Завещание - Джон Гришэм

На второй раз он услышал пулеметную очередь португальских слов. Попытавшись объясниться по-английски, он различил слова «телефонная карта», повесил трубку и заснул.

Доктор позвонил Валдиру. Валдир обнаружил грузовичок Жеви, припаркованный у отеля «Палас», и нашел его самого, потягивающего пиво в баре у бассейна.

Присев на корточки на краю бассейна, Валдир с явным раздражением спросил:

— Где мистер О'Рейли?

— В номере наверху, — ответил Жеви и сделал еще глоток.

— Почему он здесь?

— Потому что захотел уйти из больницы. Разве можно его за это упрекнуть?

Валдиру лишь однажды довелось лежать в больнице, когда ему делали операцию. Это было в Кампу-Гранди, в четырех часах езды отсюда. Ни один нормальный человек, у которого есть деньги, никогда добровольно не согласился бы лечь в больницу в Корумбе.

— Как он?

— Кажется, нормально.

— Не отходи от него.

— Я на вас больше не работаю, мистер Валдир.

— Да, но вопрос с кораблем еще не закрыт.

— Я не могу поднять корабль. И не я его затопил. Это сделал шторм. Чего вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы ты присмотрел за мистером О'Рейли.

— Ему нужны деньги. Вы можете сделать так, чтобы ему их прислали?

— Наверное.

— И паспорт. Ведь все его вещи утонули.

— Твое дело присматривать за ним. Об остальном позабочусь я.

Ночью температура поднималась постепенно, приближая момент, когда приступ лихорадки должен был разразиться с новой силой. Его визитной карточкой можно было считать бисеринки пота, собравшиеся аккуратными рядками поверх бровей, и намокшую от пота подушку. Пока Нейт спал, лихорадка медленно закипала, томилась, готовясь взорваться. Она посылала вперед волны мелкой дрожи и озноба, охватывавшего все тело, но Нейт так устал, и в его организме скопилось столько химии, что он ни разу не проснулся.

Лихорадка уже давила ему на веки, и когда он попытался открыть глаза, то чуть не закричал от боли, но во рту пересохло — проклятая денге высосала из него все соки.

Нейт застонал. В висках стучало так, словно они были наковальнями, по которым бил кузнечный молот. Сделав над собой усилие и все же открыв глаза, Нейт понял, что умирает. Он лежал в луже пота, лицо горело, суставы ног и рук скрючились от боли.

— Жеви… — прошептал он. — Жеви!

Жеви включил ночник, стоявший на тумбочке между кроватями, и Нейт застонал еще громче:

— Выключи!

Жеви побежал в ванную комнату и зажег лампу там, чтобы свет не падал Нейту на лицо. На случай повторного приступа он купил воду в бутылках, лед, аспирин, градусник и болеутоляющие. Жеви думал, что хорошо подготовился к новой атаке болезни.

В течение часа он постоянно измерял Нейту температуру. Она поднялась до ста двух градусов,[2] когда больного бил озноб, кровать ходила под ним ходуном. В перерывах между приступами озноба Жеви впихивал в рот Нейту таблетки и вливал воду, обтирал ему лицо мокрым полотенцем. Нейт страдал молча, ожесточенно стиснув зубы, словно это могло успокоить боль. Он твердо решил перенести приступ в относительном комфорте гостиничного номера. Каждый раз, когда ему хотелось закричать, он вспоминал ужасающую обстановку больничной палаты.

В четыре часа утра температура поднялась до ста трех градусов, и Нейт начал терять сознание.

Когда ртутный столбик поднялся до отметки «сто пять», Жеви понял, что его друг вот-вот впадет в шок. Но запаниковал он даже не от показаний градусника, а от того, что пот стал капать с простыни на пол. Нет, его друг уже достаточно настрадался. В больнице найдутся лекарства получше.

Жеви разыскал швейцара, спавшего на третьем этаже, и они вместе втащили Нейта в лифт, потом проволокли через пустой вестибюль и положили в кабину грузовика. Жеви позвонил Валдиру в шесть часов утра, тот еще спал.

Как следует выбранив Жеви, он согласился позвонить доктору.

Глава 37

Доктор руководил лечением по телефону, лежа в постели: наберите в капельницу побольше всякого добра, всадите иглу в вену и постарайтесь найти палату поприличнее. Но все палаты были переполнены, поэтому Нейта оставили в холле мужского отделения подле заваленного всяким хламом стола, который назывался здесь сестринским постом. Тут он был под постоянным присмотром. Жеви попросили удалиться. Ему ничего не оставалось, как ждать.

