Нелюди Великой реки. Полуэльф - Андрей Лавистов

Домик, куда пригласил меня старик, надо сказать, не поражал воображения размерами. Табуретка Глоина сюда бы вряд ли поместилась: в двери бы точно не прошла. Спит дедушка, скорее всего, на полу, укладываясь наискосок — гипотенуза, потому что больше катета. И чтобы лечь, ему надо будет переставить столик и стулья…

— Не ожидал я, что вы меня так беспечно привечать будете. Думал, не пустите в дом, пока проверку какую-нибудь не проведете, как полагается… — Чай был, что называется, зеленый, из каких-то трав, не слишком искусно подобранных, зато к нему полагались свежие медовые соты… Спасти от нечисти разумного — одно дело, а в дом приглашать — совсем другое!

— Это спасибо скажи свитеру своему. И, пожалуй, еще своей манере здороваться! Большинство почему-то любит чешуей блеснуть — смотрите, какие мы вежливые, и чуть что, так сразу: «Милость богов! Милость богов!»

— Боги — они разные бывают, — высказал я свою точку зрения, — мне, например, милости какой-нибудь Кали и даром не нужны. И кто мне «милость Кали» пообещает, сильно рискует нарваться.

— Странно, что не все это понимают. Наверное, традиционный ответ «Над вами милость!» подразумевает, что те милости, которые кто от богов призывает, пусть сперва на себе испробует! Но мы так здороваться не можем. Нам, как бы это помягче, — тут старик замялся, — «религиозные предрассудки» не позволяют. И я тебя встретил так попросту, потому что знак креста на тебе и поздоровался ты нормально — для нас нормально!

— Так почти все эльфы здороваются — маэ гованен, например, что значит «добрая встреча!». Можно просто сказать «зюйлад!», то есть «привет!», и не заморачиваться. В любом случае, чтобы эльфы каких-то богов или божков поминали, — не было такого никогда. Что на «высоком», что на «лесном» языках. Ну, максимум сообщат, что солнце, звезды и луна осияли час нашей встречи. Но это если вы на очень вежливого эльфа попали, или протокол ведется. А не ведется — так просто «аайе» скажут. С вежливостью вообще-то у эльфов проблемы… А свитер этот я в Ярославле купил… Крестики на нем — так, для красоты в основном… Так что, считай, совпадение…

— Это у тебя совпадение, а у нас — воля Божья. И без нее не добраться бы тебе до нашего скита! А уж раз добрался, так, значит, есть у тебя к нам дело, ты уж мне поверь! Случайностей не бывает! — И старик многозначительно воздел указующий перст.

— Сейчас чай допьем, с дорожки, а потом знакомиться пойдем! — продолжал монах, оказавшийся Паисием. — Мы тут скитничаем… Кроме меня еще двое спасаются: Тихон да Александр. Я навроде выборного скитоначальника, да и по возрасту старший.

Спасаются они! Насмешили! От кого и чего они спасаются посреди леса?

Тут Паисий посмотрел на меня так, как будто увидел впервые, и сказал:

— А ты некрещеный ведь? У нас через часок утреня — хочешь, вместе пойдем! Некрещеным можно!

Пришлось вежливо отказаться — не люблю камланий всяким там… богам. Да и какие у меня боги? По материнской стороне или по отцовской? Людские или эльфийские? А если людские, то аборигенские или боги пришлых?

— Ну, на нет и суда нет! Значит, что-то другое тебя к нам привело. Может, на душе что имеешь — так вываливай, не стесняйся!

— Что, прямо вот так? — Если они тут каждого случайного путника так пытают, то это называется нездоровое любопытство.

— Да что ты мнешься, говори уже, я же вижу — накипело!

Ладно, действительно накипело, кое-чего расскажу из вежливости — не думаю, что мне это как-то повредит, да и истинную причину того, что я почему-то же оказался здесь, надобно скрыть. А врать лучше всего правдоподобно:

— Есть у меня проблемка одна: снится мне пакость всякая, избавиться хочу…

— А есть, есть от этого хорошее средство, — ты вот работать не пробовал? Чтобы ручонки такие были? Это знаешь что? Мозоли! — Сидящий на самодельной лавке дед показал мне ладонь, больше похожую на неоструганную дубовую доску, даже не доску, а полешко, расколотое молодецким ударом топора и кое-как зашкуренное. — Поработай ручонками, чтобы тебя седьмой пот прошиб, — и сразу сонные мечтания исчезнут!

— Стар ты, дед, — озвучил я очевидный факт. — И с молодежью редко общаешься. И в городе был последний раз давненько уже, судя по всему… А то бы знал, что на такие слова теперь принято отвечать. Но из уважения к твоим сединам — промолчу.

