Клинки сверкают ярко - Илья Новак

Он посмотрел на меня горестным взглядом, швырнул на стол ключ от задней двери и шагнул к древнему буфету, у которого вместо ножек были подложены какие-то ветхие книги с оторванными обложками. Из буфета Большак извлек запыленную бутыль. В ней булькало что-то темно-красное и густое — скорее всего, ягодная настойка, до которой Графопыл, насколько я помнил, был охоч. Не предложив мне, Большак сколупнул крышку и стал пить из горлышка.

— Ты этот дом как вообще заполучил? — спросил я. Он уселся на стул и свесил голову.

— Аренда. Дом старый очень, развалюха. Хоть и в центре, но я за него гроши плачу.

— А подвал здесь есть?

Большак исподлобья взглянул на меня:

— Ты на что намекаешь, Джа?

— Ходы имеются?

— А, это… Из подвала — да. Это ж Кадиллицы, да еще и старый квартал. Тут из каждого дома под город можно спуститься. В подвале я один лаз нашел, но туда не совался.

— Ладно, еще сунемся.

Я взял ключ, хлопнул Дитена по спине — он поперхнулся и стал с надрывом кашлять — и приоткрыл дверь. Окинув взглядом темную улицу, выскользнул наружу.

Спать не хотелось, и усталости я не чувствовал. Энергия, полгода копившаяся во мне, теперь, когда появилась возможность действовать, не позволяла усталости проявить себя. Она действовала, как зелье, добытое знахарем из шляпок ядовитых грибов чичу. Она будоражила сознание и придавала окружающему яркие, резкие тона, делала глубже залегшие под стенами домов тени и ярче свет, льющийся из окон.

Передний вход цирюльни выводил на центральную площадь Кадиллиц, в любой час ночи освещенную многочисленными факелами, а через задний я попал на одну из боковых улиц, где было темно. Я пошел быстрым шагом, внимательно глядя по сторонам. Осознание того, что дело двинулось, накатывало волнами дрожи, но это не мешало прислушиваться и приглядываться к происходящему вокруг.

С тех пор, как я в последний раз шел по ночным улицам, город изменился. Тогда не только в центре было светло. Да и праздно гуляющих прохожих хватало. Орки, более прочих склонные к ночному образу жизни, обычно устраивали семейные променады, гоблины сидели за выставленными на улицы столами трактиров, горели факелы и свечи… Сейчас-то темно и тихо, причем это не была тишина мирно спящего города — скорее тишина настороженности, ожидания чего-то плохого. Смерть Неклона — слишком серьезное происшествие, большинство горожан ожидало беды и предпочло запереться в своих домах, надеясь пересидеть неприятности.

Я миновал три квартала, обогнул окруженное высокой изгородью здание городской тюрьмы и нырнул в лабиринт окраинных улочек, за которым стояли дома знати. Когда шорохи ночного города сменились шелестом листвы на деревьях и травы под ногами, впереди показался склон пологого холма. На вершине его находилось бывшее имение баронов Дэви.

У двухэтажного дома было несколько больших пристроек и приличных размеров мезонин посреди плоской крыши. Вокруг рос старый сад, его окружала высокая ограда, оснащенная раньше таким же заклинанием, как и та, что защищала Большой Дом. Не знаю, как сейчас, а когда-то заклинание отлично действовало.

Всю дорогу через ночной город я пытался вспомнить, как снимается защита, но за прошедшие годы нейтрализующий знак начисто стерся из моей памяти. Рисковать не хотелось. Тем более что имелся и другой путь — в свете звезд я заприметил силуэт диковинно искривленного дерева, росшего на склоне холма неподалеку от ограды. Я двинулся к нему.

Когда-то давно в нашей семье жил садовник-лепрекон. Он-то и посадил это дерево. Не знаю, в чем тут дело, семечко ли попалось какое-то редкое, или виновата вода, которой садовник поливал его, или это природная магия лепреконов передалась ростку, но, будучи мальчишкой, я однажды обнаружил, каким чудесным свойством обладает дерево. Мне говорили, что в то место ударила молния — возможно, это тоже сыграло свою роль. В любом случае, садовник подрабатывал тем, что припрятывал товары, контрабандно привезенные в Кадиллицы его сородичами.

Я подошел к дереву, надеясь, что после меня его секрет не разгадал никто. В дереве, очень широком и неестественно искривленном, напоминающем вросший нижним концом в землю зигзаг молнии, на высоте моей груди зияло обширное, заросшее мхом дупло. Цепляясь рукоятями сабель за его края, я до пояса влез внутрь, повис, упираясь животом в нижний край дупла… и потерял равновесие.

Мой торс перевесил, так что я начал неудержимо клониться вперед и в конце концов ткнулся лицом в густой влажный мох. Ругаясь сквозь зубы и дергая ногами, я полез, разгребая ладонями мох, который немилосердно щекотал лицо. Подул теплый ветер, мох подо мной разошелся, и я очутился в узком темном пространстве, ограниченном со всех сторон влажными податливыми стенами, словно в мешке.

Или в утробе.

И вновь ощутил дуновение теплого ветра. Зажмурив глаза, я согнулся и уперся лбом в дно «мешка». И эта поверхность подо мной разошлась, голова и шея оказались снаружи.

Ветер теперь дул ровно и сильно. Я открыл глаза, обозревая секретное пространство лепреконов.

Темно-коричневая поверхность, из которой торчала моя голова, тянулась горизонтально. Больше всего она напоминала кору очень старого дерева… но тогда это должно было быть чрезвычайно огромное дерево, потому что поверхность казалась почти плоской, лишь совсем небольшой изгиб намекал на то, что это все-таки ствол.

Ветви тоже имелись, хотя они больше напоминали кривые столбы, очень широкие у основания, теряющиеся из виду далеко внизу, на фоне звезд.

Темное глубокое озеро, на поверхности которого медленно перемещались белые искры-звезды, находилось высоко над деревом. Там лениво извивались тени, пульсировали черные сгустки, от них расползались пятна-брызги и мелко дрожащие концентрические круги. Ровный теплый ветер дул непрерывно вдоль ствола, все вокруг было черным.

Кроме отдельных областей тускло-оранжевого света, видневшихся на дереве там и сям.

Одна ветвь изгибалась и тянулась вдоль ствола неподалеку от меня. Этот путь мне уже приходилось проделывать, так что я, с трудом просунув руки в прореху, схватился за края, поднажал и упал на эту ветвь.

Если до того мне казалось, что испещренное звездами озеро находится надо мной, то теперь все в мгновение ока изменилось. Озеро оказалось внизу, а ствол вверху. Я медленно пополз, крепко хватаясь за сучья.

На этой ветви тоже имелся освещенный участок. Тусклый шар висел чуть впереди, и, приблизившись, я заглянул в него. От порыва теплого ветра свет заволновался, словно сквозняк взметнул оранжевые шторы. Световые пологи заструились и разошлись, показав уединенную океанскую лагуну, полуденное марево над горячими скалами, волны, наползающие на песчаный берег, и лодку контрабандистов, с которой несколько лепреконов сбрасывали ящики с товаром. Слышался тихий плеск, неразборчивые голоса и крик одинокой птицы. Я рассматривал эту картину из точки, находившейся примерно в пяти десятках локтей над лагуной. Лепреконы меня не замечали; они, покончив с разгрузкой, спрыгнули с лодки, схватили ящики и, глубоко увязая в песке, поволокли их в дальний конец лагуны, к расщелине в скале.