В городе Ю (Рассказы и повести) - Валерий Попов

Когда мы, оглядев буфет, снова спустились в холл, над гардеробом уже появилась молодецкая надпись: "Головных уборов гардероб не принимает!"

- Я думаю, мы сработаемся! - благожелательно глянув на главного, произнес Алексей.

Где все взяли столько ушанок - было неясно, видно, разорили какой-то спектакль о войне. Я, единственный вне шапки, выглядел нонсенсом, но моя близость к Лехе оберегала меня. Синякова тоже надел ушанку, но из пижонистой замши, и уши принципиально не завязал, чтобы выглядеть независимо. Мы проследовали в ложу.

- "Отелло" - наш лучший спектакль! - наклонившись к Лехе, прокричал Синякова. Поскольку все были ушанках, приходилось кричать.

Мне, как новому заведующему литературной частью, было интересно, выйдет ли Отелло в ушанке, но Ясномордцев, назначенный сопостановщиком, нашел оригинальное и тактичное решение - Отелло, разминая пальцы, все время мял ушанку в руках. В минуты душевных потрясений он чуть ли не раздирал ушанку на части. Я, как верный уже царедворец, покосился на Леху: не покажется ли ему это крамолой? - но тот взирал на происходящее благосклонно, и я успокоился.

Перед самым удушением Отелло с треском порвал ушанку, оттуда вывалилась серая вата (режиссерская находка!). Леха, видимо, потрясенный, неподвижно смотрел на сцену, потом вдруг сорвал с себя ушанку и тоже разорвал ее пополам. Окаменев, Отелло стал смотреть в ложу - решив, видимо, что Леха отнял у него главную роль для себя. Сообразительный осветитель перевел луч с Отелло на Леху - но Леха, не обращая внимания ни на кого, в отличие от Отелло, весь белый, терзал свою шапку на куски. Клочки ваты он кидал в изумленный зал - но вот вата кончилась, и премьер, ссутулившись, удалился во тьму. Я нашел его в бархатном закутке. Постаревший лет на сто, он сидел в кресле, держа пустую шапкину кожуру.

- А... деньги где? - выговорил я.

Он, неподвижно глядя в точку, ничего не ответил. Видно, дама, похитившая его одежду, заодно произвела и трепанацию шапки.

- Ну - если это они устроили! - Леха, налившись вдруг ненавистью, рванулся на сцену.

- Ты что - сбрендил? - остановил я его. - Откуда они про содержимое твоей шапки могли знать?

- А почему же они тогда... тоже шапки надели? Я пожал плечом.

- А эта... откуда могла знать? - обессиленно проговорил он.

- Интуиция... опыт, - предположил я.

Занавес на сцене медленно опустился, действие заглохло само собой, не в силах выдержать соперничества с реальными трагедиями реальной жизни.

Мы побрели из театра. Он нес ненужную уже шапку в ненужной (или нужной?) руке.

- Вот так вот проходит слава! - скорбно произнес он. Я, впрочем, не совсем понял, когда была слава, у кого и какая.

Все понуро шли за нами с шапками на головах - хотя шапки в данном случае, может, уместнее было бы снять? Леху, естественно, это раздражало, Лехе, естественно, мерещилось, что в шапках у них полно денег.

- А ну - геть отсюда! - рявкнул он. Лицедеи отстали. - Гехе звоню пусть разбирается! - Он рванулся к телефонной будке.

Через четверть часа мы сидели в приемной Хухреца. Прежде я не видел его, поэтому, естественно, волновался. Я старался вспомнить, что слышал от Лехи. Конечно, не только тяжелое школьное детство объединяло их - кроме того, они служили вместе во флоте, а главное, оба занимались спортом, а именно спорт отбирает людей, жаждущих любым путем сделаться первыми.

Мы вошли.

- ... А я ее за человека держал! - выслушав бессвязный рассказ Лехи, произнес Хухрец. - Дай, думаю, с корешом познакомлю, чтобы не скучал - а она, значит, за старое! - Хухрец потемнел лицом. - Ну что же, как говорится, будем карать! - Он нажал кнопку на одном из телефонов. - Машину к подъезду! - обронил он.

Поездка эта отпечаталась в моем мозгу крайне неотчетливо - события были настолько странными, что плохо укладывались в голове. Шофер на секунду притормозил перед чугунными воротами какой-то усадьбы - через мгновение ворота были распахнуты. Скрипя тормозами, резко сворачивая, мы мчались среди каких-то бледно-желтых флигелей.

"Какое-то ободранное заведение! - чувствуя себя уже причастным к красивой жизни, пренебрежительно думал я. - Могли бы и отремонтировать!"