Старик не обиделся, только хитро усмехнулся, ногой, не вставая, распахнул дверь наружу и натужно закричал, но не на меня, а куда-то в сторону большого сруба:

— Тише! Тише!

Да вроде и не орет никто!

Потом повернулся ко мне и сказал все с той же хитринкой, делавшей его похожим на Деда Мороза, как его пришлые рисуют на праздничных открытках:

— Давно, говоришь, с молодежью не общался? Будет тебе молодежь! Вот тебе отец Тихон, у него и спрашивай, что ты там такое хотел, раз старика уважить не хочешь.

Понятно. То, что мне «тише» послышалось, было «Тиша», то есть Тихон…

На окрик старика из-за угла сруба высунулась уморительная фигура. Долговязый, худой, как скелет, но при этом сильно сутулящийся молодой парень с землистым лошадиным лицом и тонкими, слабыми соломенными волосами до плеч, собранными в жидкую косицу, производил впечатление больного. Причем не только физически, но и душевно.

— Да, батюшка? — откликнулся он тонким и одновременно сиплым голосом, запахивая затрапезного вида серый подрясник и прижимая подбородком к груди рваный шарф, который едва не слетел с его тонкой шеи от легкого порыва ветра.

— Разберись, отец Тихон, тут с рабом Божиим, помощь ему требуется…

— Ничей я не раб, — буркнул я. — Тоже мне раба нашли. Сперва ошейник наденьте, потом командуйте! Только смотрите не надорвитесь, когда надевать будете…

— А-а-а, ершистый, эт хор-р-шо! — С этим нелогичным заявлением дедок с кряхтеньем поднялся на ноги, с достоинством поправил широкий кожаный пояс, благодаря которому его можно было определять не как «вольника», а как заправского штангиста, и побрел по каким-то своим делам, сбагрив меня «болезному».

От приближающегося ко мне Тихона я меньше всего ожидал, что тот сможет со мной «разобраться». У него даже оружия нет… Хотя ладони, как я посмотрю, шире моих раза в три. Не нахлебничает парень, ничего не скажешь… Но будет ли он сколько-нибудь опытен в таких делах, как у меня? Если не врут про монахов-христиан, про обет безбрачия в частности, то ему-то в силу закона о единстве противоположностей и, самое главное, возраста должны только голые девки сниться во всех ракурсах. Вон рожа-то какая прыщавая… И как объяснить ему такое «личное» дело, как сон, в котором некто Виталя наглеет и ведет себя вызывающе… Как объяснить, что это вызывает иногда такой необъяснимый страх, какого живой Виталя никогда на меня нагнать бы не смог, даже если бы являлся в компании всех своих вооруженных до зубов зеркальников в «полнолунном» обличье… Почему я Витале каждый раз то в зубы, то по яйцам… Страшно потому что… И история с «голосом», случившаяся в «заповеднике манулов» мне совсем не нравится. Не хотелось бы, чтобы какой-то голос во мне «жил». И для обсуждения таких дел постарше кто-то нужен… Да и вообще не слишком-то я рвался свои сны с кем-нибудь обсуждать…

— Ты у него что-нибудь из рук брал? О чем-нибудь с ним договаривался? Может, время оговаривал, когда ему «приходить»?

— Нет, не помню такого. И что значит «время»? У меня ж с ним не сеанс связи по расписанию. Как засыпаю, так он тут как тут!

— Ел с ним вместе? Пил? Во сне, я имею в виду.

— Не ел и не пил… Да я с ним вместе опорожняться не сяду — такая сволочь. Но раньше был другим…

Монашек расслабленно выдохнул, и только тут я заметил, что во время нашего разговора он непроизвольно задерживал дыхание, дожидаясь моих ответов.

— Да чего ты так волнуешься? — Непонятная забота со стороны совершенно незнакомого человека меня всегда настораживает.

— Недаром тебя отец Паисий ершистым назвал! Повезло тебе! — Монах едва не светился от счастья, а я вообще уже ничего не понимал. Вот так за пару минут разговора сделать кого-нибудь почти абсолютно счастливым — вот бы с девками так! И что такое «повезло»? Надо «Божья воля»! Сказал же Паисий, что в случай и судьбу они не верят! Вот я — всего ничего в монастыре, а лучше молодого разбираюсь!

— Если бы ты хоть что из его рук принял, ел бы с ним, пил, — очень сомневаюсь, что сохранил бы свободу, — сбил меня с мысли Тихон.

— Типа во сне бы на каторгу отправили? — попытался я пошутить, но уже от полного обалдевания: вроде по-русски человек говорит, только я ничего не понимаю.

— Свободы воли бы у тебя не было. Или осталась бы исключительно в бытовых вопросах, если демон очень сильный. А так был бы ты «ведомым». Проще — одержимым. Или бесноватым, как мы говорим…