На следующее утро, когда поднялась обычная суета, появился санитар с ножницами. Он разрезал спортивные трусы, красную майку, и, пока заменял их знакомым желтым халатом, Нейт минут пять лежал совершенно голый. Никто из проходивших мимо на него даже не посмотрел; Нейту и подавно все было безразлично. Тряпки, которые пару минут назад были трусами и майкой, выбросили, так что у Нейта теперь снова не было никакой одежды.

Если его слишком сильно трясло или он слишком громко стонал, находившиеся поблизости врач, медсестра или ординатор чуть поворачивали вентиль капельницы и увеличивали подачу медикаментов, если начинал слишком громко храпеть — уменьшали.

Когда в отделении умер больной раком, кровать Нейта ввезли в ближайшую палату и поставили между рабочим, которому только что оторвало ногу, и мужчиной, умирающим от почечной недостаточности. Врач наведывался к нему за этот день дважды. Температура колебалась между ста двумя и ста четырьмя градусами. Около полудня пришел Валдир, хотел поговорить, но Нейт не проснулся. Валдир доложил обстановку мистеру Стэффорду, которому не понравилось то, что он услышал.

— Врач говорит, это нормальное течение болезни, — говорил Валдир, стоя со своим сотовым телефоном в коридоре больницы. — Мистер О'Рейли поправится.

— Валдир, не дайте ему умереть! — прорычал из Америки Джош.

Деньги уже были отправлены телеграфом. Паспорт вот-вот должны были оформить.

И снова капельница опустела, а этого никто не заметил.

Час проходил за часом, действие лекарств постепенно заканчивалось. Была середина ночи, за окном стояла кромешная тьма, на соседних койках никто не шевелился, когда Нейт наконец высвободился из пут комы и подал первые признаки жизни. Своих соседей он почти не видел. Дверь была открыта, и из коридора струился слабый свет. Не было слышно ни голосов, ни чьих-то шагов.

Потрогав свой промокший до нитки халат, Нейт понял, что под ним снова ничего нет. Он протер провалившиеся глаза и попытался распрямить скрюченные ноги. Лоб был огненным. Хотелось пить, и он не мог вспомнить, когда в последний раз ел. Опасаясь разбудить соседей, он не двигался. Рано или поздно медсестра, надо полагать, зайдет сама.

Простыни промокли насквозь, поэтому, когда снова начался озноб, согреться не было никакой возможности. Трясясь от холода, Нейт тер себя руками. Когда дрожь прошла, он попытался уснуть и до рассвета действительно немного подремал. В висках стучало так, что он, закрывшись подушкой и сжавшись в комок, заплакал.

В темноте появился женский силуэт, медленно двигавшийся от кровати к кровати. Он остановился возле Нейта.

Женщина наблюдала, как Нейт барахтается под простыней, слышала его стоны, приглушенные подушкой. Потом осторожно тронула за руку.

— Нейт, — прошептала она.

При обычных обстоятельствах он бы испугался. Но теперь галлюцинации постоянно преследовали его. Опустив подушку на грудь, он попытался рассмотреть фигуру, стоявшую подле кровати.

— Это я, Рейчел, — прошептала женщина.

— Рейчел? — так же шепотом, тяжело дыша, ответил он и сделал движение, чтобы сесть. — Рейчел?

— Я здесь, Нейт. Бог послал меня защитить вас.

Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица, но она перехватила ее и поцеловала в ладонь.

— Вы не умрете, Нейт, — сказала Рейчел. — У Бога в отношении вас другие намерения.

Нейт не мог вымолвить ни слова. Глаза постепенно привыкли к темноте, и теперь он видел ее.

— Это вы? — неуверенно произнес он. — Или снова видение?

Голова опустилась на подушку, мышцы расслабились, ноги и руки распрямились. Не выпуская ее руки, Нейт снова закрыл глаза. Пульсация в веках затухала. Жар откатывал от лица. Лихорадка утрачивала силу, и он стал медленно погружаться в глубокий сон, вызванный не лекарствами, а изнеможением.

Ему снились ангелы — девушки в белых одеждах, качающиеся на облаках над его головой. Они прилетели, чтобы спасти его, и теперь тихо пели гимны, которых он никогда прежде не слышал, но почему-то они казались ему знакомыми.

Нейт покинул больницу в середине следующего дня, вооруженный наставлениями врача и сопровождаемый Жеви и Валдиром. От лихорадки и сыпи не осталось и следа — лишь небольшая слабость в суставах и мышцах. Нейт настаивал, чтобы его отпустили, и доктор наконец сдался. Он был рад избавиться от беспокойного пациента.

Прежде всего они остановились возле ресторана, где Нейт съел огромную тарелку риса и такую же — вареной картошки.