Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

не пошлю? Думаешь, я боюсь твоих документов, писем, фотокарточек?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю. Ну выдашь ты меня. Что со мной сделают? Да ничего. Я же сам знаешь кто. Скажут «провокация американской разведки», и всё. Тебе же будет хуже.

– Наверное.

– Наверное, я привык к тебе. Даже полюбил. Люблю я тебя, жид турецкий… Сам не знаю, за что.

– Любовь – загадка. И я тебя люблю, казак немецкий.

Оба засмеялись. Обнялись. Выпили еще по стопке.

ЭПИЗОД 187

На заседании комитета по Сталинским премиям Сталин сказал:

– Кстати говоря! Товарищ Фадеев, среди прочих произведений, выдвинул на Сталинскую премию новый роман товарища Бендера О. И. под несколько романтическим названием «Утренние зарницы». Роман трактует важные вопросы борьбы с засухой в разрезе создания лесополос в степях Ставрополья. Герои убедительные, сюжет реалистический, при этом увлекательный. Думаю, сельская молодежь и студенты вузов прочтут эту книгу с интересом и пользой. Но я сейчас о другом, – вдруг улыбка сошла с его лица, он раскурил трубку, выпустил облачко кисловатого дыма, откашлялся. – Я хочу поговорить о литературе как искусстве слова. О ее художественной, так сказать, части. Начнем с названия. Товарищ Фадеев, а вам не кажется, что по утрам не бывает зарниц?

Сказал и нахмурился.

Фадеев тоже наморщил лоб, но молчал.

– Не бывает! – сказал Симонов, как отрезал. – Выдумка. Красивость.

– В самом деле, откуда утром зарницы? – пожал плечами Панфёров. – Как вы точно отметили, товарищ Сталин, это романтическое преувеличение.

– А даже если они и бывают, – задумчиво произнес Леонов. – Предположим, что ранним утром где-то вдали начинается гроза… Но зарницы, то есть дальние и бледные всполохи молний, вряд ли видны на фоне утреннего неба, на фоне восхода солнца… Нет, это какая-то излишняя претензия на выразительность.

– Бывают! – вдруг упрямо сказал Фадеев. – Утром зарницы бывают!

– Особенно с похмелья, – чуть прошептал, то есть едва губами пошевелил Симонов, но Леонов заметил и незаметно подморгнул в ответ.

– Вы в этом уверены, товарищ Фадеев? – спросил Сталин.

– Абсолютно! – Фадеев сжал кулак. – Товарищ Сталин, уверяю вас, видел неоднократно! Своими глазами.

– Спасибо, товарищ Фадеев. А вы, товарищи, – обратился он к остальным, – немножко меня удивили. С какой готовностью вы бросились топить своего товарища по литературному, так сказать, цеху! Вы сами книгу читали?

– Что вы, товарищ Сталин! – встрепенулся Симонов. – Мы просто обсуждали название! А книгу, конечно, читали! Я, например, читал.

– И я! И я читал, конечно же! – заголосили остальные.

Стали расхваливать книгу Бендера на разные голоса. Леонов тут же предложил дать премию первой степени. Панфёров поддержал.

– Спасибо, товарищи! – сказал Сталин. – Теперь позвольте подытожить обсуждение романа товарища Бендера «Утренние зарницы». Книга неплохая, даже хорошая, но, к сожалению, в чисто литературном смысле – подражательная. Мне кажется, на стиль товарища Бендера оказал большое влияние наш крупнейший писатель товарищ Шолохов. Само по себе это неплохо. Возможно, это даже хорошо. Так или иначе, это закономерно. Такова диалектика развития не только советской, но всей мировой литературы. Но вследствие всего вышесказанного – данное произведение товарища Бендера заслуживает Сталинской премии не более чем третьей степени. Так сказать, за прилежание! – и он засмеялся.

Все зааплодировали.

ЭПИЗОД 190

Конец 1950-х.

В широком коридоре большой подвальной коммуналки, за столиком, сделанным из куска фанеры, прибитого к табурету, сидят отставные следователи – смуглый чернявый Иванов и платиновый блондин Павлов.

