Кровавое Крещение «огнем и мечом» - Виктор Поротников

«Тебе необходимо всегда быть рядом со своим племянником Вышеславом, ибо у него есть права на стол киевский, — молвила сыну Тора. — Ежели Владимир сложит голову вдали от Киева, как его отец, то тебе и мне придется приложить усилия, чтобы княжеская власть досталась Вышеславу, а не кому-то из сыновей Адели и Рогнеды».

Тора также рассчитывала на поддержку Добрыни, если дело вдруг дойдет до дележа власти между сыновьями Владимира.

Глава тринадцатая

Низвержение идолов

Тишину прозрачного июльского утра прорезали протяжные гулкие звуки боевых труб. Им вторил цокот многих тысяч копыт, далеко разносившийся вокруг, гремели на ухабах неуклюжие возы, мерной тяжелой поступью шла пешая рать. Победоносное войско Владимира вступало в ликующий Киев, улицы которого от распахнутых настежь городских ворот до двухъярусного княжеского терема были забиты толпами горожан.

Несмотря на ранний час, никто уже не спал, всем хотелось увидеть князя Владимира и его жену, царевну Анну. Княжеские гонцы примчались в Киев еще два дня тому назад, оповестив знать и народ о победе Владимира. Корсунь открыл-таки ворота русскому войску, а император Василий отправил к Владимиру свою сестру. Мир с ромеями был заключен на следующих условиях: Владимир после обряда крещения венчается в храме с царевной Анной, а его полки оставляют Корсунь неразграбленным. При таких известиях и ленивый с постели вскочит!

Киевляне стояли у ворот своих домов, теснились в боковых переулках, многие сидели на деревьях и изгородях — всем хотелось увидеть византийскую принцессу. Однако никто царевну Анну так и не увидел, ибо она ехала в закрытом возке с небольшими оконцами, задернутыми изнутри плотной зеленой тканью. За возком следовала свита принцессы, около полусотни конных ромеев, мужчин и женщин, одетых в роскошные наряды.

Зато князя Владимира увидел весь Киев. Улыбающийся возмужавший князь с золотой диадемой на густых кудрях, в пурпурном корзно на плечах, с мечом у пояса ехал на белом гривастом коне во главе своих сивоусых бородатых воевод и бояр. Это был истинный победитель, счастливый и сияющий, взмахом руки отвечающий на приветственные крики мужчин и женщин.

Добрыня, встретивший Владимира у теремного крыльца, едва не прослезился от переполнивших его чувств, крепко обнимая племянника.

— Гляди, дядя, какую паву я привез в Киев! — горделиво промолвил Владимир, кивнув на въезжающую на теремной двор высокую карету, запряженную четырьмя лошадьми. — Я все-таки заставил императора Василия сдержать слово!

Открыв дверцу кареты, Владимир протянул руку и помог выйти из ее темного чрева невысокой статной девице в длинной столе до пят с широкими рукавами, расшитой золотыми узорами по вороту и нижнему краю. Стола была вишневого цвета, поверх нее был накинут полукруглый плащ-мантия с фибулой на плече. Такой женский плащ назывался супергумераль. Прелестная золотоволосая головка принцессы была украшена диадемой и укрыта полупрозрачным покрывалом.

— Вот моя супруга, с которой я обвенчан по христианскому обряду, — сказал Владимир, подведя царевну Анну к Добрыне. — Прошу, дядя, ее любить и жаловать! Отныне Анна — княгиня киевская!

Добрыня посмотрел на прекрасное, залитое румянцем смущения лицо царевны Анны, после чего отвесил ей поклон.

Владимир повел Анну в терем, что-то негромко говоря ей по-гречески. За ними следом поспешили служанки и вельможи из свиты принцессы, путаясь в своих длинных одеяниях. В свите находились и несколько священников в черных рясах, подпоясанных веревками.

— Дождались напасти! — хмуро обронил стоявший в сторонке ведун Стоймир в грубой посконной рубахе и лыковых лаптях. — Теперь христиане станут жечь наших богов на кострах!

— Ступай отсель, кудесник, — негромко бросил Добрыня, подойдя к Стоймиру. — Сегодня князю будет не до тебя.

— Прощай, боярин! — скорбно покачав длинной бородой, сказал Стоймир. — Вот и разошлись наши дороги с князем Владимиром.

Постукивая длинной палкой, ведун зашагал к выходу со двора, заполненного людьми, лошадьми и повозками.

Уже на другой день по Киеву проехали глашатаи верхом на конях, призывая киевлян идти к Почайне-реке вместе с женами и детьми. Велено было также везти к реке на повозках всех старых и увечных людей, кто сам передвигаться не может. На то была воля князя Владимира, пожелавшего окрестить свой народ по греческому обряду.

Покуда люди со всего Киева сходились к реке Почайне, тем временем княжеские дружинники пришли на капище, свалили в кучу деревянные кумиры языческих богов и подожгли. Жрецов, пытавшихся помешать этому, гридни избили плетками и древками копий.

Дубовый идол Перуна дружинники привязали к лошадям и волоком стащили его с горы по Боричеву извозу к ручью Крещатик. При этом двенадцать гридней колотили палками поверженный кумир Перуна, досталось от них и тем киевлянам, которые попытались вступиться за низверженного бога-громовержца.

Опасаясь, что ночью жрецы где-нибудь спрячут деревянного Перуна и вновь тайно станут приносить ему требы, Владимир приказал своим дружинникам сбросить дубовый идол в Днепр и пустить его вниз по течению. Нескольким гридням Владимир велел сесть на коней и ехать за плывущим кумиром по берегу до тех пор, пока он не минует Днепровские пороги. Всадники так и сделали, проводив Перуна до перекатов, после которых деревянный истукан вынесло течением на отмель. С той поры место это прозвали Перунова Мель.

На месте языческого капища Владимир повелел установить четыре медных коня и две бронзовые статуи, привезенные им из Корсуня. А рядом князь приказал заложить каменный фундамент будущего храма Богородицы.

Тысячи людей, столпившихся на берегу Почайны, боялись вступать в воду, как им повелевали греческие священники, собравшиеся крестить русичей скопом, разделив мужчин и женщин. Никто из киевлян не горел желанием отказываться от веры в дедовских богов и надевать на шею крест. Пришлось боярам и дружинникам, тем, кто не ходил к Корсуню и не принял там крещение, подать пример простому люду. Входя в воду, кто по шею, кто по грудь, знатные мужи проходили священный христианский обряд под чтение молитв священников-греков. Выходя обратно на берег, крещеные бояре говорили простолюдинам: «Если бы не была вера Христова хороша, то не приняли бы ее наш князь и дружина его».

Мало-помалу осмелевшие люди стали погружаться в реку, снимая с себя обувь и верхнее платье, некоторые держали на руках маленьких детей. И все же в первый день приняло крещение меньше половины киевлян. Большая часть народа так и разошлась под вечер по домам без крестов на шее.