Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

— А прочий народ как устроился? — полюбопытствовала Наташа без всякой задней мысли, просто из профессионального интереса.

— А вот тут извини. Наш главный психолог предложил, чтобы каждый имел полное «прайвести» — индивидуальный, от всех изолированный мирок. Настолько, чтобы даже, если угодно, прочие трудящиеся и адреса не знали. Достаточно для общения и иных, группового пользования, помещений. А захочется человеку побыть одному — пожалуйста. Полная гарантия. Тут он прав, не могу не признать. Так что, если в гости кто пригласит, тогда и узнаешь, кто где и как живет.

…Прозрачная, в меру прохладная вода, искрящаяся миллионами солнечных бликов, плескалась в малахитовых стенках бассейна. А за ограждением палубы медленно колыхалось такое же искрящееся, праздничное Средиземное море, уже забывшее про терзавшие его долгих четыре года кили английских, немецких, французских, итальянских крейсеров и эсминцев, взрывы мин, торпед и снарядов, последние крики захлебывающихся водой моряков. Море, забывшее про Великую войну и не подозревающее, что всего через девятнадцать лет начнется (а может, теперь и нет?) война под номером два, и морю придется снова, но в удесятеренных количествах, принимать в себя взрывчатку, металл и людские тела…

Лариса подняла тонкую загорелую руку, с запястья соскользнул к середине предплечья массивный серебряный браслет, ее единственная семейная драгоценность. Щелкнула пальцами, призывно помахала мелькнувшему неподалеку биороботу палубной команды. Через мгновение тот замер рядом, почтительно наклонив голову и не испытывая никакого смущения оттого, что подозвавшая его хозяйка, отнюдь не в традициях пуританского начала века, прикрыта лишь крошечным треугольничком ткани на тонком шнурке. Здоровенный, почти двухметрового роста, с «честным и открытым», как любил писать Жюль Верн, лицом типичного уроженца Новой Англии. Для удобства, кроме соответствующей форменной одежды, Воронцов придал каждой группе роботов и характерную внешность. Палубная команда как раз и состояла из рослых рыжеватых англосаксов. На левой стороне белой голландки — ленточка с номером и именем. Этого звали Стив.

— Вот что, милый, — сказала Наташа, — принеси-ка ты нам сюда по бокалу ледяного шампанского «брют». Или тебе сладкое? — спросила она у Ларисы.

— Пусть будет «брют». Жарко.

— Ну, значит, два «брюта» и сигаретки… «Сент-Моррис»…

Пока Стив исполнял заказ, Наташа успела окунуться в воду и вновь легла рядом в Ларисой в глубокий камышовый шезлонг.

Робот поставил рядом с дамами предусмотрительно принесенный раскладной столик, водрузил на него поднос с бокалами, пачкой сигарет, зажигалкой и пепельницей. Все фирменное, с изображением парохода, замысловатого герба и готической надписью «Валгалла».

Поклонился и замер в ожидании дальнейших распоряжений, пока Наташа не отпустила его движением руки.

— Так о чем мы говорили? — Наташа сделала несколько мелких глотков и зажмурилась от удовольствия. — Ты никак не поймешь простой вещи. Если уж очутилась во сне или в сказке — а я до сих пор не убеждена, что тот сон на самом деле закончился, — так надо и вести себя соответственно. Ты же, дорогая, все время стараешься жить по московским правилам. Кому это нужно?

К крылу переднего мостика подошли Новиков с Шульгиным, тоже о чем-то оживленно беседующие, и хоть до них было метров пятьдесят, Наташа, словно невзначай, прикрыла свою обнаженную, не по фигуре высокую грудь локтем. Альба в свое время приучила, вернее, почти приучила их не стесняться своей наготы, но какие-то внутренние барьеры оставались, девушки так и не научились обходиться без плавок, а при неожиданном появлении мужчин по-прежнему испытывали мгновенную неловкость.

— Не совсем тебя понимаю… — Лариса опять была не по-хорошему серьезна. В прошлые времена это часто было признаком надвигающейся депрессии. И пусть теперь все возможные для нее причины устранены, но кто его знает… Наташа решила просить Новикова серьезно заняться Ларисиным здоровьем. А пока старалась ее веселить и развлекать, раз у Левашова это не получается.

— Что же тут не понять? В реальной жизни, если человеку вдруг предложат мешок денег, он — нормальный человек — начнет раздумывать, колебаться: что да как, а нет ли здесь чего некрасивого? Во сне же — хватай скорее да начинай тратить, пока не проснулась!

Или, между нами говоря, если незнакомый, но красивый парень сразу потянет тебя в кусты или в постель… Наяву ведь кричать начнешь, отбиваться, а во сне — сама знаешь…

Лариса слегка поморщилась, но тема ее явно заинтересовала.

