Иван Ефремов. Книга 3. Таис Афинская - Иван Антонович Ефремов

ливийских берегов. Ни одно из прежних государственных установлений — полис (город-государство), монархия, олигархия — не подходили этому царству — ничего, кроме тирании, то есть правления одного человека, властвующего военной силой. Но тирания — недолговечна, военное счастье изменчиво, еще случайнее жизнь полководца, в особенности столь ярого бойца, как Александр. Необходимо теперь же составить четкий план построения империи Александра, а царь даже не подумал о названии своего государства…

Птолемей заметил, что Таис скучает и слушает из вежливости. В ответ на его нарочитое негодование Таис спокойно сказала, что все эти мысли кажутся ей незрелыми. Нельзя наперед задаваться придуманными идеями, а надо делать то, что лучше для людей сейчас, в настоящий момент.

— Людей? Каких людей? — раздраженно спросил Птолемей.

— Всех!

— Как так — всех?! — Македонец осекся, увидев снисходительную улыбку, мелькнувшую в лице гетеры, и вдруг вспомнил, что то же самое говорил ему Александр в своих рассуждениях о гомонойе — равенстве в разуме всех людей.

* * *

Дорога неуклонно шла на север. Чаще встречались острова лесов, зелеными крепостями возвышавшиеся посреди сероватого моря кустарниковых зарослей на склонах. Таис с детства привычны были жесткие, царапающие чащи кустарникового дуба, фисташки, мирта. Как и в Элладе, встречались заросли черноствольного земляничного дерева, темные рощицы лавра, где становилось душно даже в свежие дни. Афинянка любила высокие сосны, раскидистые, длинноиглые, с мягким ковром хвои и косыми лучами солнца, пробивавшегося сквозь кроны. Когда дорога пошла через гребни и плоские вершины горных кряжей, войско обступила первобытная 1 мощь древних кедровых и пихтовых лесов. Толстенные, буграстые стволы пихт с прямыми, опущенными как у елей ветвями загораживали весь мир, создавая глухое, полутемное царство тишины и отчуждения. Сквозь их блестящую, жесткую и короткую хвою едва проникало могучее сирийское солнце. Дорога виляла между громадными, надменными и грубыми по формам деревьями, уступая лесным великанам. Неизгладимое впечатление произвела на афинянку первая же встреча с рощей ливанских кедров. До сих пор только дубы и очень большие сосны, росшие в священных местах, внушали Таис чувство благоговения. В рощах и лесах, как бы велики ни были подчас деревья, они утрачивали свою особость, становились толпой, из которой глаз выхватывал лишь отдельные черты, в сумме составлявшие образ дерева.

Здесь же каждый кедр был личностью и множество колоссальных деревьев не сливалось в одно впечатление леса. Ряд за рядом замечательные, неповторимые гиганты приближались, позволяя обозреть себя, и скрывались позади за поворотами дороги.

Стволы толщиной до десяти локтей с чешуей грубой нетолстой коры цвета шерсти Салмаах словно оплывали от собственной тяжести, буграми и вздутиями внедряясь в каменистую почву. Кедры начинали ветвиться очень низко, извиваясь громадными ветвями самой замысловатой формы. Змеи, гидры, драконы вырисовывались на слепящем небе. Деревья, напомнили Таис гекантохейров — сторуких порождений Геи, восставших против неба всей своей тяжкой силой.

Ниже по склонам виднелись более стройные деревья, уцелевшие от топоров финикийских судостроителей и библосцев, заготовлявших дерево для Соломонова храма. Эти исполины стояли прямо, нередко разветвляясь на две вершины и раскидывая могучие ветви в необъятную ширь. Миллионы мелких веточек, опушенные короткой, темно-зеленой, иногда голубоватой хвоей, простирались горизонтально, образуя плоские узорные слои — ряд за рядом, подобно лестнице древожителей — дриад, вздымавшихся ввысь.

Птолемей объяснил, что здесь лишь незначительные остатки некогда могучих лесов. Севернее они становятся все обширнее и величественнее, особенно в таврских горах Киликии, в Южной Каппадокии и Фригии. Таис, услыхав об уничтоженных здесь лесах, внезапно подумала, несмотря на свою любовь к красивым кораблям, что даже эти важнейшие изделия человеческих рук не стоят срубленного великана. Уничтожить колоссальное дерево казалось посягательством человека на святые права Геи, кормилицы, всеприносящей. Несомненно, это должно караться особой немилостью матери-земли. Здесь наказание проявилось в бесчисленных грядах выжженных солнцем хребтов, раскаленные камни которых днем и ночью источали душный жар…

Миновав рощу кедров, дорога вывела македонский отряд на уступ обрывистых светлоскальных гор со скудной растительностью, исполосованных вертикальными темными ребрами, как выступы на стенах города. Путь приближался к морю.

— И здесь нет зверей? — спросила Таис. — Можно не опасаться за коня?

— Кое-где в горах попадаются львы и пантеры, но они стали редкими из-за постоянной охоты на них. Несколько веков назад на равнинах и холмах Сирии водились слоны мелкой породы. На них охотились египтяне и финикийцы, добывали слоновую кость для Крита и окончательно истребили слонов.

Таис легко совершала переходы по триста стадий в день. Птолемей не торопился, чтобы дать подтянуться последним отрядам из Дельты. Леонтиск со своими тессалийцами умчался вперед. Перед разлукой он научил Таис пользоваться персидским потником с широкими ремнями и боевым нагрудником. Афинянка, вначале упрямившаяся, оценила удобство его в дальнем походе. Леонтиск подарил Таис сосуд с настойкой из листьев и зеленой скорлупы грецкого ореха, варенных в уксусе. Обтертые ею, Боанергос и Салмаах перестали бояться кусачих мух. Гнусные насекомые даже не садились на лошадей. Тессалиец рассказал Таис правила обтирания вспотевших коней, и теперь гетера неуклонно наблюдала за тем, чтобы конюхи обтирали лошадь, всегда начиная с ног. Если лошадь утомлялась, у нее холодели уши. Леонтиск объяснил, как надо их растирать, возвращая коню силы. И еще много мелких, очень нужных секретов узнала Таис в течение пяти дней, пока тессалийцы шли вместе с отрядом Птолемея. Теперь, после декады пути, около трех тысяч стадий отделяло отряд от границы Египта.

Перед уступами невысоких гор показалась расширяющаяся к морю равнина. Тяжкие, изогнутые стволы каменных дубов с их мелкими, круглыми и темными листочками, скорее походившие на мелколистный лавр, образовали естественное укрепление вокруг нее. Развалины массивных строений в восточной части равнины возвышались над беспорядочно стеснившимися домиками обитаемого городка. Это был Армагеддон, один из «колесничных» городов древнего царя Соломона, с конюшнями, семь веков тому назад вмещавшими несколько сот лошадей. Птолемей рассказал Таис о древнем пророчестве еврейских мудрецов. Именно здесь, на равнине Армагеддона, произойдет последняя решающая битва между силами зла и воинством добра. Пророки не назвали сроков битвы. Позднее Таис узнала, что философы Индии предсказали время решающего сражения Света и Тьмы, но не назвали места. Считалось, что великое сражение индийских легенд, затеянное полубожественными властителями в утеху тщеславия и властолюбия, погубило цвет их народов и открыло новую историческую эпоху накопления злобы и деспотизма — Калиюгу. После окончания Калиюги и должна была произойти ужасающая битва.

Соединив оба пророчества, Таис определила, что битва Армагеддона должна быть через двадцать три с половиной века посла года ее рождения, и удивилась, как могли люди интересоваться тем, что может случиться в невероятно далеком