Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья

Нет, есть его я тоже планировала. Но чуть позже.

— Анька… — недоверчиво выдохнул Никита, когда я провела пальцем по его члену, оставляя шоколадную полосу.

И это его недоверие подстегнуло и придало чуть больше уверенности. Я зачерпнула шоколада побольше, щедро размещая его в тех местах, по которым изнывал мой язык. По всей длине — это да, конечно, это понятно. Но сильнее я смазывала головку. Мне нравилось прикасаться к ней, нравилось представлять, что будет, когда я оближу ее языком. И мне нравилось дразнить мужчину, которому уже не терпелось, чтобы я это сделала.

— Давай, страусеныш! — подстегивал он.

А видя, что я не спешу, а все так же скольжу пальцем по самому сокровенному, хотя уже все в шоколаде, намотал мои волосы на кулак, приподнял мое лицо и, склонившись сам, жадно поцеловал.

Мне кажется, его язык пытался продемонстрировать мне то, что он бы хотел получить взамен, ощутить на себе. Поэтому я не просто получала удовольствие от глубокого проникновения, а запоминала, училась, чтобы, едва он меня отпустил, облизать распухшие от долгого терзания губы и быстро, без прелюдии, начать сосать. Жестко. Изнывая от жажды и вкуса. И сама едва не кончая.

От того, как таял на моем языке дорогой шоколад. И как врывалась в мой рот мужская головка. Она хотела большего, она хотела чуть дальше, чем я пока могла и умела. Она хотела слишком многого от меня.

Но я старалась.

Мне нравился этот вкус — мужского желания и шоколада. Мне нравилось слышать стоны Никиты. Нравилось видеть, как резко он двигал бедрами и ощущать все сильнее его с каждым толчком.

И мне понравилось сосать его до тех пор, пока он не прохрипел, что кончает, и что сейчас…

Он попытался отстранить меня, но я увлеклась. И еще мне хотелось попробовать, чтобы понять…

Хм, непривычно, но больше вкуса. А еще, судя по хрипу мужчины и взгляду, я все сделала правильно.

Так, как он и хотел.

Так, как я и хотела.

Я не рассчитывала на какое-либо вознаграждение. Во-первых, мне самой безумно понравилось. Ну, и из-за нюанса, который заставил Никиту утром гневаться на скудный набор от Веселкиной.

Но мой мужчина был настроен всерьез.

Его ничего не смущало, он сыпал доводами домашнего врача, с которым во время поездки за покупками успел посоветоваться по всем важным и актуальным вопросам. А я краснела, бледнела, отнекивалась и отбивалась.

Единственное, от чего отбиться не удалось, а потом и не захотелось — от совместного душа.

— Здесь вода, не дрейфь, страусеныш… — уговаривал шепот Никиты в то время, как его пальцы синхронно с водными струями творили волшебство с моим телом.

Я понятия не имела, что вода может быть не только холодной или горячей, а еще и развратной.

И понятия не имела, что если ее умело направить…

Не знаю, как Никита все успевал. Мне кажется, он даже на секунду не составлял в покое мои соски. То теребил их, то поглаживал, вжимаясь в меня сзади, но не входя. А потом, когда я была на грани, развернул меня лицом к себе, прижал спиной к горячей от воды и пара стене и стал ласкать мою грудь языком. Хваля за то, что она такая податливая, и такая отзывчивая, и такая вкусная. И обещая ей весь мир удовольствий…

Не знаю, как грудь, а я впечатлилась. Настолько, что мой личный мир дрогнул и покачнулся, а ноги перестали удерживать, решив, что с них хватит. Хватит, раз я не стою, летаю!

После, когда мы вновь оказались с Никитой в постели, я слушала его сердцебиение, чувствовала, как он скользит пальцами в опасной близости от моих трусиков, и даже не дергалась. Это не мои танго, так что опасность далека-далека, и…

Несколько раз пальцы Никиты все же заставляли меня напрячься, но он со смешком отступал.

За окном ворковали птицы — по-моему, даже вороны серьезно подтянули певческие задатки. В доме запахло выпечкой. Ветер, изредка врывающийся в распахнутое окно, доносил чей-то смех. Кажется, Инги Викторовны.

