В городе Ю (Рассказы и повести) - Валерий Попов

- Серенький... разберись! - кратко скомандовала она клеенчатому.

Тот подошел ко мне и деловито ткнул в глаз. Я сполз по стене на цементный пол. Кастрюлька покатилась. Все дальнейшее воспринималось мной еще в большем тумане, чем раньше. Передо мной появились ноги Хухреца.

- А ты - орех! Крепкий орех! - прогромыхал его голос. - Но я тебя раздавлю! - Потом, судя по ногам, он повернулся. - Все! Едем в черепахарий! - скомандовал он.

Я поплелся за ними. Не оставаться же мне было в больнице - непонятно в качестве кого?

Все вместе мы уселись в машину. Паня по-прежнему плющила Леху своим весом. У меня на коленях оказался клеенчатый. Правда, вел он себя довольно прилично, один только раз он шепнул, на повороте склонившись ко мне: "Пикнешь - горло перегрызу!" - и это все.

Показался черепахарий - гигантское круглое строение. Существование его в городе, где многого необходимого еще не было, казалось странным. Мы вошли внутрь - швейцар в форме Нептуна приветствовал нас. Огромный стеклянный цилиндр занимал почти все пространство, вокруг него вились тропические заросли, в них и был накрыт огромный стол: кокосы, ананасы, дорогостоящий коньяк "Енисели". Черепахи с ужасом взирали на нас через стекло.

- Консервы с цунами открывать? - спросил услужающий.

- Открывай! - вскричал Леха. Консервы с цунами сразу же залили нас с головы до ног.

- Ты угря хоть ел? - дружески бубнил мне Хухрец. - На нёбе такой постфактум наблюдается - полный отпад!

"Какое ж я это сделал дело, что гуляю так смело?" - успел подумать я, и меня снова накрыло волной.

Потом началось катание на черепахах: сперва они везли по поверхности, потом вдруг резко, без предупреждения, уходили вглубь - долго, без малейшего дыхания приходилось плыть под водой, держась за черепаху. Вот из мути появилось видение: сидя на черепахе, приближается Леха. Лицо его странно сплющилось под водой, глаза остекленели, длинные волосы беззвучно развевались.

Потом за стеклянными стенами, которые отгораживали нас от действительности, как чудовищных рыб, стало рассветать. В зубах у меня оказался кусок тухлой осетрины, которую, видимо, берегли для более важных гостей и, не дождавшись, скормили нам. Я с наслаждением выплюнул ее. После всех этих изысков и безумств хотелось чего-то простого и надежного. Я выскочил из черепахария, жадно вдохнул морозный воздух, почувствовал щекочущий ноздри запах свежего хлеба и устремился туда. Ворвался на хлебозавод, погрузил несколько машин и в качестве платы разорвал одну горячую буханку и съел ее. Довольный, с гудящими мышцами, я медленно брел к гостинице. Леха, Геха и Панька Тюнева, наподобие восковых фигур, сидели в номере. Их озарял кровавый рассвет. Под окнами пронзительно верещал из какой-то машины сигнал угона, но никого почему-то не беспокоило это.

- А... отличник наш пришел! - со слабой, но презрительной ухмылкой выговорил Хухрец.

Что тут такое Леха успел наговорить, почему меня так уничижительно называли отличником, я не знал.

- Подумаешь, нашли уж отличника! - пробормотал я. - Всего год-то отличником и был!

При этом я не стал, естественно, объяснять, что год этот был как раз десятый, что и позволило мне с ходу поступить в вуз - их, я чувствовал, такие подробности могли только раздражать.

- Ну, хватит языком-то трепать! - сурово произнесла Паня. Она успела уже где-то переодеться в строгий темный костюм. - За дело пора! В театр!

"Мне тоже не худо бы в театр!" - подумал я.

Все поднялись.

В театре нас уже ждали - вся труппа собралась в зале для совещаний. Наше появление было встречено хмурыми взглядами, но пронесся и ветерок аплодисментов - приятный озноб пробежал по коже. Усевшись, мы долго значительно молчали. Шепот в зале утих. Хухрец неторопливо поднялся. Тяжесть, весомость каждого его жеста буквально парализовали аудиторию чувствовалось, что от движения его руки зависит участь каждого сидящего здесь.

- Я думаю, нет нужды, - заговорил он, - представлять вам нового управляющего культурой нашего города - вы уже имели удовольствие лицезреть его не далее как вчера!

Леха на удивление вальяжно склонил голову.

- Думаю, что в тесном контакте с Алексеем Порфирьевичем вы добьетесь новых успехов в вашей работе.

... Хлопали все те же.

- Разрешите, пользуясь случаем, представить вам нового заведующего литературной частью вашего театра...

Я медленно стал приподниматься.

- Павлину Авскентьевну Тюневу! - возгласил Хухрец.

