, побѣда въ мигъ? Я въ нетерпѣніи вошелъ въ залу, гдѣ танцовали. Дамы были блистательны, прекрасны. Много тутъ было существъ, много лицъ, которыми очаровались бы глаза даже разборчивѣе, моихъ. И съ какимъ восторгомъ всѣ онѣ приняли меня! Я былъ первою знаменитостью Баденъ-Бадена; я чувствовалъ, что каждая изъ этихъ улыбающихся мнѣ красавицъ будетъ счастлива моимъ вниманіемъ. Матушка и сестры подошли ко мнѣ, убѣждая меня ангажировать плѣнительную графиню Б., или представиться очаровательной маркизѣ И.; какая-то герцогиня горѣла нетерпѣніемъ познакомиться со мною; миссъ NN съ мильйонами приданаго просила Мери Анну подвести меня къ ней. Распорядитель бала уже спрашивалъ, мазурку или вальсъ прикажу я начинать. Всѣ были, скажу прямо, у ногъ моихъ, а я не хотѣлъ и смотрѣть на своихъ поклонницъ и рабовъ. Да, Бобъ, я не вѣрилъ никому и ничему. Эти локоны — фальшивы; этотъ румянецъ — изъ косметическаго магазина; эта скромная боязливость — кошечье притворство тигрицы; наивная веселость — кокетство; самая граціозность стана — дѣло модистки! Игра испортила, развратила мой умъ; во мнѣ не было здороваго чувства, бодрой мысли, благороднаго увлеченія. Я ушелъ отъ нихъ черезъ нѣсколько минутъ. Я не танцовалъ, не представлялся ни одной изъ нихъ; я бросилъ залу, какъ-будто ни одна не стоитъ, чтобъ и говорить съ нею.

Вышедъ на открытый воздухъ, я почувствовалъ отрадное освѣженіе. Ночь была такъ тиха, такъ озарена звѣздами; чуть слышно доносились до меня голоса, обаятельно слышался шелестъ шелковаго платья изъ аллей. Но только на секунду овладѣла мною эта поэтическая, дивная обстановка; мигъ — и я ужь не видѣлъ, не слышалъ ничего, кромѣ раздавшагося къ мозгу моемъ голоса прислужниковъ игорнаго стола: «Messieurs, faites votre jeu» — «Faites votre jeu, messieurs!» Столъ, свѣчи, блескъ и звонъ золота чудились мнѣ, и я побѣжалъ въ свою комнату взять денегъ и возобновить игру.

Не стану утомлять тебя подробностями, зная, что на каждомъ шагу встрѣчу твое осужденіе. Я безъ шума вошелъ въ игорную комнату, тихо, почти украдкою приблизился къ столу: мнѣ хотѣлось избѣжать всеобщаго вниманія хоть на минуту; потому я ставилъ маленькія суммы, и не былъ замѣченъ никѣмъ; счастье колебалось: то склонялось на мою сторону, то измѣняло мнѣ; фортуна, казалось, была въ нерѣшимости взять меня любимцемъ или отвергнуть. — «Это отъ моей же жалкой робости», подумалъ я: «когда я былъ смѣлъ и отваженъ, она благопріятствовала мнѣ. Такова она во всѣхъ дѣлахъ. Не рискуя, не выиграешь».

