«Если», 2001 № 04 - Журнал «Если»

Майкл испытывал некоторое смущение и одновременно восторженное возбуждение. Красиво! Словно декорация фильма, рассказывающего романтическую историю. Точно напоминание о жизни посреди смерти. Ведь здесь собраны диковинные, разрушающие все его представления о мире мысли сотен хрупких, записанные на бесконечных листах бумаги, соединенных вместе.

В книгах было нечто завораживающее и чудесное. Изысканное. Они сберегают мысли и самые разные идеи навсегда — точнее, до тех пор, пока живет бумага. Они представляют собой средство, позволяющее человеческому духу путешествовать во времени и пространстве. Книги — это самое потрясающее, самое прекрасное, что есть в мире.

Майкла поразило собственное безмолвное красноречие. Он пришел сюда вовсе не затем, чтобы превозносить книги, ему нужно найти новые источники информации. Он осторожно огляделся по сторонам. Со времени их визита ничего не изменилось.

Майкл вынул из кармана фонарик — он поставил в него новую батарейку, которую нашел в шкафу у отца, — нажал на кнопку и посветил туда, куда падали лунные лучи. Да, действительно, все как в прошлый раз. Если не считать того, что дверь в дальнем конце библиотеки, та, что ведет в нижние коридоры, открыта. Он не мог вспомнить, затворили ли они ее, когда уходили.

Выключив фонарик, Майкл предоставил луне освещать комнату. Неожиданно он понял, что не хочет нарушать тишину и покой библиотеки, что ему трудно сдвинуться с места. Майкл пожалел, что с ним нет Эмили. Ему очень хотелось, чтобы она сейчас оказалась рядом. Если не считать пары перемен в школе и уроков чтения, которые он давал ей и Джейн Остин, они не оставались наедине вот уже несколько дней.

Они с Эмили очень скучали, когда не могли видеться. Целовались, говорили разные глупости, вовсе не казавшиеся им глупостями, исследовали тела друг друга и находили их восхитительными. Они узнали, как нужно прикасаться к интимным местам, чтобы доставить максимальное удовольствие и возбудить. В конце концов Майкл решил, что будет разумно соединить эти интимные места, и они испытали изумительные мгновения, постепенно переросшие в нечто, не поддающееся описанию.

В первый раз он любил Эмили при лунном свете, летом, на ковре из высокой мягкой травы. Как же сейчас Майклу хотелось, чтобы она оказалась рядом. Он отчаянно мечтал прижать ее к себе и любить, здесь, среди книг, несущих мысли и слова других хрупких… А лунное сияние будет проливаться на ее лицо…

Ладно, хватит мечтать. Он ведь пришел сюда за книгами. Майкл включил фонарик и принялся исследовать свою сокровищницу.

В первой куче лежали разные длинные истории: «Сыновья и любовники» Д.Г.Лоуренса, «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя, «Зеленое дитя» Герберта Рида, «Утерянный горизонт» Джеймса Хилтона, «Гроздья гнева» Джона Стейнбека.

Майкл пролистал некоторые из них, пробежал глазами несколько абзацев тут и там. Он стал намного лучше читать. И быстрее, не спотыкаясь на длинных сложных словах. Тем не менее по-прежнему оставалась масса выражений, которых он не понимал; но не настолько много, чтобы исказился смысл предложения.

Кое-что из прочитанного показалось ему завораживающим, но сейчас он хотел отыскать что-нибудь более полезное, чем просто истории. Когда-нибудь, возможно, у него будет время и на них. Однако прежде всего — информация.

С сожалением Майкл положил книжки обратно в стопку и повернулся к другой куче. Тоже разные истории.

Он бродил по комнате, искал, и в конце концов луч фонарика высветил четыре книги в одинаковых переплетах. Название и имя автора произвели на Майкла ошеломляющее действие. Четыре тома истории второй мировой войны, автор — Уинстон Черчилль. Книги были озаглавлены так: «Буря грядет», «Их величайший час», «Великий альянс» и «Вмешательство судьбы».

Майкл взял в руки «Буря грядет» и начал ее листать, выхватывая в темноте то название главы, то целое предложение. Его возбуждение росло. Вот книги, которые он искал — те самые, что правдиво рассказывают о событиях, произошедших в реальном мире. Но где спрятать четыре толстых тома? Только не дома. Похоже, придется поступить, как Эрнест, и придумать похожий тайник. Но тогда он не сможет читать книги, когда ему захочется.

Ладно, нужно забрать их отсюда и по дороге домой решить, где лучше всего хранить. Майкл выключил фонарик и убрал его в карман. Затем взял свою находку в руки и, постояв немного, наслаждаясь причудливым рисунком лунных лучей на пыльных корешках, повернулся к входной двери.

И замер на месте. Он услышал шум — кто-то бежал. Кажется, со стороны открытой двери в дальнем конце библиотеки. Той самой, что вела в таинственные подземные коридоры.

Майкл мог спрятаться, мог быстро выскочить из библиотеки, однако он стоял на месте и ждал, опасаясь хитроумной ловушки, подстроенной сухарями.

По лестнице и в самом деле мчался сухарь, который на мгновение появился в дверном проеме, а потом влетел в библиотеку. И тут Майкл услышал новый шум — сухаря кто-то преследовал.

Майкл сразу узнал сухаря. Его звали Олдос Хаксли, именно он как-то раз в субботу утром пытался подружиться с членами Семьи в кафе на Стрэнде.

Сухарь его тоже узнал. Олдос Хаксли остановился как раз в тот момент, когда в дверях возник его преследователь. Гораций.

— Итак, вы оба обнаружили… — начал Олдос Хаксли.

Однако он так и не закончил фразы.

Гораций держал в руках железный прут. С душераздирающим воплем ярости и ужаса он подскочил к сухарю и обрушил прут ему на голову. Раздался какой-то непонятный треск.

Олдос Хаксли упал не сразу — в отличие от любого хрупкого, которого удар такой силы сразил бы наповал. Он конвульсивно дернулся, пронзительно взвизгнул и, продолжая делать какие-то бессмысленные движения, попытался пройти сквозь стену.

Майкл в ужасе смотрел на него.

Гораций явно потерял контроль над собой — он снова и снова наносил Олдосу Хаксли удары своим железным прутом. Тот даже не пытался защищаться. Раздирая стену библиотеки пальцами, он лез сквозь нее.

Однако, в конце концов, под градом ударов он не выдержал и рухнул на пол, подергиваясь и извиваясь.

Майкл не мог сдвинуться с места. Гораций не обращал на него ни малейшего внимания, словно окончательно лишился рассудка.

Существо на полу продолжало выть. Всхлипнув и издав пронзительный вопль, Гораций поднял над головой зажатый в обеих руках железный прут и нанес сухарю последний сокрушительный удар, в который вложил всю свою силу.

Раздался тошнотворный хруст, голова Олдоса Хаксли, точнее, то, что от нее осталось, завертелась и покатилась к одной из стопок книг. Тело перестало дергаться. Гораций уронил прут и, спрятав лицо в руках, скорчился на полу, не в силах сдержать стон и слезы.