Северная корона - Олег Смирнов

— Без паники! У нас оружие: у тебя автомат, у меня пистолет. В случае чего…

— Тише, — сказал Орлов. — Мужчина ты отчаянный. С пистолетом навоюешь.

Опять кружили. Где передовая, где наши, где немцы? И там стреляют трассирующими, н там. С той стороны светят ракеты и с этой. С этим дурацким розыгрышем и впрямь заплутаешь, напорешься на немцев. Не догадывается, что ли, что я его раскусил?

— Стой! Пропуск! — сказали из кустов, сказали вполголоса, но Копейчук подскочил, будто рявкнули над ухом. И Орлов вздрогнул.

— «Шомпол», — сказал Орлов. — Это я, Орлов, замполит. Со мной майор Копейчук, из полка.

Часовой подошел к ним, осветил фонариком, а подчасок, не выходя из кустарника, спросил:

— Товарищ Орлов, аман ба?[5]

— Аман, аман. Это ты, Ермуханов?

— Я, я.

— Ого, куда нас затащило! А нам надо к Чередовскому.

Часовой засмеялся:

— Указую вам путь, товарищи майоры: кабель, держитесь за него, по связи дойдете.

— Спасибо, хлопцы, — сказал Орлов. — Счастливо оставаться.

Отойдя от сторожевого поста, Орлов остановился, сказал подошедшему Копейчуку:

— Перетрухнул-таки я, когда потеряли дорогу.

— Перетрухнул? — переспросил Копейчук и понял: никакого розыгрыша не было, все было всерьез. И у него задергалась щека.

Он перебирал рукой телефонный провод — и рука дрожала.

До командного пункта роты Копейчук добрался измученный, полуживой.

В землянке Чередовского (не землянка — грех, в один накат, небо просвечивает, безобразие все-таки) был и комбат. Он поглядел на Копейчука, вздернул подбородок: «Здравия желаю» — и снова наклонился над картой, разговаривая с Чередовским. Копейчук прислушался — надо же иметь представление, что за бой будет ночью. Пока известно одно — это бой по улучшению позиций.

— Огневую систему разведал? — спрашивал Наймушин.

— Разведал, — отвечал Чередовский. — Утром и днем взвод Соколова имитировал атаки на высоту, вызывал огонь на себя, мы засекли огневые точки.

— Думаешь, все засек?

— Конечно, нет. Немцы вели огонь не из всех точек. Ну данные наблюдения и бой Соколова подтверждают, что почти все амбразуры обращены на север. Следовательно, главный удар я наношу с востока, через болото, где немцы нас не ждут. Проходы через болото разведаны. Бронебойщики, минометчики отвлекут внимание.

— Решение правильное, — сказал Наймушин. — Приданные средства прибыли?

— Прибыли, товарищ капитан.

— Атака в три ноль-ноль?

— Так точно.

— Возьмешь высоту — закрепляйся. Я не буду тебе мешать, сковывать инициативу. Действуй. Я у себя на КП. Звони. Возьмешь высоту — пришли донесение. — От: спрятал карту в планшет, щелкнул застежкой и вышел. Копейчук попил чаю, подзакусил консервами, переобулся, отдохнул. Уютно в землянке, хотя сварганили ее на честное слово. Тепло, сухо, чаек. Но Орлов соскочил с нар:

— Пошли?

Траншея была мелкая, по пояс, местами вообще прерывалась — то ли идти, то ли ползти. Орлов перебегал эти простреливаемые места пригнувшись, и Копейчук поступал так же.

Они беседовали с дежурными пулеметчиками, заходили в землянки — ну, землянки еще хуже КП, нал головой не накат, а какие-то палочки-дощечки. Не то что снаряд — захудалая мина разнесет.

Орлов раздавал налево и направо рукопожатия, называл кого по фамилии, кого по имени, справлялся о здоровье, пишут ли из дому, угощался махоркой, как бы между прочим напоминал, что курить на исходной позиции нельзя и шуметь нельзя, что атакуем без криков «ура», молча, а потом подбрасывал соленые анекдотики — словом, подделывается под народ. Это его стиль работы. А у нас свой, товарищ Орлов. И Копейчук отводил кого-нибудь в сторону, говорил:

— Товарищ боец, как ваша фамилия? Петров? Я — агитатор полка майор Копейчук. Ну, как воюете? Ничего? А свой идейно-теоретический уровень повышаете? Приказ Верховного Главнокомандующего за номером сто девяносто пять изучаете? Уже изучили? В мае? А в данное время читаете? Не читаете? Я вам настоятельно рекомендую изучать первомайский приказ не кампанейски, а систематически, ибо он для каждого советского воина является постоянным руководством к действию.

Перед боем Копейчук сказал Орлову:

— Буду придерживаться тебя. Я близорукий.

— Держись, только не за ручку, — сказал Орлов. — Вот тебе автомат. На. Без команды не стреляй.