Передо мною, въ первомъ ряду, былъ свободный стулъ; молодой венгерецъ оставилъ его, потерявъ свой послѣдній луидоръ; я тотчасъ сѣлъ на его мѣсто. Бумага, на которой записывалъ онъ свою игру, еще лежала на столѣ; я взялъ ее и увидѣлъ, что онъ игралъ чрезвычайно-опрометчиво; никакое счастье не могло поддержать человѣка при такой неразсчетливой системѣ. Надобно ставить маленькія суммы, когда не везетъ, и повышать, безостановочно повышать игру, когда счастье на твоей сторонѣ — вотъ правила, вѣрно-ведущія къ выигрышу; но я забылъ ихъ, увлекшись игрою: я ставилъ не по разсчету, а по страсти. Таковъ нашъ ирландскій характеръ. Не извиняюсь этимъ; беру на себя всю тяжесть ошибки. Съ благоразуміемъ я могъ бы выиграть въ эту ночь огромныя суммы; но тутъ я всталъ изъ-за стола, проигравъ три тысячи фунтовъ. Съ прежними двумя это составило пять тысячъ фунтовъ въ одинъ вечеръ! Пять тысячъ фунтовъ! они на вѣкъ могли бы обезпечить мою карьеру. Я потерялъ ихъ безъ наслажденія, даже безъ славы, потому-что зрители уже критиковали мою игру, единогласно находя ее неразсчетливою, глупою, дурною! Въ квартирѣ у меня оставалось еще восемьсотъ фунтовъ — остатокъ моихъ прежнихъ выигрышей, и я провелъ остальную ночь, думая, что дѣлать мнѣ съ ними. Три, четыре недѣли назадъ, мнѣ и въ голову не пришло бы рисковать такой огромной суммой въ игрѣ; но теперь привычка выигрывать и проигрывать страшныя ставки, приливы и отливы богатства превозмогли всю мою разсудительность, и я рѣшился играть; я думалъ: «не играя, не могу отъиграться; играя, быть можетъ». И я началъ обдумывать планъ своей битвы. Я рѣшился идти завтра въ игорную комнату, какъ только она откроется, въ двѣнадцать часовъ: тогда бываютъ у столовъ лишь бѣдняки, складывающіеся компаніею, чтобъ поставить луидоръ. У меня нѣтъ знакомыхъ между ними; я могу играть, какъ лучше, не стѣсняясь обращенными на меня взорами пріятелей. Я буду хладнокровнѣе, спокойнѣе, могу углубиться въ соображеніе игры несвязанный, не развлеченный ничѣмъ.

Ровно въ двѣнадцать часовъ я вошелъ въ игорную залу. Одинъ изъ банкировъ говорилъ черезъ окно съ деревенскою дѣвушкою; другой, сидя у стола, читалъ газету. Оба они взглянули на меня съ изумленіемъ, но почтительно поклонились, не думая, однакожь, становиться на свои мѣста, потому-что не могли представить, чтобъ я такъ рано пришелъ играть. Нѣсколько людей, бѣдно-одѣтыхъ, смиренно сидѣли у столовъ, дожидаясь, когда банкирамъ угодно будетъ начать игру; но банкиры не хотѣли и замѣчать ихъ.

— Во сколько часовъ открывается игорная зала? спросилъ я, какъ-бы изъ любопытства.

— Въ девять, monsieur le comte, сказалъ одинъ изъ банкировъ, свертывая газету и вынимая ключи отъ кассы; но, кромѣ этихъ достойныхъ посѣтителей (и онъ взглянулъ на нихъ съ видомъ презрительнѣйшаго состраданія) — игроковъ не бываетъ до четырехъ или даже пяти часовъ вечера.

— Такъ буду жь я у васъ раннимъ гостемъ, сказалъ я, садясь къ столу:- вотъ, для почину, двадцать наполеондоровъ.

Банкиръ стасовалъ, я снялъ и началъ играть. Началъ, говорю я, потому-что былъ единственнымъ игрокомъ: робкіе бѣдняки съ почтеніемъ окружили меня и изумленными глазами смотрѣли на невиданнаго въ кругу ихъ мильйонера. Толпа ихъ состояла изъ поселянъ, мелкихъ лавочниковъ; какой-то дряхлый, изнуренный нуждою старикъ внимательнѣе всѣхъ слѣдилъ за каждою моею картою. Черезъ часъ я былъ въ выигрышѣ около двухсотъ фунтовъ, и продолжалъ ставить, по своему обыкновенію, по пяти или десяти наполеондоровъ.

— Соберите деньги и уйдите, шепнулъ мнѣ на ухо старикъ: — для одного раза вы довольно выиграли: въ часъ получили вы больше, нежели получалъ я за два года тяжелаго труда.

— А чѣмъ вы занимались? спросилъ я, не поворачивая къ нему головы.

— Собственно я былъ на каѳедрѣ римскаго права; но читалъ также лекціи исторіи и филологіи. Теперь я лишился мѣста. На минуту онъ умолкъ.

— Перестаньте же играть, началъ онъ снова:- вы опять все проиграете. Вы играете безъ разсчету. Игра идетъ «тройными полосами», а вы ставите по четыре раза.

— Herr Ephraim, я ужь остерегалъ васъ, вскричалъ банкиръ: — что если вы не перестанете мѣшать господамъ игрокамъ, то я васъ выведу черезъ полицію.