Игорь Святославич - Виктор Поротников

Ефросинья намеренно сделала паузу в этом месте, призывно глядя в глаза Вышеславу; они стояли, держа друг друга в объятиях.

Вышеслав продолжил тоже по-гречески:

Но терпенье, терпенье: чересчур далекоВсе зашло.

— Как у нас с тобой, — уже по-русски прошептал он, целуя Ефросинью.

От дверей светлицы, где стояли любовники, стараясь не скрипнуть половицей, удалялась Ефимия. Лишь на миг заглянула она в дверную щель, чтобы сразу сообразить, как ей поступить в данном случае: госпоже теперь не до овечьей шерсти, что привезли пастухи с дальних выпасов.

После вечерней трапезы Ефимия, столкнувшись с княгиней в одном из полутемных теремных переходов, негромко сказала:

— Я постелила вам у себя в опочивальне. Радим все равно на ловища уехал, а я у дочерей лягу. Заодно постерегу, чтоб вас никто не побеспокоил.

Свеча дрогнула в руке Ефросиньи, от растерянности она не могла вымолвить ни слова.

— Я тебе не враг, княгиня, — поспешно добавила Ефимия. — Верь мне.

Растроганная Ефросинья заключила Ефимию в объятия.

На Кузьминки наехал в Путивль князь Игорь с небольшой свитой из молодших дружинников. Был с ним и гридничий Вышата.

— Ого! Мы, кажется, ко времени! — радостно воскликнул Игорь, появившись на пороге трапезной в заиндевелой от мороза шубе и шапке с собольей опушкой.

Кузьминки были последним праздником перед Рождественским постом, когда можно было вдоволь наесться скоромной пищи.

По этому случаю в трапезной был накрыт длинный стол.

За столом кроме Вышеслава и Ефросиньи восседали воевода Ясновит с женой и старшим сыном, местный архиерей Стефан, огнищанин Радим, Ефимия и обе их дочери-отроковицы. Был тут и княжеский подъездной Онисим, не пропускавший званые пиры. Был и еще один гость, судя по одеждке чужеземец.

Игорь снял шапку и размашисто перекрестился на образа.

Ефросинья по русскому обычаю с поклоном поднесла супругу чашу хмельного меда.

— За Кузьму и Демьяна, чтоб быть сыту и пьяну! — провозгласил Игорь положенную для нынешнего торжества здравицу и залпом осушил чашу.

Усевшись на почетное место, Игорь развязно бросил Вышате, который замешкался, не зная, куда сесть:

— Да садись хоть подле вон тех девиц остроглазых. И им почетно, и тебе приятно. — Он кивнул на Радимовых дочерей, которые покраснели и опустили глаза.

Вышата втиснулся в Радимово семейство, потеснив на скамье Ефимию и самого огнищанина.

— С чем пожаловал, князь-батюшка? — обратился к Игорю архиерей. — Все ли ладно в Новегороде?

— Захотелось поглядеть, как тут моя княгиня поживает, — ответил Игорь и обнял за плечи Ефросинью, по лицу которой промелькнула тень недовольства такой бесцеремонностью. — Корят меня бояре новгородские, мол, почтения я не выказываю к дочери Ярослава Осмомысла. Вот и надумал я обратно в Новгород ее звать.

— Иль наскучила тебе твоя мадьярка? — сердито проронила Ефросинья, сбросив с плеча руку мужа.

Гости за столом смущенно потупили глаза.

Игорь же нимало не смутился, сказав с усмешкой:

— И вкусным отравиться можно. Ежели без меры потчуют.

Воевода Ясновит провозгласил здравицу за здоровье князя и княгини, чтобы хоть как-то скрасить возникшую неловкость. Все выпили. И только Ефросинья пить не стала.

Чужеземец, сидевший за столом, привлек внимание Игоря.

Он заговорил с ним:

— Кто ты, друг? Я вижу тебя впервые.

— Эджислав, купец из города Гнёзно.

— Откуда и куда путь держишь, друже?

— Был в Муроме и Рязани. Теперь до Киева подвигаюсь, пресветлый князь.

— Какова торговля в Рязани? Как поживает князь рязанский? — расспрашивал Игорь.

— Торговля в Рязани ныне никудышная, — признался поляк. — Князь суздальский заступил дорогу караванам из Новгорода Великого. Раздоры у него с новгородцами. Князь рязанский все лето от половцев отбивался, коих великое множество к его порубежью подкочевало. Рязанцы молвят, давно не бывало такого бедствия от степняков.

— А чему удивляться? — Игорь со значением приподнял бровь. — Как говорили древние мудрецы, в существовании государств и племен, как и в природе, полной пустоты не бывает. Ежели где-то убыло, то прибудет в другом месте. Закон сей нерушим. Ныне князья наши отогнали поганых от Днепра, так они к Волге перекочевали, там теперь разбойничают.

Купец уважительно покивал головой, внимая князю.

