Львы Аль-Рассана - Гай Кей

— Мне очень не по себе, — сказал Мазур бен Аврен своему повелителю.

Бадир, откинувшись на спинку низкого кресла, — изящная вещь, в стиле джадитов, но сделанная из красного дерева Тудески, с ножками из слоновой кости в форме львиных лап — улыбнулся своему визирю и вытянул ноги на скамейку.

Эти двое знали друг друга уже очень давно. Бадир пошел на огромный риск в самом начале своего правления, назначив визирем киндата. Писания Ашара ясно гласили: ни один киндат или джадит не может обладать никакой властью над звезднорожденными. Ни один ашарит не может служить им. Если следовать закону пустыни, наказанием должна стать смерть под градом камней.

Разумеется, ни один из хоть что-то значащих людей в Аль-Рассане не придерживался закона пустыни. Ни во времена Халифата, ни после. Бокал вина в руке эмира был тому доказательством. Все равно визирь-киндат был очень рискованным шагом, ставкой на то, что ваджи будут жаловаться, как всегда, но больше ничего не смогут сделать. Существовала возможность, что этот ход мог стоить Бадиру только что завоеванной короны и самой жизни, если народ восстанет в праведном гневе. В уплату за этот риск Мазур бен Аврен, так называемый князь киндатов, сделал Рагозу не только независимым, но и вторым по могуществу государством в Аль-Рассане в неспокойные годы после падения Халифата. Он провел город и его правителя через опасные мели быстро меняющегося мира и сохранил Рагозе свободу, кредитоспособность и гордость.

Он и сам воевал в войсках в первые годы, во время походов на юг и на восток, с триумфом командовал ими в боях. Он ездил верхом на муле, а не на запретном коне: Мазур был достаточно умен, чтобы выказывать ваджи необходимое символическое почтение. Тем не менее простая истина заключалась в том, что Мазур бен Аврен был первым из киндатов за пять сотен лет, который командовал армией западного мира. Поэт, ученый, дипломат, юрист. И воин. Прежде всего остального, эти первые военные победы позволили выжить и ему, и Бадиру. Многое можно простить, если поход прошел удачно и войско вернулось домой с золотом.

Многое и прощали до сих пор. Бадир правил, бен Аврен был рядом с ним, и у них была общая мечта: сделать Рагозу не только свободной, но и прекрасной. Городом мрамора, слоновой кости и садов, утонченно великолепным до мельчайших деталей. Если Картада на западе под властью Альмалика, которого ненавидели и боялись, унаследовала большую часть могущества халифов, то Рагоза на озере Серрана стала совсем другим символом, как некогда Силвенес в дни минувшего великолепия.

Теперь они уже были старыми партнерами, правитель и его визирь, прекрасно знали друг друга и не питали иллюзий. Каждый из них понимал, что конец может наступить в любой момент, с любой стороны. Луны прибывают и убывают. Звезды скрываются за облаками, или их может сжечь солнце.

Если Силвенес и Аль-Фонтана могли пасть, если этот город и этот дворец можно было разграбить и сжечь и оставить от него лишь пепел былой славы, развеянный по ветру, то любой город, любое королевство тоже можно уничтожить. Этот урок усвоили все, кто претендовал хоть на толику власти на полуострове, после смерти последнего халифа.

— Я знаю, что ты обеспокоен, — сказал Бадир, бросая взгляд на своего визиря. Он махнул рукой. — Во-первых, ты не притронулся к своему бокалу. Ты даже не заметил, какого я налил нам вина.

Мазур усмехнулся. Он поднял золотистое вино, посмотрел на него при свете свечей, потом пригубил с закрытыми глазами.

— Чудесно, — пробормотал он. — Виноградники Арденьо и, несомненно, поздний урожай. Когда его привезли?

— А ты как думаешь?

Визирь снова отпил вино с искренним удовольствием.

— Конечно. Сегодня утром. Не от этой женщины, как я полагаю.

— Сказали, что от нее.

— Разумеется, они так сказали. — Последовало молчание.

— Удивительную поэму мы слушали сегодня вечером, — снова заговорил эмир тихим голосом.

Бен Аврен кивнул.

— Я тоже так подумал.

Эмир Бадир несколько секунд смотрел на своего советника.

— У тебя получалось не хуже, в свое время.

Мазур покачал головой.

— Благодарю тебя, повелитель, но я знаю свои возможности. — Еще одна пауза. Мазур погладил аккуратно подстриженную бороду. — Он необыкновенный человек.

Эмир посмотрел прямо ему в глаза.

— Не слишком ли?

Бен Аврен пожал плечами.

— Сам по себе, возможно, и нет, но я не вполне уверен, что смогу контролировать события зимой, если они оба будут здесь.

Бадир кивнул, сделал глоток вина.

— Как себя чувствуют те пятеро после сегодняшнего дня?

— Мне сказали, что с ними все в порядке. Джеана бет Исхак сегодня вечером присматривает за ними. Я взял на себя смелость попросить ее об этом от вашего имени. У одного сломана рука. Другой не очень хорошо осознает, как его зовут и где он находится. — Визирь с сожалением покачал головой. — Рука сломана у солдата из Карша, который бросил вызов.

— Я видел. Нарочно?

Визирь пожал плечами.

— Не могу сказать.

— Я до сих пор не пойму, как это было сделано.

— Он тоже, — ответил бен Аврен.

Эмир улыбнулся, и через секунду визирь улыбнулся тоже. К этому моменту двое слуг закончили возиться со свечами и с очагом. Они стояли неподвижно, как статуи, у двери в комнату.

— Они сражались так, словно воевали вместе всю жизнь, — задумчиво произнес Бадир и поставил на стол свой бокал. Он взглянул на визиря. Мазур молча ответил ему взглядом. Через мгновение эмир произнес: — Ты думаешь о том, как лучше всего их использовать. О Картаде?

Визирь кивнул головой. Они долго смотрели друг другу в глаза. Словно вели диалог без слов. Мазур снова кивнул. В пламени свечей выражение лица эмира было серьезным.

— Ты видел, как смотрели они друг на друга сегодня утром, в саду?

— Этого трудно было не заметить.

— Думаешь, вальедец — достойная пара ибн Хайрану?

Мазур снова поднял палец и погладил бороду.

— Они очень разные. Вы их видели, государь. Возможно, так и есть. Может быть… Если честно, то я не знаю, что об этом и думать. Но знаю, что здесь собирается слишком много сил, и не думаю, что это понравится ваджи, не говоря об остальных. Воины-джадиты из Вальедо, в придачу к воинам из-за гор, сыновья этой женщины, женщина-врач из киндатов в придачу к канцлеру-киндату, а теперь еще самый известный светский человек в Аль-Рассане…

— Я считал таковым себя, — лукаво произнес эмир Бадир.

У Мазура дрогнули губы в улыбке.

— Простите меня, повелитель. Тогда два самых известных человека…

Лицо Бадира снова стало задумчивым. Он выпил уже много вина — без видимого эффекта.