Последнее звено - Виталий Каплан

Итогом этой великой дружбы явилось то, что весла нам выдавались без всякой записи и всякой оплаты. Целый день можно было рассекать по глади. А что еще там оставалось делать? Стояла дикая жара, в лесу ни малейших признаков грибов. Пляж – да, это актуально, но слишком уж там было людно и цивильно. Не то что отплыв километра на три на дикий, пустынный берег… А самое главное, там почему-то совершенно не было моих сверстников. Или папины ровесники, или студенты (для которых я, само собой, был мелочью пузатой), либо настоящая пузатая мелочь – от трех до девяти. Лодочные прогулки стали спасением от скуки.

Сейчас, однако, я на практике убедился: Черное море – это не море Московское. Которое на самом деле всего лишь водохранилище и там в принципе не может быть таких волн.

Да и Тимохина лодка не слишком напоминала турбазовскую шлюпку. Была она раза в полтора длиннее, из центра ее метра на три поднималась мачта с поперечными перекладинами. Правда, без паруса.

– Я снял, чтоб оно тебе не мешалось, – пояснил Тимоха. – Ты ж сказал, что управляться не умеешь, что тебе весел хватит…

Наверное, надо было сказать ему пару ласковых. Мы же так не договаривались! С другой стороны, я и впрямь не сумел бы воспользоваться. Уж лучше привычные весла.

Весла, впрочем, тоже оказались не совсем привычными – гораздо длиннее, чем на турбазе, и полости не изогнуты плавником, а совершенно прямые.

– Ну вот, – Тимоха с гордостью демонстрировал свое плавсредство. – Как новенькая! Я и промазал ее на всякий случай, и запасное весло положил, а то мало ли…

Против моих опасений, на причале он был один, без кодлы корсунских гопников. Честным человеком оказался Тимоха. Ни в чем он не врал, а только недоговаривал. И про снятый парус, и про то, что лодок у него две, мне он уступил меньшую, где и один человек управится. А на основной своей посудине будет рыбачить с сыновьями. Как и всегда это делал.

Меня поражала его наивная откровенность. Только вчера расписывал свои ужасы и риски – а теперь выясняется, что за цену нормальной лодки он сбагрил мне свою запаску. Оставалось лишь догадываться, сколько на самом деле стоит такое плавсредство. Впрочем, это, как сказал бы мой папа, вопрос академический. Сейчас важнее был практический – а не потонет ли сия посудина?

Впрочем, пока что она тонуть совершенно не собиралась. За полчаса экспериментов я приноровился к этим веслам, ощутил ритм движения – и теперь выгребал в открытое море. А что волны высокие, ну, так на то ж оно и море… Тогда, на причале, Тимоха поплевал на палец, прислушался к внутренним ощущениям и объявил, что с погодой мне повезло. Будет безветренно.

Повезло мне и в том, что Тимоха вообще меня дождался. Мы договаривались на восходе. Чудесно, замечательно – но чтоб я помнил, когда здесь случается этот самый восход! К тому же ни будильника, ни часов, бурный день, полная криминала ночь… Короче, я проспал. Проспал самым банальным, самым тупейшим образом…

И если бы не баба Устя… Она ведь не шутила, говоря Лене, что поднимется еще до рассвета. Лязганье колодезной цепи меня и разбудило. За окном было уже совсем светло, солнце уже готовилось вылезать из-за горизонта, восток пылал апельсиновой желтизной.

Вот и пришлось мне судорожно одеваться, мысленно матерясь, хватать сумку с припасами, крадучись спускаться по лестнице, выглядывать из-за приоткрытой двери – как там бабка, дожидаться, когда она ушлепает в сарай к скотине, и тогда уже стремительным рывком – к забору. К солидному трехметровому забору. Открывать ворота – это ведь и шумно будет, и заметно.

Конечно, если бы я только вчера попал сюда из Москвы, нипочем бы с таким забором не справился. Но за год волей-неволей пришлось поднакачаться, да и на учебном поле нас тренировали на взятие препятствий. Так что – перебросить на улицу сумку, вроде биться там нечему, потом в прыжке схватиться за колья, подтянуться до пояса, осторожно – чтобы невзначай на эти самые колья не сесть, перекинуть на ту сторону ногу, вторую – и там, на свободе, спрыгнуть в пыльную траву.

И – ходу к причалам! Солнце уже вылезло, уже навело на природу неземную красоту. А я, невзирая на эстетику, мчался на важную деловую встречу, и краденые гривны глухо позвякивали в кармане.

– Я уж думал, не придешь ты, – сообщил Тимоха, подымаясь с бревна. – Солнышко-то вон уж где…

– Обстоятельства, брат, обстоятельства, – туманно оправдывался я. – Ну, где твой дредноут?

