Путешествие в Закудыкино - Аякко Стамм

– Вы бы это … оставили бы уже вербовать-то меня. Я уж согласился вроде. Давайте ближе к делу. Для чего я вам понадобился? Ведь не напряжёнка же с епископами заела?

– В корень зришь, чадо. Зело похвально сие. А дело действительно есть. Хотим послать тебя в отдалённую епархию. Прежняя власть, гоня и истребляя церковь нашу, преизрядно там повымела метлой своей поганой. Овцы стада Христова без окормления остались. А в последнее время сект всяко-разных развелось. Вот и порешили мы доверить тебе вернуть заблудших в лоно матери-церкви.

– А чего меня? Чем это я вам так приглянулся? Вроде не праведник, не ревнитель, из всех молитв лишь «Отче наш» знаю, и то с утра только. Что-то темните вы, батюшка.

– А чего мне темнить? Всё как на духу. Где их нынче сыскать-то, ревнителей? А праведники наши – не дураки, всё поближе к Москве кучкуются. Кто ж в эдакую Тмутаракань добровольно поедет? А ты, чего греха таить, у меня на крючке, чуть взбрыкнёшь – я подправлю, подскажу как надо. Да и не требуется там особого мастерства, знай себе, инструкции выполняй, да отписывай в центр, кто чего говорит, чего делает, о чём думает. Тебе ж всяк свою душу на исповеди откроет, а ты знай, не прогляди супостата. Дело не хитрое, работа не пыльная.

Оба собеседника посидели, помолчали ещё чуток. Каждый думал о личном. Игумен о том, как быстро и умело удалось ему завербовать своего человека в чужой огород, на который уже слеталось всё больше и больше прожорливой саранчи. Какой игумен не мечтает об епископской мантии? А Пиндюрин думал о том, как ему теперь жить в этом новом качестве, непривычном, никогда не прогнозируемом даже в самых бредовых фантазиях.

– Один поедешь, без сопровождения. Во, какое к тебе доверие! Цени! А коли не доедешь, я тебя искать не стану, не боись. Господь покарает как отступника и расстригу. Тяжкий это грех перед Господом, так что лучше б и не родиться тебе. А чтоб долго не ждал кары-то Господней, органы соответствующие подсобят, раньше тебя найдут, да прямиком на суд к Богу через муки великие и отправят. Так что поостерегись ослушаться-то.

Что, прям вот так и сказал? Один поедешь, без сопровождения? Ха-ха-ха! И с новой одёжкой надул? Вот блудник-то! Вот шут гороховый! Ха-ха-ха! И эти люди не разрешают нам ковыряться в носу! Ха-ха-ха! Ну, по Сеньке и плаха, сам себе суд уготовил и в сем веке, и в будущем.

За столиком тихого летнего кафе мёртвого города сидели и разговаривали двое. Один слушал да громко, от души смеялся. Другой – монашек в чёрном долгополом подрясничке и в старой заношенной скуфейке на голове – рассказывал, чуть не плача и поминутно вытирая влажные глаза. Огромная телячья отбивная с кровью, хотя наполовину и съеденная, давно уж лежала нетронутой и покрылась толстым слоем застывшего жира. Пиво, впрочем, было выпито полностью, до капельки. Оно ведь доброй беседе не помеха, наоборот, подспорье.

XXVI. Дурдомизмы отечества

Женя ехал домой. Ехал один, без сопровождения. Его почему-то не особо удивило, как легко он был отпущен. Скорее, в эту минуту им владело другое недоумение – более поразительное, казавшееся неправдоподобным обстоятельство, на которое он даже не рассчитывал и мысленно готовился к худшему. Ведь, покинув гостеприимный кров заведения, он не оказался снова в навязчивой атмосфере треклятой «Площади революции», а очутился на обычной московской улице, освещённой оранжевым светом уходящего летнего дня. По асфальтированным магистралям буднично сновали автомобили, на тротуарах суетливо копошились прохожие, в воздухе обыденно висел смог, и плыла какофония звуков, лязгов и визгов. Всё как всегда, будто и не было вовсе страшной фантасмагории прошедшей ночи.

Будто бы не было… Но в то же время ограждавшая здание нескончаемая бетонная стена с орнаментом из колючей проволоки, наглухо закрывшиеся за его спиной серые стальные ворота без какой бы то ни было вывески, и ноющее ощущение тревоги, навеваемое угрозой свидеться, всё упрямо указывало на то, что кошмар, пережитый им минувшей ночью – не сон, не призрак, а нечто такое, что действительно происходило. И наверняка ещё не закончилось. Нужно ли говорить, что в метро Женя спускаться уже не стал. Он залез в первый подкативший троллейбус в сторону центра, уселся на освободившееся место и принялся обдумывать давешние приключения. Мысли путались, переплетаясь в замысловатые узлы и не позволяя сосредоточиться на главном. Да и само оно, ГЛАВНОЕ, всё время как-то ускользало, пряталось, терялось за наслоениями шелухи, не давая точки опоры, от которой можно было бы оттолкнуться и понять.

