Роза Марена - Стивен Кинг

Да, конечно, так оно и есть. Норман разжал ладони и отогнал от себя волну воздуха, коротко махнув в ответ. Он даже смог выдавить из себя слабую улыбку, которая вновь пробудила боль в слизистой и мышцах гортани. Потом, когда маленькая стерва с повязкой на ухе отвернулась к своему огороду, он мгновенно стер улыбку с лица и с гулко бьющимся сердцем заторопился прочь.

Он попытался вернуть мысли к своей главной задаче — как он собирается отловить одну из этих сук (желательно — Главную, чтобы не рисковать наткнуться на ту, которая не знает всего, что ему необходимо выяснить) и заставить ее говорить. Кажется, сейчас он утратил способность хладнокровно поразмышлять над этой проблемой — во всяком случае, на время.

Он поднял ладони к лицу и помассировал желваки на челюстях. Ему и раньше случалось испытывать подобную боль, но никогда — такую сильную. Что же он сделал с Тампером? В газете про это не говорилось ни слова, но, чтобы так болела челюсть — и зубы, зубы тоже болели, — нужно было здорово выйти из себя.

«Если они меня поймают, — мне не выпутаться, — сказал он себе. У них будут фотоснимки всех следов, которые я оставил на нем. У них будут образцы моей слюны и… ну… любой другой жидкости, которую я мог оставить на этом хлюпике. В наши дни в их распоряжении имеется масса фантастических тестов, они проверят все, а я даже не знаю, какие следы там оставил».

Все это так, но они его не поймают. Он зарегистрировался в «Уайтстоуне» как Элвин Додд из Нью-Хейвена, а если на него надавят, он сможет даже предъявить водительское удостоверение — фотокопию водительского удостоверения, — которое подтвердит это. Если здешние легавые позвонят легавым домой, им скажут, что Норман Дэниэльс сейчас находится за тысячу миль от Среднего Запада, в заслуженном отпуске — в спортивном лагере, в национальном парке «Сион», штат Юта. Они могут даже посоветовать местным легавым не быть ослами и сообщат им, что Норман Дэниэльс здорово отличился перед тем как уехать в отпуск. И наверняка они не станут кому попало рассказывать историю с Уэнди Ярроу… ведь так?

Точно, не станут. Но раньше или позже…

На «позже» он плевать хотел. В эти дни он думал только о «раньше». О том, как он найдет Рози и начнет разговор по душам. О том, как сделает ей подарок — подарит ей свою кредитку. И ту больше никогда не вытащат из какой-нибудь мусорной корзины или из бумажника какого-то вшивого педика. Он устроит все так, что она никогда больше не потеряет кредитку и не выбросит. Он знает у нее безопасные места, куда можно засунуть кредитку. О том, что будет после вручения этого прощального подарка, он не думал, — это не важно.

Как только его мысли вернулись к банковской кредитке, они переключились на нее целиком, как случалось почти всегда в последние дни, будь то во сне или наяву. Этот кусочек пластика словно превратился в жуткую зеленую реку, большую, как Миссисипи, тогда как бег его мыслей вливался в нее ручейком. Все его мысли теперь неслись под гору и в конце концов утратили всякий зримый образ, влившись в мутный поток наваждения. Снова всплыл кошмарный вопрос, на который не было ответа: как она посмела? Как она вообще посмела взять его кредитку? То, что она ушла, сбежала от него… Это он в состоянии понять, даже если и не может примириться с этим и знает, что ей придется умереть уже за то, что она так одурачила его и так хитро скрывала предательство под видом покорности и страха в своем вероломном бабском сердце. Но то, что она посмела взять его кредитку… Посмела взять то, что принадлежало ему по праву, как тот парнишка из сказки, который сорвал бобовый стебель и спер золотую курицу у спящего великана…

Не сознавая, что делает, Норман сунул указательный палец левой руки себе в рот и начал кусать его. Должна была возникнуть боль — причем не слабая, — но на этот раз он не почувствовал ее; слишком глубоко он окунулся в собственные мысли. На указательных пальцах обеих рук у него были толстые подушечки мозолей, поскольку кусать их в моменты стресса было его застарелой привычкой еще с детства. Поначалу мозоль выдержала, но он продолжал думать о кредитной карточке, и ее зелень стала все глубже проникать в мозг Нормана, пока не превратилась в почти черный цвет хвойного дерева в сумерках (цвет, совершенно не похожий на настоящую светло-зеленую окраску кредитки). Мозоль прорвалась, и кровь потекла по его руке и губам. Он вонзил зубы в палец, наслаждаясь болью, ощущая вкус крови, соленый и такой же терпкий, как вкус крови Тампера, когда он вгрызался в вену у него в паху…

— Мамочка? Что тот дядя делает со своей рукой?

— Не обращай внимания, идем!

Голоса вернули его к реальности. Он неторопливо оглянулся через плечо, словно пробудился от дремы — короткой, но глубокой, — и увидел молодую женщину и мальчика лет трех, удаляющихся от него. Она тащила ребенка за собой так быстро, что тот почти бежал и, спотыкаясь, чуть не падал. И когда женщина оглянулась, Норман увидел, что она смертельно испугана.

Что же он в самом деле тут делает?

Он взглянул на свой палец и увидел на нем глубокие кровоточащие ранки. Из-за нервного напряжения он может откусить эту проклятую штуковину, откусить и проглотить ее. Правда, это будет не первый раз, когда он откусит что-то. И проглотит.

Однако сейчас этого делать нельзя. Нужно контролировать себя. Он вынул из заднего кармана носовой платок и обмотал им кровоточащий палец. Потом поднял голову и огляделся вокруг. С удивлением отметил, что уже темнеет; в некоторых домах зажегся свет. Как далеко он забрел? Где сейчас оказался?

Он прищурился на уличный указатель, висевший на углу следующего перекрестка и прочитал: «Дирборн-авеню». Справа от него виднелся маленький семейный магазинчик с велосипедом перед входом и вывеской в окне: «СВЕЖЕВЫПЕЧЕННЫЕ БУЛОЧКИ». В животе у Нормана заурчало. Он понял, что впервые по-настоящему проголодался с тех пор, как сошел с «Континенталь-экспресса» и съел холодную овсянку в кафетерии автовокзала, — съел, потому что ее заказала бы она.

Вдруг ему захотелось именно пару булочек — это было единственное на всем белом свете, чего он желал, но… не просто булочек. Ему захотелось свежевыпеченных булочек, вроде тех, что обычно пекла его мать. Она была вечно скандалившей толстой свиньей, но готовить умела дай Бог каждому. Это бесспорно. И сама была главным потребителем своей продукции.

Лучше им оказаться свежевыпеченными, подумал Норман, поднимаясь по ступенькам. Он видел, как внутри какой-то старик снует за прилавком. Лучше им оказаться свежевыпеченными, приятель, а не то помоги тебе Бог.