Лисы взрослым не игрушка (СИ) - Бегун Анна

Мужчина выпрямился, поджал губы.

— Здесь всё оплачено из моего кармана. И лучшие специалисты. И программа реабилитации.

— Это зря, — хмыкнул Сириус. — Если магия вернётся ко мне, я точно не стану заниматься твоим делом.

— Придурок! — поднял голос отец. — Если магия вернётся к тебе, будет шанс прожить ещё хотя бы лет двадцать! На тех соплях, что сейчас тянут твоё существование, далеко не уйдёшь! Со мной ты хоть человеком станешь! Из академии тебя всё равно попрут, пойдёшь на улицы мести тротуары и убирать за бомжами!

После короткой тирады Толль-старший развернулся на пятках и, чеканя шаг, вышел из палаты.

Я чуть не задохнулась от возмущения. Повинуясь внезапному порыву, выбежала за ним следом.

— Как вы можете так говорить с собственным сыном?! — крикнула ему в спину. Тот развернулся и, поставив трость перед собой, опёрся о неё обеими руками. — Кто, как не родной отец, должен верить в него?! Вы хоть понимаете, какой он гений?!

— А вы считаете правильным кричать посреди больницы, Лисанэтта? — совершенно спокойным голосом ответил он и тростью указал мне на дверь, за которой скрывался длинный балкон. — Пройдёмте.

Сжав зубы, я хмуро поплелась следом за высокомерным блондином. Кулаки сжимались сами по себе, и стоило мне чуть ослабить контроль — полетели бы ему прямо в нос. Но сам Толль-старший вёл себя удивительно спокойно.

— Откуда вы знаете моё имя? — спросила я, когда дверь балкона закрылась за нашими спинами. — Не припомню, чтобы нас представили.

— О вас, девушка, мне известно достаточно. И желаю донести до вашего сведения, что не одобряю вашей персоны вблизи своего сына.

— Не думаю, что вы имеете хоть малейшее право одобрять или не одобрять что-либо в его жизни. Или это не вы отреклись от него?

— Мы все допускаем ошибки. Я этим не горжусь, но признать собственную оплошность могу себе позволить. Пока Сириус — мой сын, вас рядом с ним быть не должно. Вам всё ясно?

— Послушайте, Толль! У меня даже язык не проворачивается называть вас тем же именем, что Руса! Он — благородный, честный и очень талантливый человек! Нормальный отец на вашем месте поддержал бы его и сделал великим волшебником, покоряющим миры и совершающим открытия вселенского масштаба. Что же делаете вы? Ах да, отрекаетесь от него, полностью лишая поддержки семьи! Вам плевать, что у него проблемы, что он…

Я замолчала, поймав себя на том, что чуть не сболтнула про оборотней. Но, оказалось, зря…

— А теперь вы меня послушайте, юная Блик. Мне прекрасно известно о том, какая именно проблема терзала его последние месяцы. И о вашей мне тоже известно. А ещё, вы чуть не убили моего сына, причём не единыжды. Рядом с вами он не способен держать себя в руках, хладнокровно мыслить и контролировать свой дар. Ваше влияние уж точно не поможет ему стать великим человеком. Я же Сириуса вырастил, воспитал и привил все те качества, которые вы тут так усердно защищаете, и знаю, что ему в действительность нужно. Так что будьте добры, исчезните с глаз моих долой. И с его — тоже. И никогда больше не приближайтесь к моему сыну, иначе… я найду на вас управу, уж поверьте. А теперь, если позволите…

Он коротко поклонился и, развернувшись, пошёл по балкону в сторону выхода.

Несмотря на более крупное телосложение, даже со спины сходство между отцом и сыном было очевидно. Несгибаемая осанка, приподнятая голова и настолько твёрдый шаг, что не возникало сомнений: он абсолютно уверен в том, что делает и куда идёт. Дождавшись, когда он скроется из виду, я в досаде зарычала на саму себя и со всей силы пнула стену. Взвыв от боли, попрыгала на одной ноге и, наконец, направилась обратно в палату.

Однако, внутрь меня не пустили. Из палаты валил дым, а сотрудники в голубых халатах бегали туда-сюда, словно сошедшие с ума муравьи.

— Что случилось? — воскликнула я, пробираясь к двери. Один из врачей взял меня за плечи и попытался оттащить от палаты Сириуса. — Пустите, там мой друг! С ним всё в порядке?

— Девушка, туда сейчас нельзя. У нас всё под контролем, но сегодня ему нужно отдыхать. Приходите завтра.