Разговор перешел на летний поход к Лукоморью киевского воеводы Романа Нездиловича, который пограбил вежи половецкие и с полоном воротился обратно. Хоть и долог был путь киевлян и берендейской конницы, однако никто из половецких ханов даже не попытался отбить у русичей добычу.

— Иссякла сила половецкая, — проговорил Игорь уже после застолья, оставшись наедине с Вышеславом. — Иные ханы в битвах полегли, иные в плену томятся, иные к Волге подались. Лишь на Дону Кончак и Гэа еще собирают степняков под свои знамена, не хотят без боя с Дона уходить. На них-то Святослав и Рюрик намереваются будущим летом рати вести. Мне о том Ярослав поведал, который намедни ездил в Киев. Собираются князья крепкой силою, чтобы одним ударом покончить с донскими ордами.

— Ты-то в походе этом примешь участие? — спросил Вышеслав.

— С Кончаком меня дружба связывает, — сказал Игорь, не глядя на Вышеслава. — Однако ж не думай, в стороне не останусь. Незачем всю славу Рюрику и Святославу отдавать.

Вышеслав пытливо заглянул в лицо Игорю, стараясь понять, куда он клонит.

— Неужто к Волге пойдешь?

— Пущай с волжскими степняками рязанские князья воюют. — Игорь хитро прищурился. — Замыслил я дальний поход на поганых, до самого Лукоморья — земли дедовой.

— Безрассудство это, Игорь, — покачал головой Вышеслав. — Для такого похода большое войско нужно.

— Роман Нездилович с одним пешим полком и тремя тыщами берендеев насквозь прошел все земли половецкие, еще и ополонился, и табуны пригнал, — возразил Игорь. — Я со Всеволодом и племянником Святославом не меньше войска соберу. Ярослав обещал ковуев дать. Лукоморских степняков мы одолеем!

— От того беды и раздоры, что всяк за себя стоим, — угрюмо произнес Вышеслав. — На поганых единой ратью выступать надо.

— Опять старую песню запел: вместе да вместе. Велика гора — Русь-матушка, и не нам ее с места сдвинуть, — досадливо отмахнулся Игорь.

Он подошел к Вышеславу, тронул его за плечо:

— Чего насупился? Иль робеешь со мной в поход идти? А Бренк мне сказывал, будто ты засиделся в Путивле, хочешь пойти в дружину к Святославу Ольговичу. Я хотел было отпустить тебя в дружинники к племяннику своему, но вспомнил, что он такой же книжник, как и ты. Нет, думаю, раздерутся они из-за книг, коих у Святослава полны сундуки. Либо начнут подначивать один другого греческими афоризмами и вовсе глаза друг другу выцарапают от большого-то ума.

Вышеслав взглянул на Игоря, не понимая, шутит он или говорит всерьез.

Видя, что Игорь насмехается над ним, Вышеслав отвернулся.

Друг его был все тот же. Даже в серьезном разговоре не мог обойтись без насмешки. Говорят, таким людям легко живется. И будто бы удача им сопутствует.

«Кто знает, может, и осуществит Игорь свой дерзкий замысел. Тогда слава о нем по всей Руси пойдет!» — подумал Вышеслав.

На следующий день Игорь покинул Путивль, взяв с собой Вышеслава.

Ефросинья не поехала с мужем. Впрочем, Игорь особенно ее и не уговаривал.

Вышеслав и Ефросинья успели обняться украдкой, вместе спускаясь из сеней на теремной двор.

Всю дорогу до Новгорода-Северского перед мысленным взором Вышеслава стояли печальные глаза, с укором взиравшие на него. Мол, потешился с нею молодец и бросил.

«Прости, Фрося, — мысленно шептал Вышеслав. — Не воин судьбу выбирает, а судьба его».

Глава четырнадцатая. Знамение небесное

В Игоревой дружине Вышеслав встретил помимо старых знакомцев много новых людей, причем вовсе не знатного сословия.

Был тут сын кузнеца Омеля, здоровенный как медведь, с которым Игорь по молодости дрался на кулачках. Затесался в дружину сын торгаша Ельша, балагур и заводила. Сын протодиакона Пятницкого храма, что на торгу, тоже оказался в дружинниках. Это особенно удивило Вышеслава, поскольку он и раньше знал Никодима, юношу тихого и скромного.

Гридничий Вышата на удивленные вопросы Вышеслава ответил:

— Хочется князю нашему, чтоб в его конном полку прибыло. Вот он и заманивает к себе всех охочих людей, невзирая на кафтан и низкое родство.

К походу Игорь готовился истово, со всем тщанием вооружая и обучая вновь прибывших гридней ратному умению. Изо дня в день дружинники с раннего утра, разогревая лошадей, учились ходить в конном строю, перестраиваться на скаку, разворачиваться в линию атаки. Всю вторую половину дня стреляли из луков в цель и до изнеможения рубились на тяжелых деревянных мечах, которые были увесистей боевых.