Такие разные миры (сборник) - Роберт Шекли

– Учить их язык – задача, прямо скажем, не из легких, – улыбнулся Де Врис. – У них нет ничего даже отдаленно похожего на предложения. По-моему, слов тоже нет. Они шипят и стрекочут – мы так не можем.

– И как же вы узнали об их ненависти к хотри?

Раздался сигнал, оповещающий, что экипажи приняли новые координаты и ожидают дальнейших указаний.

– Всем приготовиться! – скомандовал Де Врис и снова обратился к Мире и Хэвилленду: – Говорят же: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Инопланетянин не случайно так настаивал на моем визите. У него на борту нашлись рисовальные принадлежности.

– И он вам все нарисовал?

– Не сказал бы, – ответил Де Врис. – Рисовать по большей части пришлось мне. – Он вытащил из кармана скафандра пачку смятых листов. Плотная бумага, похожая на папирус, была испещрена рисунками. – Вот самое важное. – Де Врис показал лист с изображением хотрийского воина.

– Неплохая работа, капитан. Но как вы догадались, что они тоже враги хотри?

– Видите дыру в центре рисунка? При виде хотри д’тарт выхватил что-то вроде кинжала и вонзил в картинку. Дальнейших объяснений не потребовалось.

На других листах была изображена эскадра д’тартов, приближающаяся к какой-то планете; далее появлялся флот хотри, завязывалась битва, и д’тарты отступали с большими потерями, сохранив лишь десяток кораблей.

– И вам это кажется убедительным? – засомневался Хэвилленд.

– А почему нет? – пожал плечами Де Врис. – Д’тарты сражались с хотри и проиграли. Мы пытались восстановить курс хотрийских кораблей, и это привело нас сюда – на поле недавней битвы. Просто хотри со своей планеты направились не прямо к нам, а через это место.

– Ну что ж, обзавестись союзниками – это неплохо, – подытожил Хэвилленд. – И что теперь?

– А теперь мы отправимся на планету хотри и завершим начатое.

– Но ваши координаты неверны! Будь иначе, мы бы здесь не оказались.

– Именно так. Но у нас есть новые координаты – мне их дали д’тарты. И теперь мы уже наверняка доберемся до планеты хотри.

– А д’тарты?

– Летят с нами. Они приняли мое предложение о совместной атаке.

– Считаю свои долгом напомнить, что совместные вооруженные действия с непроверенным союзником попадают в сферу политической ответственности. Я настоятельно рекомендую доложить о ситуации Лиге и дождаться от нее четких указаний. В противном случае мы рискуем столкнуться с непредвиденными трудностями и даже совершить действия на грани измены.

– На это нет времени, – отмахнулся Де Врис и прокричал в микрофон: – Всем кораблям! Приготовиться к старту!

– Но вдруг это ловушка?

– Значит, мы в нее попались. Следовать назначенным курсом!

«Эйндховен» мгновенно исчез из виду. Остальные корабли тоже перешли в сверхсветовой режим. Д’тарты, помедлив мгновение, последовали их примеру.

Внезапное появление объединенного флота людей и д’тартов вблизи столь долго разыскивавшейся планеты хотри вошло в учебники по вселенской истории. На Аристе хорошо помнят день, когда маневр Де Вриса вынудил хотрийский флот в спешном порядке снять блокаду и помчаться на выручку к своим. Разумеется, на деле победа была не такой легкой, как на словах. Но как ни относиться к подвигу Де Вриса, это было началом конца войны с хотри.

Позволят ли компьютерные технологии будущего после досконального анализа биографии давно покинувшей сей мир исторической фигуры – Юлия Цезаря, Цицерона или Клеопатры – создать ее разумную версию? Идея может показаться абсурдной – но только на первый взгляд. То, что она вполне реализуема, доказала собранная Робертом Силвербергом группа выдающихся фантастов. По крайней мере, литературные версии знаменитостей вполне удались этим людям. А написанные ими в 1989 году рассказы и повести составили антологию «Time Gate» («Врата времени»).

Машина воскрешения

Перевод Елены Кисленковой

2135 г. н. э.

Симмс нажал кнопку, и в недрах голографической кабины без промедления возникло миниатюрное сияющее изображение Марка Туллия Цицерона. Крохотная фигурка, облаченная в тогу, принялась осматривать свое облачное царство, и Симмс позвал Мерчисона:

– Он готов.

Сидевший в другом конце комнаты человек отложил газету, подошел и встал за спиной у Симмса. Фигурка в тоге бродила по туманному пейзажу внутри затемненной голокабины.

– Так вот, значит, он какой, Цицерон. – Мерчисон отвлекся от созерцания кукольного человечка в древнеримских одеждах и посмотрел на Симмса. – Не совсем то я задумывал.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Симмс. – Симулякр безупречен.

– Я говорил не о качестве вашего моделирования, – сказал Мерчисон. – Я имел в виду, что с точки зрения бизнеса было бы лучше выбрать кого-то поизвестнее – скажем, Шекспира или какую-нибудь звезду из прошлого, ну там, Джима Моррисона. Доктор, вы знаете, кто такой Моррисон?

Симмс пожал плечами:

– Припоминаю: кажется, было такое имя в курсе культурологии.

– Вот бы продавать творчество симулякра Джима Моррисона! Как считаете, ваша ученая братия способна воспроизвести его вокал?

– Нам бы для этого и Моррисон не потребовался.

– Так или иначе, у нас его нет. Есть Цицерон и этот, второй, русский. Имечко тоже не на слуху. А я, видите ли, теперь должен заработать на них деньги для инвесторов.

– Цицерона можно пригласить на телешоу, – сказал Симмс.

Мерчисон задумался.

– Может быть, вы правы. Эта технология дает массу возможностей для получения прибыли, помимо общения один на один. Надо будет прикинуть.

Симмс вдел руки в цифровые перчатки и увеличил изображение. Лицо Цицерона было спокойным, почти бесстрастным. Подобрав тогу, римлянин сидел на облакоподобном объекте – из таких состояло первичное окружающее пространство.

– Пора, – сказал Мерчисон. – Подключите меня.

– Сразу голос и изображение?

– Пока в режиме «только голос».

Цицерон всегда гордился умением пробуждаться от сна, разом обретая в полной мере живость всех своих способностей, готовый к любым превратностям судьбы. Он утверждал, что человеку, искушенному в философии, в особенности римлянину, исполненному добродетели, не подобает ничему удивляться, ибо возможности вещей простираются далеко за узкие рамки человеческого познания. Лишь богам доступно совершенное восприятие. Античность давала множество примеров подобного мироощущения, которое стоики именовали «апатейя».

Проснувшись, он обнаружил, что, став почти иллюзорным, парит в пространстве, в некоем месте, которое не походило ни на что ранее им виденное. Или, если быть точным, в месте, подобного которому не видел еще никто.