На исходной позиции была толкотня и суета, но тихо. Копейчук ожидал начала артподготовки. Ему объяснили: атака будет без артиллерийской подготовки. Так полагается? Мудрят. Ну, им видней, я не строевик, я политработник.

Вслед за Орловым Копейчук шагал лощиной. Поблизости, над высотой, рассыпались ракеты, со ската стреляли пулеметы — над лощиной посвистывали пули. На выходе из лощины стояли бойцы-проводники, указывали взводам, куда двигаться.

Зачмокало болото. Вдоль прохода была натянута веревка, за нее и держаться. В сапоги наливалась холодная грязь, мурашки бегали по телу. Вспугнутая птица, огромная, черпая, взлетела с болота и, хлопая крыльями, опустилась в камышах.

Выбрались из болота, развернулись в цепь. Немцы бросили ракету, Копейчук вместе со всеми упал на траву. Ракета погасла, и цепь поднялась, карабкаясь по склону.

Сбоку, на северном склоне, послышалась пальба: это наши бронебойщики ослепляли амбразуры, минометчики накрывали ходы сообщения. Немцы отвечали, стрельба усиливалась. И вдруг цепь побежала, и Копейчук побежал.

Он бежал, одной рукою придерживая очки, другою — автомат, колотивший по груди. Темнота, топот сапог, молчаливое тяжелое дыхание десятков людей. Среди этих десятков — он, майор Копейчук. А где Орлов? Беги, ни о чем не думай. Скорей бы добежать.

Почти не отстав от цепи, Копейчук взбежал на высоту и увидел выскакивающих из блиндажей немцев в нижнем белье. И это испугало его больше, чем если бы они были в мундирах. И у него задергалась щека.

Где-то немцы убегали, где-то отстреливались. И очереди наших автоматов, и взрывы гранат. Копейчук стоял, бурно дыша, и не знал, куда теперь бежать, что делать. Где же этот Орлов?

Но стрельба прекратилась, и Копейчук пошел к блиндажам, откуда доносилась русская речь. Перепрыгнул через траншею, на бруствере — убитый немец. Копейчук испугался не меньше, чем если бы увидел его живым.

У блиндажей стояли Чередовский, Орлов, солдаты. Чередовский что-то приказывал, и Орлов что-то приказывал. Солдаты расходились, спрыгивали в ход сообщения, в траншею, опоясывавшую высоту. Ни Орлов, ни Чередовский не заметили подошедшего Копейчука.

— Товарищ Чередовский, высота захвачена? — спросил он первое, что пришло в голову, только бы не молчать.

— Захвачена, если вы на ней, — сказал Чередовский. Орлов обернулся:

— Цел-невредим, Конейчук? Ну и молодец! Вот этот блиндаж занимаем под КН. Спустись, отдохни.

В блиндаже орудовали ординарцы и связисты. Копейчук присел на нары.

— Товарищ майор, выпьете?

Ему подали стакан с вином, бутерброд. Он выпил, зажевал. Недурно. Выпил второй стакан, и его озарило: был в атаке — и жив! Нет, действительно был в атаке!

От третьего стакана Копейчук отказался. Очень хотелось прилечь, по он не лег, наоборот, встал, когда в блиндаж вошли Чередовский и Орлов.

— Товарищ Чередовский, — сказал Копейчук, делая шаг вперед, — в качестве представителя полка считаю своим долгом обратить ваше внимание: атака могла быть более организованной.

— Да, конечно, — сказал Чередовский и взглянул на него так, будто видел впервые.

— И еще должен заметить: позиции, которые занимала рота накануне данной атаки, были недооборудованы: траншея неполного профиля, землянки без накатов. Это непорядок, товарищ Чередовский.

— Да, конечно, — сказал Чередовский, уже не взглянув на Копейчука. — Связь с батальоном когда дадут?

Он сел за стол и начал писать карандашом на листе серой бумаги: «Время 3.50. Донесение. Капитану Наймушину. 23.9.43 г. Доношу — обстановка следующая…»

Наверху — троекратный залп из автоматов. Копейчук спросил:

— Что это?

— Салют погибшим в атаке. Над братской могилой, — сказал Орлов.

— И много погибло?

— Три человека.

— Это пустяки, — сказал Копейчук.

— Три человеческие жизни — не пустяки, — сказал Чередовский, не переставая писать.

Орлов сказал:

— Убиты Чегодаев, Лукьяненко, Сахаров. Коммунист и два комсомольца.

— Боевые потери, — сказал Копейчук и подумал: «А я не убит». И еще подумал, что проинформировать о провалах в политико-массовой работе в батальоне все же придется.

30

Гитлер приказал: умереть, а Смоленск не сдавать. Сейчас, глядя на валяющиеся трупы, солдаты шутили:

— Фрицы померли, а Смоленск наш.

Наймушин был недоволен: идем в город, взятый без нас. Вчера дивизию свернули в походную колонну, повели по большаку между селами, а далее на Смоленск.