Паня приподнялась, кинула тяжелый взгляд в зал. Поднялся ропот, потом снова зашелестели аплодисменты.

Я резко вскочил на ноги, потом сел.

- Что ж такое? - зашептал я сидящему рядом Лехе. - Ведь я же был заведующим литературной частью - как же так?

- Так надо, старик! - тихо ответил Леха. - Она мне за это шестьдесят пять тысяч обещала вернуть!

Ну, дела! Я вытер холодный пот. Поднялся главный. В своей речи он попытался объединить какой-то логикой все странные события последних дней, но сделать это было крайне трудно - зал скучал.

- Думаю, к истокам надо вернуться! - нетерпеливо поглядывая на часы, проговорил Леха.

Те же самые, что и всегда, бурно захлопали.

- "Курочку Рябу", что ли, будем ставить? - послышался молодой дерзкий голос.

- Предложение, кстати, не столь глупое, как кажется! - проговорил Леха.

Снова те же самые зааплодировали.

- Кстати, какая-то глубина тут есть! - раздумчиво, но громко проговорил Синякова. - Разбитое яйцо - это ли не повод для разговора о бережливости?

В зале снова захлопали. Вскочил Ясномордцев.

- Я удивлен, - заговорил он, - как человек, числящийся руководителем нашего театра, может мыслить так банально и плоско! "Ряба" - эта старая, но вечно юная сказка дает нам почву для гораздо более значительных и актуальных мыслей (Синякова с ненавистью смотрел на него). Мне кажется, что разбитое яйцо, точнее, яйцо, которое ежесекундно может разбиться, - это не что иное... - Он выдержал паузу. - Как модель современного мира, который в любое мгновение может взорваться!

- Что ж... современная трактовка! - поднял голову задремавший Хухрец. Затрещали аплодисменты. - Надеюсь, хорошенькая курочка в коллективе у вас найдется? - покровительственно обронил он. Подхалимы захохотали.

- Неважно себя чувствую, - прошептал я Лехе и быстро вышел.

Я быстро сгонял на хлебозавод, погрузил две машины, пожевал хлеба, вернулся. Конечно, я понимал, что делать мне там абсолютно уже нечего просто интересно было посмотреть, чем все это кончится.

"Не сон ли это?!" - мысленно воскликнул я, когда вернулся.

... Леха, осоловевший от бессонной ночи, покачивался за столом, снова в шапке, и все перед выходом из зала бросали в прорезь шапки пятак, как в автобусную кассу - судя по звуку, там было уже немало. Паня строго следила, чтоб ни один не прошел, не бросив мзды. Время от времени обессилевший Леха с богатым звоном ронял голову на стол.

- Тяжела ты, шапка Мономаха! - еле слышно бормотал он.

Тут же к столу кидались Синякова и Ясномордцев, с натугой поднимали корону и возлагали ее на голову встрепенувшегося Лехи. Вдруг взгляд его прояснился. Он увидел покрашенный белой масляной краской сейф, быстро направился к нему, обхватил, встряхнул, как друга после долгой разлуки.

- Да нет там ничего, только печать! - пробормотал Синякова, отводя взгляд.

Леха перевел горящий взгляд на Ясномордцева.

- Шестьдесят тысяч девяносто рублей одиннадцать копеек! - отчеканил тот.

- Молодец, далеко пойдешь! - Леха хлопнул его по спине...

- Ключа нет! - проговорил Синякова. - Директор в отпуске, ключ у него.

- Так... ты здесь больше не работаешь! - проговорил Леха. Повернулся к народу. - Пиротехник есть?

- Так точно! - Поднялся человек с рваным ухом.

- Сейф можешь рвануть?

- А почему ж нет?

- Тащи взрывчатку! - скомандовал Леха.

Я сам не успел заметить, как, распластавшись, встал у сейфа.

- Его нельзя взрывать!

- Почему это?

- Там может быть водка!

Пиротехник и Леха сникли.

Концовка совещания прошла вяло. Все разбились на группки. Рядом со мной оказался Синякова, почему-то стал раскрывать передо мной душу, рассказал, что у Хухреца в городе есть прозвище - Шестирылый Серафим, а что сам себя он давно не уважает - с того самого момента, как дрогнул и заменил свою не очень красивую, но звучную фамилию Редькин на женскую, - с тех пор почувствовали его слабину и делают с ним все, что хотят.

Потом появились Леха и Хухрец.

- Надоел мне этот театр! - заговорил Леха. - Я ведь, наверно, не только им в городе заведую?

- Да, с десяток заведений еще есть! - хохотнул Хухрец.

- Ну, так поехали! Здесь остаешься командовать! - приказал Леха Пане.

Машины у подъезда не оказалось, что возмутило Леху, Хухреца и, как ни странно, почему-то меня. Если эти вот ездят на машине - то почему я должен быть лучом света в темном царстве? Отказываюсь!

Машина, правда, тут же подошла.