На столе – пепельница из консервной банки, пачка «Севера» и черные костяшки домино.

Адам Козлевич с чайником проходит на кухню.

– Казимирыч! – зовет его Иванов. – Забьем козла!

– Сами забивайте.

– Казимирыч, не дуйся! – говорит Павлов. – Хватит лелеять старые обиды.

– Тьфу на вас! – отвечает Козлевич.

– Казимирыч! Вдвоем скучно, – говорит Иванов. – Третий нужен!

Оба говорят безо всякого акцента, кавказского или балтийского.

– Отвяжитесь, граждане… – вздыхает Козлевич.

– Мы уже тебе не граждане, мы уже тебе нормальные товарищи! – говорит Павлов.

– Сбылась мечта идиота, – бурчит Козлевич.

– Ты целиком и полностью реабилитирован! – говорит Петров.

– В связи с отсутствием состава преступления! – смеется Павлов.

– А может, даже в связи с отсутствием события преступления! – веселится Петров. – Разницу знаешь, Казимирыч? Нет? Можем тебе краткий курс совправа преподать. Пять лекций – пять бутылок. Вместе и выпьем. А?

– Идите на хер.

– Хер не Колыма! – не унимается Павлов. – Всех не пошлешь!

Шумно открывается входная дверь.

Управдом заходит в коридор, срывает с одной из дверей бумажную ленточку с печатью. Отпирает ее. Оборачивается и кричит:

– Товарищи! Милости просим! – и машет ключом на колечке, как погремушкой.

Появляется рослый плечистый мужчина, желтые кудри с незаметной проседью. Под клетчатой ковбойкой перекатываются мускулы лесоруба. В руке он держит небольшой деревянный чемодан. Вслед за ним входит высокая жилистая женщина, тоже с чемоданом.

– Ваш новый сосед! – объясняет управдом Иванову и Павлову. – Товарищ Балаганов с супругой. Новый сотрудник домоуправления по части текущего ремонта.

Из кухни выходит Козлевич.

Полминуты они смотрят друг на друга:

– Адам Казимирович!

– Шура!

Бросаются друг к другу. Немножко плачут. Обнимаясь, сшибают самодельный столик. Домино сыплется на пол.

– Эй, эй… Вы это, полегче! – подает голос то ли Иванов, то ли Павлов.

– А это кто? – богатырски разворачивается Балаганов.

– А это, Шура, те два гада, которые меня допрашивали. Вот, зубы выбили.

– А вот мы им сейчас поправим улыбочку! – хватает их за шкирки.

– Это нечестно! – верещат Иванов и Павлов. – Мы его выручили! Мы его спасли! Мы ему ниже нижнего обеспечили! Он на допросе был искренен и честен! Дал правдивые показания! Мы так и записали! Его мало что не шлепнули, ему всего восемь лет дали!

– Отпусти их, Шура, – говорит Козлевич.

ЭПИЗОД 200. САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ

2024 год.

Заседание диссертационного совета Философского факультета одного из столичных вузов.

Секретарь совета:

– Приступаем к утверждению темы диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук. Диссертант – преподавательница кафедры истории русской философии XX века Анпилогова Диана Глебовна. Тема: «Васисуалий Андреевич Лоханкин: опыт молчаливого сопротивления и русская неподцензурная философия 1930-х гг.».

Соискательница рассказывает о себе: училась, окончила, интересовалась, опубликовала. Актуальность, методология и всё, что положено.

Вопрос к соискательнице:

– На основании каких источников вы будете исследовать философию Лоханкина?

– Прежде всего это мемуары его вдовы, Варвары Тихоновны Лоханкиной, «Дневник жены русского интеллигента», издано в Брянске в 1960 году, на пике так называемой оттепели. Этот бесценный документальный памятник вводится в научный оборот впервые в истории изучения русской философской мысли второй четверти XX века.

– В чем главная новизна вашей работы? – еще один вопрос.

– В своей работе я собираюсь показать, что так называемое молчание Лоханкина – это существенная альтернатива двум базовым трендам российской философии второй четверти XX века. Обращаю ваше внимание, что «философия в эмиграции» мною не рассматривается.