Плакучее дерево - Назим Ракха

— Роббина переведут сюда через пару дней, — пояснил Мейсон. — Здесь даже лучше, чем там, где он содержится сейчас. Просторнее, тише.

Ирен кивнула и попыталась представить, каково обитать в этом месте. При этой мысли ее передернуло, и она отвернулась. Начальник тюрьмы прошел на другую сторону кабинета и открыл еще одну дверь. Внутри оказалось небольшое прямоугольное помещение, с окнами справа и слева. Жалюзи с обеих сторон были опущены. Справа стоял металлический стул. Перед ним — небольшой столик с черным телефоном и коробка бумажных носовых платков.

— Роббина вы увидите по ту сторону окна. — Мейсон постучал пальцами по стеклу. — Вы сможете разговаривать с ним по телефону. Мы с вашей дочерью подождем в соседней комнате, но я должен предупредить вас, что все, что вы скажете, будет прослушиваться. С Роббином в камере останется надзиратель, и ваш разговор мы с вашей дочерью услышим через динамик. — Он посмотрел на часы. — Вспомните, что у вас всего десять минут. Если же вам этого много, скажите, и свидание будет окончено.

— Хорошо, — кивнула Ирен, — я учту.

Блисс подошла к матери и протянула руки, словно хотела обнять. Но вместо этого она просто поправила на Ирен воротник и сняла с пальто видную только ей ворсинку.

— Если он готов бороться, — сказала она, — я тебе помогу. Мы с папой поможем.

Ирен прикусила губу, не зная, что ответить. Затем Блисс и Мейсон вышли из комнаты.

Ирен уставилась на дверь. У Блисс накануне состоялся телефонный разговор с Нэтом — отец и дочь проговорили почти целый час. И все это время Блисс нервно расхаживала взад-вперед под навесом у входа в мотель. Когда она вернулась, глаза у нее были заплаканы, однако Ирен не стала задавать лишних вопросов.

Она отвернулась от двери и обошла тесное помещение. Серые стены, серый линолеум. Небольшое отверстие в потолке. Толстое стекло, жалюзи, металлический пюпитр, телефон.

По другую сторону стекла раздался какой-то звук, жалюзи вздрогнули и пришли в движение. Ирен быстро прошла к стулу, сняла пальто и села, глядя на собственное отражение. Передние жалюзи медленно поползли вверх, и постепенно ее взору предстал тот, кто сидел по ту сторону стекла.

Еще во время суда он показался ей каким-то тщедушным, с горящими, словно бусины, глазами. Все остальное изменилось до неузнаваемости. Волосы поредели, в них появилась первая седина. Лицо не то чтобы постарело, а скорее осунулось. Закованной в наручники рукой он потянулся к телефону и положил трубку между щекой и плечом. Ирен последовала его примеру и тоже подняла трубку. Правда, первые несколько секунд они сидели молча. Никто не решался заговорить первым. Десять, двадцать, тридцать секунд, а он продолжал буравить ее пронзительным взглядом. Впрочем, молчание ее не тяготило. В некотором роде оно было красноречивее всяких слов. И она поняла. Поняла все.

— Вы отказываетесь от моей помощи.

Он посмотрел вниз, и Ирен решила, что он молится.

— Миссис Стенли, мне ничего не нужно.

— Но…

Он одними губами произнес слово «нет».

— Но ведь для вас есть выход. Вы сами это знаете.

Он улыбнулся и покачал головой, как будто она была напуганным полусонным ребенком, который проснулся и не может понять, где находится.

— Но, Дэниэл, ведь произошла ошибка. Вы убили Шэпа нечаянно.

— Вы правы, миссис Стенли, произошла ошибка. Страшная ошибка. И я с тех пор раскаиваюсь в ней.

— Но вы не обязаны из-за нее умирать.

— О, люди постоянно умирают из-за чьих-то ошибок. Одной больше, одной меньше — какая разница.

— Как вы можете так говорить? Конечно, разница есть, и немалая.

Ирен подняла глаза от Дэниэла к надзирателю. Тот стоял за его спиной, сложив на груди руки. Черт, входя сюда, она же дала себе слово, что постарается не расплакаться.

— Послушайте, миссис Стенли, я хочу, чтобы все поскорее закончилось. Я мечтаю об этом дне — уснуть и больше не просыпаться в этом месте. Здесь постоянный шум и постоянный запах. Здесь никогда не знаешь, идет ли на улице дождь или светит солнце. Я сыт этим местом по горло. — Он опустил голову. — То, что вы узнали про нас с Шэпом, про то, что случилось в тот день, ничего не изменит. Я застрелил вашего сына. Этого уже ничто не изменит.