— То есть ты хочешь сказать, что во сне любая мерзость позволена?

— Ну зачем же сразу мерзость? Красивая любовь с красивым мужчиной… Ты разве не замечала, что после самых… впечатляющих снов стыда-то ведь не испытываешь… Скорее наоборот. Значит, там происходит именно то, чего ты на самом деле хочешь, и как раз освобождение от гнета условностей приносит облегчение и радость.

Наяву же нормальным людям мешает больше всего именно то, что это происходит в реальности и могут быть последствия. Какие угодно. Жена твоего любовника узнает, или мужу донесут, или просто знаешь, что человек он дерьмовый, несмотря на… Лежишь с ним и понимаешь, что завтра смотреть противно будет. Да и подзалететь тоже почти всегда боишься…

— Что это ты вдруг на эту тему разговорилась?

— Просто для наглядности. И Фрейд считает, что все в конце концов от этого. Но я и про другое могу. Наяву на диете сидишь, куска лишнего не съешь, а во сне до стола дорвешься и жуешь, жуешь… Вот и здесь так надо. Есть в свое удовольствие, платья по десять раз на день менять, любые глупости себе позволять, пока все не кончилось. Я каждое утро боюсь проснуться насовсем…

— И Дмитрию изменять готова? С первым встречным, по твоей же теории?

Наташа улыбнулась с чувством превосходства.

— А разве я сказала, что мне этого хочется? Вот уж нет. Совсем наоборот. Это как раз входит в сценарий сна. Или сказки. Пятнадцать лет без него жила и вдруг встретила. Мне теперь долго-долго никто другой не потребуется.

— Тогда скажи мне вот что… — Ларису тоже увлек разговор, да и бокал шампанского успел подействовать (а что, действительно, может быть лучше ледяного, остро покалывающего пузырьками в нос и нёбо шампанского, да в жару, на берегу бассейна с чистейшей морской водой?!). — Как правда угадать, не сон ли все это вокруг нас? Ведь на самом деле — жили мы с тобой, жили, да так, что хоть в петлю лезь, и вдруг на тебе! Если бы я к тебе тогда не зашла, ты и без меня бы на Валгаллу уехала — и… все для меня?

— Куда бы я без тебя уехала? Забыла, что ли, я же сама тебе позвонила, про Дмитрия сказала и пообещала с хорошим парнем познакомить…

— Пусть так. Но ведь того, что с нами случилось, просто не бывает. И может, вправду все бред? Допустим, после твоего звонка я наглоталась таблеток, и все это, засыпая, навоображала. Проснусь утром, голова ватная и во рту гадость…

— Есть один способ, ненаучный, но все же… В обычном сне, я давно уже заметила, во-первых, наесться и напиться нельзя, чем сильнее хочешь, тем быстрее просыпаешься. И книгу новую ни за что не прочтешь — буквы расплываются. Ты вот сейчас пить хочешь?

— Хотела. Бокал выпила, больше пока не хочу…

— Ну, значит, не спишь. И мы с тобою не во сне, а в сказке. Что не отменяет всего вышесказанного. Там тоже не принято спрашивать, отчего да почему. Раз происходит, значит, так и надо… И незачем себя ограничивать в запросах и желаниях.

— Да? А как со старухой не будет?

— Кто его знает. Посмотрим. Тут, наверное, надо вовремя сообразить, какого предела нельзя перейти. — Наташа засмеялась, просто так, от избытка радости в душе. И цели своей она, кажется, добилась. Лариса повеселела, охотно поддерживает разговор, не избегает фривольных тем. Осталось убедить ее наплевать на аскетические привычки, зажить наконец полной жизнью.

— А куда это подевался наш народ? — вдруг спросила Лариса, увидев, что Шульгин с Новиковым скрылись из виду, да и вообще будто впервые заметила, что они тут загорают только вдвоем.

— Какой тебе еще народ нужен? Ирина, подозреваю, с вновь обретенной соотечественницей уединилась, не решенные в прошлом проблемы обсуждают. Дим, как всегда, на вахте, никак не натешится, роботов муштрует, где твой — тебе лучше знать. Берестин с компьютером в войну играет, дранг нах Москау репетирует. Наш же кандидат в диктаторы со своим альтер эго на наши прелести тайком налюбовались и пошли в бар пиво пить… Крепкого теперь не употребляют-с…

— Не любишь его? — спросила Лариса, будто не зная, что Наташа куда ревнивее самого Воронцова относится к их подспудному с Новиковым соперничеству.

— Почему я должна его не любить? Я скорее должна его боготворить за исполнение желаний, самых заветных. Его и Олега… — Лариса поняла по некоторым ноткам в голосе подруги, что продолжать эту тему не стоит.