Проклятие Айсмора - Ольга Зима

одного арестованного волновала всех. Айсморцы вспоминали все, что делало этого человека — характер и привычки, умения и родословную, которую толком никто и не знал. Однако уже треть жителей считала его потомком королей и успешно насаждала эту версию как единственное объяснение того, почему Бэрра слушается само небо и почему он такой, какой есть.

За прошедшее время сменилось настроение не только в природе, но и в умах — те, кто твердил, что Мясник виноват в урагане, раскололись на два враждующих лагеря: желающих смерти виноватому и желающих его возвысить. Те же, кто считал Бэрра к буре не причастным и ни в чем не виновным, поутихли, здраво рассудив, что горланить бессмысленно, а надо что-то делать. Именно среди них нашлись такие, кто сказал:

— Мы будем следить за порядком, покуда порядок сам не вернется в город!

У дома Бэрра теперь стояла охрана — слишком быстро внутрь проникли те, кто решил: хозяин не жилец. Наглецов вышвырнули из-под крыши промерзшего за эти дни дома, отобрав все украденные вещи.

Дежурили теперь по дюжине человек. Среди тулупов и телогреек сверкали кирасы охранников, хотя в рядах стражи единства мнений тоже не наблюдалось.

Все эти подробности, раздобытые через верных людей и прикормленных прилипал, ждали часа доклада. Как только винир проснется. И соизволит выслушать, вздохнул секретарь. По недавней привычке градоначальник нарочито внимательно выслушивал все сведения о работе таможни, о прибывших судах, дважды требовал отчет из строительной гильдии о плохом состоянии Главного канала. Но стоило секретарю заикнуться о первом помощнике, как его тут же обрывали фразой: «Ступай-ступай! Мне надо подумать!» Молодой человек уходил и тщательно перекладывал донесения в отдельную стопку, чтобы принести их следующим утром. Стопка все пухла и пухла, а винир все также отказывался узнавать что-либо об арестованном.

Над нынешним отчетом секретарь трудился весь вечер. Перечитывал мятые донесения и переписывал сведения последних дней, вычеркивал устаревшие — хотя предпочел бы отправиться домой, через бурлящий и кричащий на разные голоса народ. Ему бы не причинили вреда, а вот про винира уже слышалось грозное: «Сколько можно угря за жабры тянуть?»

Нежелание главы города выходить наружу даже с охраной все понимали. Секретарь провел ночь в ратуше не только из-за отчета. Начальство бдит — подчиненным не след расходиться. Вот только поспать толком не удалось.

Небольшой кабинет над залом приемов не так давно переделали в уютную спальню, но только для одного человека, самого главного. С соблюдением всех вкусов высочайшего начальства — об этом секретарь позаботился лично. По его указаниям повесили шторы цвета золота и багрянца, отполировали до блеска светлые дверные ручки и даже ночной горшок не поленились раздобыть желтого цвета.

Секретарю подобной роскоши не полагалось, как не полагалось еще очень многого, но он не жаловался. Вот и сегодня, хотя прямого указания оставаться не было, молодой человек решил, что может пригодиться его сиятельству. Но не в том ли состоит работа хорошего помощника, чтобы предугадывать мысли господина, потворствовать его желаниям и выполнять их немедля? Быть на шаг впереди всех, а особенно, впереди… того наглого, высокомерного, кто глядел на всех дерзко, желаний этих не замечал, даже заметив, исполнять не спешил. Самому виниру подчинялся не всегда — нередко спорил с ним, ввергая в трепет личного секретаря…

Вот если бы этот тип так в тюрьме и остался! Секретарь вскинулся от холода и потянулся, выпрямляя затекшую спину — не слишком удобно спать в стылом коридоре на колченогом стульчике.

Молодой человек, позевывая и ежась, смотрел через стрельчатое окно.

Уже светало. Умытая дождем мостовая пустовала, не наблюдалось даже нищего, который оскорблял своим присутствием Главную площадь, Город темных вод и его главу лично. А еще приставал к прохожим и пророчил им всякую чешую. Ульриху вот напророчил, что его удавит его же начальник. С тех пор секретарь обходил подлого старика за тридевять морей.

Тихий храп со стуком раздался из-за поворота. Секретарь в два прыжка оказаться в коридоре и успел увидеть, как сонный стражник поднимает выпущенное из рук копье. Ульрих шикнул на него: «Дурак тростниковый, винира разбудишь!», и погрозил кулаком с таким чувством, что стражник побледнел и заморгал. Приметный стражник, у правого башмака трещина на носу. И нерадивый, третий раз на посту дрыхнет. Не ценит службу в теплой уютной ратуше. Ну что ж… этот раз будет последним, стоять ему на продуваемом всеми ветрами Золотом причале.

Ульрих покрутил руками и ногами, не коря судьбу. Можно первым попасться на глаза начальству, первым озаботиться о мелочах для главы города. Не будет того, кто ему портит настроение.

Первый помощник винира… Первый же, кто выводит начальство из себя. Верный, но всегда недостаточно. Послушный, но все через силу.

Ульрих улыбнулся. В тюрьме, на привязи — вот где «цепному псу» самое место. Там он и останется надолго, если не навсегда, а уж если выйдет…

Выпустили бы Бэрра сейчас без суда! Он ведь в глупой своей гордости бежать не станет. Не успеет он понять, что происходит, как его вздернут на ближайшем фонаре. Нередко секретарь позволял себе маленькую радость, представлял сладостную картину: вот Бэрр выходит — исхудавший и щурящийся после тюремного сумрака — и не успевает он вдохнуть воздух свободы, не успевает окинуть взглядом разозленных горожан и понять, что происходит, как те радостно накидывают веревку ему на шею. И вздергивают на ближайшем фонаре…

Зрелище болтающегося в петле Бэрра грело душу секретаря. Особенно в часы уныния, ведь винир все намеки пропускал мимо ушей.

Молодой человек горестно вздохнул. Место первого помощника сияло под небесами и отражалось в воде, оно никому больше не подходило, кроме как ему, но… пока рядом находился этот ухмыляющийся тип, винир не мог заприметить всех достоинств самого преданного слуги. А Бэрр находился рядом всегда, на полшага позади, следуя черной тенью следом и во время городских торжеств, и во время встреч послов, и на праздничных вечерах в ратуше. Ульрих же никуда не мог двинуться из приемной, а во время редких ужинов, на которые имел счастье быть приглашенным, довольствовался краем стола. Он не мог даже стоять на широком балконе, когда винир обращался к айсморцам, собравшимся ради его слов. Место секретаря находилось сбоку от дверей, за узким столом, где он торопливо записывал все, что доносилось снаружи.

Секретарь слышал многое. К примеру, Бэрр обронил Шону, пока они еще числились приятелями, что сопровождать винира для Бэрра обязанность, утомительная и тягомотная. Он готов променять на пару дней в унылом доме с решетками, находившемся