Над Тиссой (Иллюстрации Б. Козловского) - Александр Авдеенко

Такие мысли и чувства возникали, наверно, у каждого человека, кто впервые видел Андрея Лысака. Но он обманывал людей своим внешним видом, своей кажущейся счастливой молодостью, своей готовностью быть самоотверженным в труде и дружбе, в любви к девушке и к родной матери.

До Рахова, главного города гуцульской Верховины, Андрей Лысак доехал пассажирским поездом без пересадки. Дальше, на юг, вниз по течению Тиссы, следовали лишь товарные поезда специального назначения. Около тридцати километров шли они по советской земле. За Берлибашем железная дорога сворачивала за границу, в Румынию. На нашей территории в этой части долины реки Тиссы было проложено только автомобильное шоссе. По шоссе и предстояло Андрею Лысаку добираться до Явора.

Автобусы три раза в день спускались с Верховины на Притисскую равнину: утром, в полдень и вечером. На первый Андрей опоздал, а до отправления второго автобуса оставалось больше трех часов. За это время можно и в кино сходить, и пообедать, и погулять на главной улице Рахова.

Андрей решил прежде всего пообедать. С недавних пор все его жизненные радости начинались с того момента, когда он сытно и вдоволь наедался, выпивал водки или пива.

Прямо с вокзала он направился в новый, только что отделанный ресторан, над дверью и окнами которого в всю ширину фасада алела вывеска с золотыми буквами: «Верховина». «Ну, посмотрим, что это за верховинский ресторан», — подумал Андрей. Уж в чем, в чем, а в ресторанах он отлично разбирался. За короткий срок своей жизни во Львове Андрей успел не раз побывать во всех ресторанах города, перезнакомиться со всеми хорошенькими официантками.

Новый ресторан вызвал у Андрея презрительную усмешку: какой он маленький и бедный по сравнению с львовскими! В вестибюле нет бородатого, одетого в парадную ливрею швейцара. Столы поставлены тесно и покрыты поверх клеенок бумажными скатертями. Народу мало, стулья обыкновенные, жесткие. Меню написано от руки на серых листках без длинного списка вин. В зале нет ни эстрады для оркестра, ни танцевальной площадки. Захудалая столовка, а не ресторан.

Не скрывая своего презрения к заведению, неоправданно, по его мнению, носящему столь пышное название, Андрей сел за столик в дальнем углу зала, руками пригладил и без того тщательно приглаженные волосы и стал изучать меню. Официантка в черной юбке и кремовой шелковой блузке, в белом чепчике, подойдя к Андрею, спросила ласково, по-свойски: «Ну, что мы закажем?» Андрей взглянул на девушку и, найдя, что она недостойна его внимания (слишком толста и чересчур чернява), нахмурившись, процедил сквозь зубы: «Не торопитесь! Я пришел обедать, а не пожар тушить».

Смущенная и виноватая, официантка тихонько отошла к буфету и, стоя там, поглядывала на сердитого клиента, готовая подойти к нему по первому его знаку. Он не подавал знака еще добрых десять минут. Наконец официантка приблизилась к нему и осторожно спросила:

— Ну, выбрали?

— Триста граммов водки, бутылку пива, селедочку с лучком и картошкой, харчо по-грузински, отбивную по-киевски и мороженое. Все! Запомнили? — с небрежностью ресторанного завсегдатая приказал Андрей. — Горячее и закуски давайте немедленно.

После второй рюмки Андрей соблаговолил более веселыми глазами посмотреть на мир, на то, что его окружало. Теперь и ресторан показался ему не таким уж плохим и официантка не такой толстой и чернявой. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, похвастаться своей красивой молодостью, рассказать о том, откуда и зачем он приехал сюда, в Закарпатье.

В этот момент и вошел в ресторан Любомир Васильевич Крыж. Андрей обрадовался. Он с детства знал этого человека, много раз видел его у себя в доме и до некоторой степени считал его почти родственником.

— Дядя Любомир! — Свой радостный возглас Андрей подкрепил поднятой над головой рукой и приветливой улыбкой.

Крыж все знал об Андрее: когда тот выехал из Львова, когда прибыл в Рахов, куда направился с вокзала и какие имел дальнейшие намерения. Крыж подготовился к встрече. Но, скрывая это, он изобразил на своем аккуратно выбритом тонкогубом лице приятное удивление и поспешил к столу, за которым сидел Андрей. Схватив обе руки парня, он долго тряс их, улыбался и восклицал: «Приехал! Как хорошо! Молодец!» Андрей с удовольствием слушал Крыжа и считал закономерным и естественным его шумное ликование. Он был бы удивлен, если бы дядя Любомир, увидев его, менее обрадовался. Андрей давно уже привык к тому, что его личность привлекает к себе внимание.