– Еще не видел, а уже ругаешься, – беззлобно ответил рыбак. – А пошли…

Трудно все-таки без часов. Только по солнцу и ориентируешься, а значит – с нехилой погрешностью. Наверное, я уже часа два гребу. «Ты правишь в открытое море», – вспомнилась старинная песня. Ну да, правлю. В точном соответствии с полученными указаниями.

Вот она, виднеется на горизонте – гора с раздвоенной вершиной. Наверное, именно та – похожих вроде не наблюдается. Нужно выгрести так, чтобы, если смотреть на восходящее солнце, она оказалась точно перед моими глазами. Солнце, конечно, уже не совсем восходящее, но примерно ясно, где оно было, когда я начинал свое великое плавание. Проще говоря, мне нужно сперва выгрести чуть севернее, а потом взять курс строго на запад. «Это недолго, до горы-то, – объяснял Душан. – Если на рассвете из города выйдешь и спокойно грести станешь, то солнце не успеет подняться и наполовину полуденной высоты, как ты окажешься напротив. Вот оттуда уже на закат. Следи за солнцем, сперва перед лицом должно быть, потом в правом глазу, а потом уж правее и правее уйдет». Предполагалось, конечно, что я гребу как все нормальные люди – спиной к движению.

Половина полуденной высоты… Как это на нормальный язык перевести?.. Допустим, солнце встало в шесть. А полдень, само собой, в двенадцать. Значит, половина высоты будет в девять. Три часа, значит, до горы пилить.

Все осложнялось тем, что я не знал, откуда именно выплывал Душан. Впрочем, Корсунь не шибко велика, причалом ближе, причалом дальше – для навигации это значения не имеет.

Самая главная примета должна была появиться, уже когда я от горы начну выгребать на запад. Совсем немного, и, по словам Душана, должна появиться торчащая из моря одинокая скала. Треугольный клык такой, причем с одной стороны плоский. К нему следовало подплыть поближе и далее грести так, чтобы плоская сторона все время оставалась за спиной. То есть – на юг. Солнце как раз должно быть там, ну, может, чуть сместится к западу. Короче, добавил он, там ошибиться трудно. А уже спустя часок появится остров. Ни с чем я его не спутаю, других островов в округе нет.

Все это, конечно, угнетало своей приблизительностью, но меня утешала бодрая уверенность Душана. Если он полагает, что человек, ни разу в жизни не садившийся на весла (про турбазу я, понятно, распространяться не стал), по указанным приметам способен вырулить куда надо – значит, так оно и есть. Он же лицо заинтересованное…

Пока, во всяком случае, полет происходил по графику. Раздвоенная скала ощутимо приблизилась, солнце тоже не слишком уклонилось от положенной ему точки… то есть уклонилось, конечно, но речь-то шла о восходящем… и вот эта условно высчитанная мною точка как раз была перед глазами. Значит, пора поворачивать на запад. И думать об острове, а не о том, что происходит сейчас в бабкином доме.

Ничего хорошего там, конечно, не происходит. Мое отсутствие обнаружено. Они с Леной задаются недоуменными вопросами, мечутся по двору, не понимают, куда я делся. Эх, надо было, конечно, написать прощальную записку, но слишком уж я вчера перенервничал, слишком уж тянуло в сон…

А может, так и лучше? Исчез – и привет, и неизвестность. Поведай я об уходе в свой мир, они могли бы счесть это полным хамством и черной неблагодарностью. Арсений строил такие планы, вложил в меня такие деньги, нажил таких врагов, а я… Еще хуже с Леной. Ну да, конечно, губу она не раскатывала, понимала, что никакой семьи быть у нас не может, у ученых безбрачие… Но сердцу-то не прикажешь. Не все же такие правильные, как Аглая Волкова, не все же искривляют свою душу – ради прямизны воображаемой линии между счастьем и горем. Не просто же так все случилось в Киеве…

Оставалось надеяться, что Равновесие, компенсируя ей эту неприятность, пошлет нормального мужа – как это произошло с бабкой Устиньей. Правда, будет ли она счастлива? И нужно ли ей счастье, когда здесь куда более ценятся покой и воля? Главным образом, конечно, покой…

Я, конечно, не мамонт, не буйвол и даже не Душан. Непрерывно грести несколько часов – это уж как-то слишком. Нужно отдохнуть. Заодно и подкрепиться. В конце концов, пятнадцатиминутная пауза ничего не изменит.

Вообще, как бы мне по непривычке не переусердствовать… Вон уж как спину ломит и руки, кажется, готовы отвалиться. Пройдено немало, курс строго на запад – хотя насчет строгости и были у меня некоторые сомнения. Уже не видно горизонта, единственный ориентир, солнце, уже почти достигло верхней точки… Куда уж выше… До зенита ведь все равно не дотянет, уж это я из географии помнил.