Что понять? Что он, Женя Резов, должен, обязательно должен был понять? Ведь должен же? Ведь не случайно всё это случилось с ним? Именно с ним. А что же произошло? Когда это началось? Какой эпизод можно считать точкой преломления обычности его жизни, от которой она пошла куда-то в сторону, прочь от проторенного, предсказуемого, привычного пути? С какого события всё пошло не так, не обычно, не буднично? И почему всё-таки именно с ним? Почему судьба выбрала для своего эксперимента именно его, Женю? Кто он? Что он? Зачем он? И кто же, как не он? Пушкин что ли? Так вроде сказал старик? И кто этот старик? Прохожий… Прохожий? Куда прохожий? Зачем прохожий? Одни вопросы и никаких ответов.

Во всех этих размышлениях он провёл, видимо, не один час. На улице уже заметно стемнело, солнце спряталось за спины покосившихся зданий, казавшихся в закатном освещении неестественно причудливыми, театрально декоративными. Постепенно один за другим зажигались огни иллюминации. Город менял декорации, переходя, будто по замыслу невидимого режиссёра, к следующему акту разыгрывающейся драмы. Новые актёры выдвигались на авансцену событий, заменяя старых, отыгравших уже свои эпизоды. Но, несмотря на все перемещения и перестановки, сюжет развивался по уже намеченному сценарию в рамках одной неизменной пьесы, в которой по какой-то безумной, немыслимой случайности именно ему, Жене Резову надлежало исполнить свою роль.

Троллейбус, в котором предавался размышлениям Женя, намертво стоял в пробке. Стоял, плотно сжатый со всех сторон другими машинами, и по-видимому уже давно. Во всяком случае, ни хвоста, ни головы этой гигантской змеи обнаружить из его окон было никак невозможно. Пассажиры, закалённые борьбой за выживание в московских заторах, устроились, кто как мог, обнаруживая в вынужденном простое своеобразные плюсы и даже достоинства. Кто-то читал, кто-то, закатив глаза и подрыгивая конечностями, слушал через наушники плеера некое подобие музыки, приводящее в конвульсивные движения чресла и никак не задевающее душу. Особо приспособленные к ежедневным стояниям с аппетитом уничтожали заранее припасённые бутерброды, но самые находчивые использовали утекающее время жизни для новых знакомств, ни к чему не обязывающих, с целью просто поболтать о том, о сём.

– Наши-то, слышали, опять олимпиаду просрали? И как им только не стыдно?! Болеешь за них, болеешь… не щадишь ни нервов своих, ни времени… а они …

– И не говорите. Я вчера специально на работу не пошёл… болел, бюллетень даже взял… до пяти утра болел, две пачки валидола выкушал… а они …

– Каждый год такое безобразие, то олимпиаду просрут, то чемпионат, то кубок …

– А сколько денег в них вбухивают…

– Так все эти деньги сами же чиновники и проедают.

– Что ж тут поделаешь? Им положено. Кто они … а кто мы…

– Ничего, ничего. Сейчас министра спорта поменяют на другого, и в следующий раз мы обязательно всех порвём …

– А вы слыхали, президент-то наш ещё пуще с коррупцией заборолся …

– Да ну?! Ну, теперь держись! Теперь этого уж точно посадят!

– Так он и так пять раз уж сидит!

– Ага. Ну, значит, шестой сядет. Вор должен сидеть в тюрьме. У него ж руки по локоть в крови.

– А за что на этот раз посадят? Не за руки же?!

– Найдут за что. А не найдут, так придумают. А хоть и ни за что…

– Ну вы и скажете тоже. Ни за что его в прошлый раз сажали. А теперь … он не то брал… не то давал… не то брал, но не давал… не то не давал брать …

– Ага. Я что знаю, то и говорю. Это ещё в позапрошлом годе он брал… а потом оказалось, что и не брал вовсе… Так его за это и посадили. Теперь, наверное, посадят за то, что брал сам у себя…

– Это как …?

– Да пёс их там разберёт. Им виднее, они сверху.

– Ну так! Кто они … а кто мы …

– А слыхали, говорят, войска НАТО хотят к нам вводить?

– Эт зачем же?

– Как зачем? Вы что не понимаете? Для защиты демократии конечно …

– А разве нашей демократии что-то угрожает?

– Ещё бы! Она ж вертикальная, упасть может ненароком. Вон сколько вражин скрытых повылазило …. То там, то сям возмущения и даже выступления … Иль не слыхали?

– Какие такие выступления?

– Так антиправительственные же …. И даже – вот гады – антипрезидентские!

– Иди ты!