— Но ведь вы это сделали не нарочно! И это должно что-то значить, пусть даже не лично для вас. Но для судьи, для губернатора! Они должны это знать, я заставлю их. И даже если этим я ничего не добьюсь, пусть они, по крайней мере, узнают, что я простила вас, что, казнив вас, они не вернут мне сына, — они должны прислушаться к этим доводам.

— Нет.

— Но почему?

Он поднял взгляд:

— Потому что я готов.

Сердце Ирен колотилось в груди, словно паровой молот, все громче и тяжелей.

— Господи, что с вами? Разве вам не все равно? Или вы не видите, что своим отказом вы сделаете людям больно — мне, тем, кто здесь работает. Неужели вы и впрямь считаете, что кого-то можно незаслуженно отправить на казнь, тем более вас, в то время как вы вообще не должны были попасть в камеру смертников. Черт вас побери, Дэниэл! Ведь не вы это сделали, это сделал Нэт!

— Неправда.

— Ну как вы можете так говорить? Он избил вас, избил Шэпа. Мне это все известно. Вы же всего лишь пытались защитить моего сына, вот и все.

— Это все были ошибки. Как вы сами только что сказали, ошибки. В тот день мне не следовало приходить к вам домой. Шэп просил, чтобы я этого не делал, предостерег меня несколько раз. Но я не удержался и пришел. Так что во всем виноват я. Это я навлек на вашего сына беду. Ничего бы не произошло, если бы не я. Это я допустил ошибку. И ваш муж, и в чем-то даже Шэп. Просто все мы допустили ошибку. Со временем я это понял, миссис Стенли. И вы помогли мне это понять.

Ирен сглотнула комок. Перед ее мысленным взором предстал Нэт. Он стоял рядом с ее грузовичком, а за его спиной медленно угасал день.

— Если бы не мой муж, вы бы никогда не попали сюда.

— И вы тоже, — улыбнулся он ей.

Нет, он сейчас выведет ее из себя. Боже, через что ей пришлось пройти, какое расстояние преодолеть, чтобы добиться встречи с ним, он же пытается доказать ей, будто видит смысл в том, в чем смысла вообще нет.

— Поймите, Нэт рассказал мне все не по доброте души. Просто ему стало известно про нашу переписку, о том, что вы и я… только по этой причине.

— Значит, у нас у всех есть свои секреты. Впрочем, в этом нет ничего удивительного.

Ирен отняла от уха трубку, посмотрела на нее и вновь приложила к виску.

— Это не одно и то же. Мои письма и то, что произошло в тот день. Это даже нельзя сравнивать. Единственная причина, почему он это сказал, — чтобы я вновь прониклась к вам ненавистью. Он подумал, что если я узнаю правду про вас с Шэпом, то никогда больше не захочу иметь с вами ничего общего. И знаете, это почти сработало. Правда, не в отношении меня. Нэт убил своего сына в тот день, когда фактически отказался от него. И решил не говорить мне ничего о том, что наш сын был гомосексуалист.

— Шэп не хотел, чтобы вы это узнали. Да, он боялся отца, но он не хотел делать вам больно. Эта мысль угнетала его еще больше.

Ирен опустила голову и потерла висок.

— Не надо так говорить.

— Простите, но вы должны знать, что ради вас ваш сын был готов на все. Но ему было страшно. Он боялся, что если вы узнаете про нас, узнаете, кто он такой, то вы его возненавидите.

У Ирен перехватило дыхание. Боже, как все это грустно. Страх потерять близкого человека стал причиной новых страхов и новых потерь.

— И что мне теперь делать, Дэниэл? Скажите, что мне теперь делать?

Он развел руками — насколько позволяла цепь наручников, и Ирен посмотрела не его ладони, белые, как гипс. Линии мягкие и гладкие.

— То, что вы делали всегда, я так считаю.

— И что же это такое?

— Живите ради других. Помогайте людям. Вот и все. Точно так же, как вы пытались помочь мне. Вы еще живете ради себя.

— Ради себя?

— Главным образом ради себя.

Ирен поднесла руку ко рту, словно пыталась нащупать, что ей сказать в ответ. Судьба привела ее сюда, в эту комнату, на этот стул, но неожиданно прожитые годы слились в один, неотличимые друг от друга.

— Так это все, что мне остается?

— А разве есть что-то еще?

Глаза Дэниэла напомнили ей камни, поблескивающие в прозрачной воде.

— И нет ничего, совершенно ничего, что я могла бы сказать или сделать ради вашей свободы?

— Я сам отстаиваю собственную свободу, миссис Стенли.

— Вы отстаиваете собственную смерть.

Он кивнул, затем улыбнулся, и ей стало ясно, что она проиграла.

— У меня есть кое-какие вещи — рисунки, книги, другие мелочи. Я подумал, вдруг вы захотите взять их себе?

Она подумала о вещах Шэпа. В конце концов она заставила себя разобрать его ящики и навести порядок в его комнате. Это был нелегкий для нее день. Если не откровенно тяжелый.