И, наверное, отчасти поэтому улыбался Никита.

Так красиво…

И вот смотрела я на эту красоту, впитывала все эти незабываемые моменты и думала: могла бы я когда-нибудь устать от этого? Могла бы я всем этим пресытиться?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И становилось грустно от понимания — нет. Скорее и даже наверняка, что нет.

Пожалуй, это понимание и повлияло на то, чтобы согласиться еще на несколько дней остаться в коттедже.

— Зачем? — попыталась воспротивиться поначалу, но вяло и неохотно, что Никита сразу почувствовал.

— Чтобы легче было все это тащить, — мужчина лениво махнул в сторону кресла, на котором лежали пачки презервативов. — Ты же не хочешь, чтобы мы распечатали хоть один…

— Дотащим, — отмахнулась от доводов и напомнила. — Ты на машине.

— Ладно. Тогда у меня есть другие причины. Ну, во-первых, у тебя все равно отпуск, а тебе прогулки по свежему воздуху понравились больше, чем утренний сон. А во- вторых, чтобы мы узнали друг друга получше?

Я рассмеялась. Слова мужчины мне показались удачной шуткой. А он улыбнулся, но при этом посмотрел на меня очень серьезно и вдумчиво.

Тогда я не понимала, что именно он имеет в виду, вообще не подумала, что он не только смотрел серьезно, но так же серьезно и говорил. Без толики юмора.

Но спустя всего неделю, что мы провели с ним вдвоем, я многое осознала. Даже то, что принимая все эти годы его в качестве лучшего друга, закрывала глаза на то, что мой друг — мужчина.

И он может быть разным. Иногда совершенно другим. Не таким, как я думала.

Иногда более властным. Иногда более жестким и немного и не к месту ревнивым. Умудряясь оставаться и лучшим другом, и страстным мужчиной, который наконец- то дорвался до сладкого и пытался использовать каждый момент, чтобы мы действительно стали еще ближе друг другу.

Иногда он был трогательным и чуточку беззащитным. Иногда упрямым и невозможным, если дело касалось отношений со старшим братом.

И при всем при этом он был… безумно моим.

В какой-то момент я поняла, что с моей стороны все не просто серьезно, а серьезней уже просто некуда! Попыталась найти варианты, чтобы остаться с Никитой, но…

Поняла, что их нет, и стала рваться на волю.

Мне казалось, что чем быстрее это произойдет, тем лучше и безболезненней будет для нас обоих.

Но я ошибалась. Было больно настолько, что я перестала спать по ночам — лежала, вслушивалась в дыхание мужчины под боком и боялась закрыть глаза. У нас так мало времени вместе…

В этот раз, когда я сказала Никите, что мне пора уезжать, он не стал уговаривать подождать. А когда я сказала, что подумываю доверить квартирный вопрос юристу Ивана Петровича, он узнал у отца координаты Кости и молча передал мне. В моменты, когда я не знала, как сформулировать четче запрос на продажу, спокойно подсказывал мне.

Я была уверена, что он смирился, принял факт, что все уже решено, и от нас ничего не зависит.

Но в ту ночь, нашу последнюю ночь в коттедже, он внезапно проснулся, обнял меня и сказал:

— Не мучайся, страусеныш. Оставайся со мной.

— Не могу, — расстроила я и его, и себя.

И наверное, целый мир, потому что он перестал играть красками ночи, дарить звуки сердцебиения и дыхания, закрыл для меня запахи лета и леса. В ушах заложило, в глазах защипало, во рту пересохло. Прекрасно! То, что я и хотела — чудесные прощальные ощущения!

Приподнявшись, взглянула на стол, где стояла бутылка с водой, попыталась подняться, но уверенные руки мужчины перехватили меня и устроили поверх сильного тела, черные глаза сверкнули отсветами луны, а мягкий голос близкого человека попросил:

— Расскажи, моя птаха.

И меня прорвало.

Глава № 39

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда умерла моя бабушка, многое изменилось.

Не буду говорить о том, как мне ее не хватало и как сильно переживала мама — это и так понятно. Может, как раз потому, что мама втянулась в это горе и не хотела осмотреться вокруг, все и случилось.