В узких проулочках было уже темно. Вот рябой свет фар высветил на глухой стене странную надпись: "Выдача вещей". Шофер заложил очередной лихой вираж. Хухрец радостно загоготал, буквы исчезли. Наконец свет фар уперся в какую-то глухую чугунную дверь. Водила нетерпеливо засигналил. Послышался тягучий, медленный скрип. Полоска тусклого света озарила нас. Какой-то абсолютно пьяный человек в клеенчатом фартуке дурашливо поклонился до земли, когда мы входили. Помещение представляло собой склад, вернее, свалку всякого хозяйственного барахла - сломанные стулья, покрашенные белой краской шкафы, прислоненные друг к другу панцирные кроватные сетки. Посреди всей разрухи красовался старинный стол с львиными лапами - Хухрец по-хозяйски уселся на него.

- Где сама? - спросил он клеенчатого.

- Счас придет! - как-то двусмысленно улыбаясь, ответил тот.

Некоторое время спустя из мглы появилась тучная женщина в грязном белом халате, с большим пористым лицом и пронзительными глазками. Увидев ее, Леха вскочил и окаменел, как изваяние.

- А... суженый! - презрительно глянув на Леху, проговорила она.

Леха побелел еще больше.

- Познакомься - это наша Паня Тюнева! - Геха Хухрец зачем-то представил хозяйку мне.

Я молча поклонился. Мне не совсем были ясны мотивы нашего пребывания здесь, но я был в незнакомом мне городе, в отрыве от привычной мне жизни может быть, тут так полагалось проводить вечера?

- Негоже пустым столом гостей встречать! - рявкнул Геха.

Хозяйка повелительно глянула на клеенчатого - тот скрылся.

- Ну, так что скажешь батьке? - сверля хозяйку взглядом, проговорил Хухрец. - Я тебя с лучшим моим корешом познакомил (он кивнул на смертельно бледного Леху), а ты что творишь?!

- А что я творю?! - кокетливо поведя могучим плечом, проговорила Паня.

- А ты не знаешь?! (Разговор Христа с Магдалиной.) Человек к тебе всей душой - а ты шестьдесят пять тысяч схрямзила у него?

- А это еще надо доказывать! - нахально проговорила она.

- Чего доказывать? - продолжал воспитательную работу Хухрец. - Тут, как говорится, и к гадалке не надо ходить: кроме тебя, в номере не был никто!

- Мало ли куда он в шапке своей шастал! - ответила Паня.

- Откуда ж известно тебе, что они в шапке были? - припечатал Хухрец. Паня осеклась. - Этого мало тебе? - Хухрец царским жестом обвел помещение. - Сколько в месяц имеешь-то тут? На одной одежонке небось... Он кивнул на несколько детских пальтишек, раскиданных по стульям.

- Да что я имею-то? - заверещала она. - Это, что ли, богатство-то? Она подняла двумя пальцами потрепанное детское пальтишко и швырнула обратно... (Что она - ест, что ли, детишек? - мелькнула мысль.) Засунул в дыру поганую, нашел, как избавиться! - Они скандалили, не таясь от Лехи, который как-никак официально считался Панькиным хахалем.

Положение спас клеенчатый: сыпанул на стол несколько грязных картофелин, поставил закопченную кастрюлю с пригорелой кашей. Угощение было странноватым, но и все вокруг было настолько необычным, что я не удивился.

- И это все?! - кинув на Паньку соколиный взгляд, воскликнул Хухрец. А младенцовки не поставишь, что ль?

"А это еще что?" Самые жуткие предположения колыхнулись во мне.

Клеенчатый впился взглядом в Паню - та, секунду помедлив, кивнула. Клеенчатый скрылся, потом возвратился, прижав к фартуку липкую пятилитровую банку с мутной жидкостью. Он расплескал ее по детским железным кружечкам: на моей кружечке был зайчик, на Лехиной - ягодка, на Гехиной - слоненок.

- На, за то, чтобы еще не видеться лет пять! - Хухрец захохотал, схватил зубами сырую картошку и радостно захрустел.

Судя по вкусу - и действию - в кружечках оказался спирт, но какой-то нечистый. Веселье было тоже каким-то мутным. Хухрец с хрустом пожирал картошку и громко хохотал. Паня, почти полностью закрывая Леху, сидела у него на коленях и, кокетливо ероша его волосенки, игриво повторяла фразу, от которой он вздрагивал и бледнел:

- А без шапки-то лучше тебе!

Я, взяв кастрюльку с пригорелой кашей, стыдливо отошел. Дабы устраниться от происходящего, стоял, уставясь в стену, и вдруг внимание мое привлек разрисованный лист. Я подошел поближе... "Обязательства работников АХЧ... Детской инфекционной больницы №2". Ком каши колом встал в моем горле. Я зажал рот рукой. Вот, оказывается, где происходит наше гулянье! Я глянул на Хухреца. Он, словно фокусник, жрал одну сырую картофелину за другой.

- Но ведь это... детский продукт! - еле слышно проговорил я.

Паня слегка развернулась - один ее пронзительный глаз смотрел на меня.

- Серенький... разберись! - кратко скомандовала она клеенчатому.

Тот подошел ко мне и деловито ткнул в глаз. Я сполз по стене на цементный пол. Кастрюлька покатилась. Все дальнейшее воспринималось мной еще в большем тумане, чем раньше. Передо мной появились ноги Хухреца.