Обедая и выпивая, Крыж и Лысак дружески разговаривали. Собственно, говорил больше Андрей. Крыж терпеливо слушал. Когда пламя воодушевления хвастуна потухало, Крыж подбрасывал в костер его самолюбивой души горючее.

— Эх, Андрейка, — говорил он, — мне бы твои годы, твои щеки, твои глаза, твою жадность к жизни…

И Андрей после этого добрых пятнадцать минут опять говорил о себе: как хорошо жил во Львове, с кем встречался и как будет жить в Яворе.

— Ну, а как у тебя насчет презренного металла? — с самым невинным видом спросил Крыж, хотя к этому вопросу подвел весь разговор.

Андрей любил деньги, постоянно думал над тем, как иметь их побольше. Поэтому, когда речь зашла о деньгах, он обрадовался:

— Да так, ничего… Расплатиться за обед и добраться домой хватит.

— Неужели от моих переводов ничего не осталось? Все растратил?

— От ваших переводов? — удивился Андрей. — Значит, это вы, а не мама каждый месяц посылали деньги?

Крыж скромно кивнул и, виновато потупившись, вздохнул:

— Извини, Андрейка, в то время больше урвать не мог. Сейчас имею некоторый капитал. Вот тебе пока на мелкие расходы. — Он положил на стол сторублевку. — Еще понадобится — приходи без всякого стеснения, не откажу.

Андрей молчал, прихлебывая пиво.

— Дядя Любомир, — затем спросил он, — деньги вы посылали каждый месяц?

— Да, каждое первое число. А что?

— А мама… почему она и рубля не прислала?

— Не знаю, роднуша. Наверно, не было лишних.

— Не было? — усмехнулся Андрей. — У нее их столько! Жадная она стала. И для кого только бережет?

— Голубчик, разве можно о родной матери такое говорить! Она души в тебе не чает, а ты…

Андрей положил на край стола два огромных кулака:

— А я вот приеду и поговорю с ней как надо! Сразу шелковой станет!

— Ты этого не сделаешь. Ради меня. Слышишь? Никаких упреков! Зачем тебе нужны обязательно ее деньги? Не все равно, чьи тратить? Наплюй ты на материнские капиталы и пользуйся моими. — Он осторожно, не поворачивая головы, оглянул зал. — Признаюсь, сынок, у меня есть солидный запасец. На всю твою молодость хватит. Пользуйся в свое удовольствие.

Андрей все больше и больше удивлялся. Он никак не ожидал, что этот аккуратный, прилизанный, черный, как ворон, чужой дядя, приятель матери, никогда не отличавшийся особенной щедростью, вдруг окажется таким добрым, любвеобильным и, главное, денежным.

— Люблю я тебя, Андрейка, — говорил Крыж. — Усыновить готов, если будет на то согласие матери. Ну, да ладно, и так, без усыновления, будем дружить. — Он протянул руку: — Будем, а?

— Будем, дядя Любомир! — Андрей ответил крепким искренним рукопожатием.

— Ну, вот и договорились! А теперь, Андрейка, я покину тебя.

— Куда же вы? Вместе в Явор поедем. Скоро автобус…

— Нет, я поеду позже. Дела у меня в Рахове. Вечером встретимся в Яворе. Заходи. Заплати и мою долю, голубчик.

Он положил на чистую тарелку еще одну сторублевку, похлопал Андрея по щеке, погладил по голове и пошел к двери. Отойдя от столика несколько шагов, вернулся:

— Да, Андрейка, чуть не забыл! Ты Олексу Сокача, знаменитого машиниста, помнишь?

— Как же не помнить такого человека! А что? Почему вы спросили? — встревожился Андрей.

— Олекса Сокач получает комсомольский паровоз. Вот бы тебе к нему на практику!.

— Дядя Любомир, вы как в душу мою смотрели. Да про это самое уже две недели думаю, с тех пор как узнал про комсомольский паровоз Олексы.

— Вот и хорошо. Устраивайся. Околдуй Олексу… — Крыж подмигнул. — Ты любого приворожишь, если захочешь. Ну, будь здоров!

Андрей насмешливыми глазами проводил щедрого, с неба свалившегося дядюшку, передернул плечами: «Чудеса, да и только! Уж не побочный ли я сын Крыжа?»

Как и все недалекие, не привыкшие и не умеющие думать люди, он недолго размышлял над тем, что произошло. Через двадцать минут, расплатившись с официанткой, сытый и чуть-чуть хмельной, неторопливо, по-праздничному шагал он по главной раховской улице. Озираясь по сторонам, гипнотизировал своим неотразимым, как он думал, взглядом всех встречных горожан, одетых в золотистые и белые замшевые кожушки, расшитые цветной шерстью.

Пока Андрей прогуливался в ожидании автобуса, Крыж, воспользовавшись первым свободным такси, на полной скорости спускался с холодной Верховины на теплые, обогретые весенним солнцем закарпатские предгорья. Задолго до захода солнца он был в Яворе, на Железнодорожной.