— Но я…

— Завтра!

Врач вытолкал меня подальше в коридор, а сам скрылся в палате. Дым к тому моменту почти перестал валить, но запах гари ещё долго заполнял мои ноздри.

Дорога домой была долгой. Автобус до академии ходит два раза в день, оставалось либо ждать до вечера, либо идти пешком все пятнадцать километров, которые разделяли нашу альма-матер и город. Выбор оказался очевиден. С такой поганью на душе свежий воздух и пружинящая усталость в ногах мне были просто необходимы.

В чём-то Толль-старший был прав: действительно, на мне вина за состояние Сириуса. Не надо было позволять ему быть проводником. Я должна была толкнуть его обратно в следующую секунду, как только поняла, что произошло. До чего же слаб человек! В тот момент я не успела даже подумать. А теперь… не удивлюсь, если он сам оттолкнёт меня.

«Нет, жизнь без магии… Разве ж это жизнь! Разве ж это жизнь, если ты не можешь бороздить морей и находить новые миры… Чушь это, а не жизнь.»

Сжала зубы и подняла глаза к серому небу, готовая взвыть, словно Зверь ещё жил внутри. Тогда, в палате, Рус вёл себя непривычно: улыбался, шутил, и то прикосновение к щеке — я никак не могла его забыть. Снова и снова перед глазами всплывало его лицо, а в ушах звенело: «Зато ты здесь.»

Как бы Рус повёл себя теперь? Теперь, когда он знает о лопнувшем резервуаре.

— Да что со мной! — я похлопала себя по щекам. — Соберись, тряпка! Развела тут нюни… Мы оба излечены, и теперь нас ничто не связывает. Ничто.

Твёрдо кивнула, но уже через несколько шагов чуть не задохнулась: память услужливо подкинула момент, когда он подхватил меня под ноги и, прижав к стене…

Помотала головой. Всё уже, всё! Нет никакого оборотня! Нет больше той силы, от которой подкашивались колени, а мысль отключалась при коротком взгляде на любого, хоть немного привлекательного парня. Что же это тогда, привычка?

Ещё несколько минут я пыталась бороться с томным чувством внутри, а потом плюнула и позволила себе просто в него погрузиться. Короткие мгновения нашей с Толлем близости вспыхивали яркими красками. И хотя никогда не заходило далеко, всё тело начало ныть, словно погружаясь в горячую воду, а сердце колотилось, делая воспоминания ещё более реальными.

— Боги, — прошептала я и, как вкопанная, застыла на месте. Одна деталь, почему-то забытая ранее, пронзила сознание насквозь: — Оборотня никогда не влечёт к другому оборотню. Никогда…

Дождавшись, пока все покинут маленькую аудиторию, я подошла к профессорскому столу. Доктор Нокс бережно, как величайшую ценность, складывал в футляр поисковый аппарат.

— Да, Лисанэтта? — улыбнулся он, поднимая на меня глаза, но не отрываясь от дела. — У вас остались какие-то вопросы?

— Да… нет. То есть да, — растерялась я. — Хотела спросить, но не по теме урока.

— Вы же знаете, я всегда к вашим услугам, — профессор защёлкнул чемоданчик с двух сторон и опёрся на него обеими руками.

— Скажите, — к щекам прилила кровь, — оборотень может испытывать влечение к другому оборотню?

— Конечно может, — удивлённо ответил профессор. — Они такие же люди, как и все остальные.

— Нет, вы не поняли. Я имею в виду неконтролируемое желание.

— А, вы об этом, — выразительно протянул доктор Нокс и задумчиво посмотрел в окно. — Нет, конечно нет. Зверь чувствует Зверя, даже если вы этого не осознаёте. Неизвестно, как это работает, но нигде не упоминается, чтобы оборотень испытывал желание укусить себе подобного. По крайней мере, я не встречал. А что, вы не знали об этом?

Я потупила взгляд:

— Нет, знала, конечно. Просто… забыла, — и, не прощаясь, побежала к выходу в надежде, что моё смущение было не совсем очевидно профессору.

Руса не видела уже двое суток. На следующий день после разговора со старшим Толлем в палату меня не пустили, сказали: «Пациент хочет побыть один», — ему нужен покой и силы на восстановление. Подозрение, что это было делом рук отца, не давало покоя. Неужели он настолько серьёзно настроен против меня, что подговорил сотрудников клиники не пускать меня к сыну? Однако, и сам Сириус не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Оставалось только ждать.