Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920 - Леонид Аринштейн

Тщетно просил ген. Ренненкампф указать ему причины его увольнения, Тщетно просился он на фронт, хотя бы простым солдатом. Все его просьбы остались без ответа.

Что вынес старый солдат, представить себе нетрудно.

В 1915 г. генерала встретил в Петрограде его старый подчиненный, В. Н. фон Дрейер. Вот что он вспоминает:

«Мы сидели в директорской ложе, ели, пили, смотрели на сцену, слушали хоры. Ренненкампф сидел грустный, ему, видимо, было не до веселья. И даже боевой номер кафэшантана Родэ не мог вывести Ренненкампфа из состояния подавленности, замеченной всеми. Он много пил и, не выдержав, вдруг начал говорить о том, как с ним несправедливо поступили:

"Меня отстранили от командования армией совершенно ни за что; и всё это по проискам Сухомлинова. Я просил дать мне любое назначение, готов был принять даже эскадрон, лишь бы не оставаться здесь, без всякой пользы, без всякого дела; мне даже не ответили".

И вдруг, к нашему ужасу и конфузу, этот сильный, мужественный и храбрый генерал залился горючими слезами».

Гадать вообще не целесообразно, но всё-таки можно предположить, что если в феврале 1917 г. в Пскове был бы не генерал Рузский, а генерал Ренненкампф, то совета отрекаться он бы Государю не дал.

После революции, заключенный одно время в Петропавловскую крепость, он, как рассказывают близкие ему люди, впоследствии получил предложение поступить в Красную Армию. Предложение это он отклонил.

Весной 1918 г. он принял в Таганроге мучительную смерть от рук чекистов, сохранив до самого конца непоколебимую твердость духа.

В военной истории он оставил память как победитель немцев под Гумбиненом и как один из самых талантливых генералов последнего царствования, запечатлевший мученической кончиной свою верность тем идеалам, которым он твердо служил всю свою жизнь.

Печатается с сокращениями по тексту: С. Андоленко. Генерал Ренненкампф. – Журнал «Возрождение». 1970. № 221. С. 55–68.

Автор, Сергей Павлович Андоленко (1907–1973) принадлежал к поколению детей белой эмиграции; посвятил себя военному делу, во французской армии дослужился до бригадного генерала. Издатель «Истории русской армии» (на франц. языке), редактор «Военно-исторического вестника».

Из дневника драгунского офицера. Свидетельства Аркадия Столыпина

[16]

Мариенфелъд[17]. 11 марта 1917 г.

Переворот – уже дело прошлое. Он «бескровный», и обнаружена измена, теперь «конец влияния темных сил» и победа будет наша. Темные силы – это, вероятно, «мы».

Трудно теперь быть офицером, толпа возбуждена, и легко нарваться на неприятности. Чувство, что драгуны постепенно от нас отходят и теряют доверие, а про тыловую сволочь я уже и не говорю – та открыто смотрит в глаза с наглой ненавистью.

Государь отрекся, исчез Пажеский корпус, расформированы Александровский лицей и Училище правоведения, уничтожена гвардия и после 216 лет боевой службы скончался Нижегородский полк.

Завтра снимут с погон царские вензеля на радость длинноволосым хамам с наглыми глазами и заученными фразами. Последний лозунг – «Война до победного конца!», и, вероятно, для этого – «Долой дисциплину!».

Да и хотят ли «они» взаправду выиграть войну? Или среди «них» два течения – одно еще как-то поневоле приемлемое, а другое – обещающее усиление развала и хаоса?

15 марта 1917 г.

12 марта полк снял вензеля Государя со своих погон и присягнул Временному правительству. Говорят, что Государь последние дни перед отречением носил нашу форму… Мы с грустью сняли красивые погоны эскадрона Его Величества (первый эскадрон) с их двойными вензелями… Я вензеля не снял – не хватило духа, я буду временно носить защитные погоны, свои же старые буду бережно хранить…

2-е июня 1917 г.

Чудны дела Твои, Господи! Вчера был никем, а сегодня командую эскадроном; правда, временно, т. к. Голицын уехал к жене, Ильинский в отпуску, кн. Гагарин в Тифлисе, кн. Макаев переведен во 2-й эскадрон, а Сахновский в командировке. Знаем мы эти командировки – сидит где-нибудь и целуется с невестой.

Пропаганда большевиков в полку пока что успеха особого не имеет, но уже появилось легкое недовольство Деном, временно командующим полком. Ходят слухи, что в армии предполагается ввести выборное начало для командного состава. Впрочем, в полку еще кое-как отдают честь, т. к. Ден просил сохранить этот «устаревший обычай». «Ведь с полку, – сказал Ден, – мы все-таки немного знакомы между собой?». Здороваемся мы с драгунами тоже по-новому: нет больше «Здорово, братцы!» или «Здорово, молодцы!», а есть «Здравствуйте, драгуны!»[…]

6 июля 1917 г.

Только что вернулся с митинга. Какой только грязи я не наслушался! Про штандарт говорили, что им благословил нас царь, а нам нужно благословление народа, поэтому надо эту «тряпку, пропитанную народной кровью», бросить. Возражения в том смысле, что раз эта «тряпка» залита народной кровью, ее надо особенно беречь, успеха не имели. Добавляли, что не надо нам и отличий на штандарте, т. е. широких георгиевских лент, и что и георгиевских крестов, и вообще никаких отличий больше не надо, и вынесена была резолюция отправить штандарт в Петроград и ходатайствовать о присылке нам нового революционного штандарта […]

д. Семково (Минской губ.). 1 августа 1917 г.

Вечная русская неурядица. Вызвал нас ген. Брусилов. Ушел Брусилов, и его заменил ген. Корнилов, который, разумеется, для охраны Ставки выбрал несколько сотен своих любимых текинцев. Вероятно, среди них Боря Нейгарт. А про нас же сказали: пусть стоят где-нибудь поблизости и не мозолят глаза. Мы еще раз оказались лишними, как это уже при мне было раз зимой 1915 года, только южнее, на Австрийском фронте!

В общем, загнали нас, куда Макар телят не гонял и куда ворон костей не заносил, и я понял, что такое «медвежий угол». Кругом леса и бесконечные пески – бич тяжелых фургонов и автомобилей. Жители какие-то угрюмые и туповатые. Оно и понятно – за три года у них систематически исчезали гуси, куры, свиньи, картошка и сено. До нас были казаки, так что комментарии излишни.

Впрочем, наш медвежий угол живописен. Недалеко пустующее имение, занятое Красным Крестом. За нами синеют леса, облегающие мягкими, бархатными складками невысокие холмы. Имение запущено, кругом дома, парк с вековыми липами и вязами, подернутый тиной спящий пруд, немного дальше сонная речка, лениво омывающая старую плотину и полуразрушенную мельницу. Все это охвачено какой-то дремой и дышит неуловимой грустью. […]