Проклятие Айсмора - Ольга Зима

Он сидел, прислонившись к стене, не шевелился. Крысенок отложил мысли о соломе, отважился и подошел. Поводил носиком, коснулся усиками, за руку пощекотал — холодная! — и куснул за кисть. Проверить.

А то лежал тут один когда-то. Лежал, холоднее становился и пах все хуже, а потом вынесли его.

Нет, этот оказался живым. Дрогнули пальцы, не оттолкнули. Крысеныш собирался было убежать стремглав, однако остался на месте. Человек не вызывал страха, не нападал. Он лишь вздохнул громче и с легким шорохом подтянул ноги к груди.

— Крысы, — голос скрипнул, как петли на двери, которую давно не открывали. — Ну, хоть крысы…

Здесь не имелось отверстий наружу, но то, что снова наступает темнота, крысенок почувствовал. Эта ночь была для него не такой, как все предыдущие с самого его рождения. Потому что его слушали. И с ним разговаривали.

После знакомства каждый продолжил заниматься своим делом: человек черной тени молча и неподвижно сидел у стены, крысенок копошился, безуспешно пытаясь найти что-нибудь для сна. Очень уж не хотелось выгрызать нору в невкусных влажных стенах. Крысенок вдруг ощутил протянутую руку с шариком хлеба. Подбежал, долго водил носиком вверх-вниз, робея.

Сцапал — и убежал. Вдогонку раздалось скрипучее:

— Если ешь, значит, пьешь и спишь. Смотри, что у меня есть? Я дам тебе башмак. Видно, хозяину он больше не нужен. Дал бы и свой сапог, все равно ходить тут некуда. Но башмак подойдет больше, хоть и ухи просит…

Так появилась уверенность, что человек его не обидит. И уютный домик, набитый мелким сеном, тоже появился.

— Ты кажешься светлым. Почти белым. И на боку я чувствую ссадину. Ты подрался? Или… а-а-а, тебя прогнали!

Крысеныш выпрямился возмущенно: «Нет, я сам. Сам ушел! И пару хвостов еще откусил. Видел бы ты меня в др-р-раке!»

Человек опять погладил его. Крыс прогнул спинку под пальцами, подставил ушко. Необычно. Приятно.

— Ничего. Одному тоже можно. Я ведь живу? Или вроде того. Держи… Кроме хлеба, ничего нет. А ты, наверное, любишь рыбу? Или семечки? Что для вас, хвостатых, лакомство?

«Орехи, — задумчиво повел носом крысенок, но ничем похожим не пахло. — Орехи бывают у здешних. Я принесу тебе один, когда они уснут от своей отравы».

— Ты хороший слушатель. Еще одна добрая душа в хрупком теле. Почему вы верите мне? Почему другие не верят? Не слушают. Не спрашивают ни о чем. Лучше бы допросили, я бы понял… Или это мне что-то понять надо?

Крысеныш решил не убегать. Может, удастся узнать о том, внешнем мире, который большой и не только из дерева и железа. Откуда люди приносили другие запахи, но они быстро терялись. Попасть туда было страшно и интересно.

Крыс сел на задние лапки, почистил мордочку и приготовился слушать. Человек, откинув голову на стену, тихо и медленно заговорил:

— Многие думают, что начинают жить с рождения. Кто-то говорит, с первого гребка в первой лодке. Кто-то — с объятий матери. Я день начала этой жизни помню хорошо, и дело не в лодке. День дурной, но я помню его волнительным… Второй день после того, как, сильный и властный, он нашел меня в Золотых песках. Знаешь, как он тогда красиво говорил? «Порядок… город… ты сможешь, чтобы всем хорошо было!» А у нас совсем плохо. Думал, всем помогу и своим тоже. Я в ратушу пришел с первыми лучами, надел лучшее. Да что там, лучшее, рвань одна, башмаки стоптались, но хоть имелись. Винира не увидел, а ведь, юнец, думал, что опять он со мной говорить станет. Красиво и сильно. А меня с порога — к той жабьей заднице, что тогда помощником была… Встреть сейчас — убил бы. Нет, ты не думай, я без повода на людей не кидаюсь, ни с мечом, ни со словом. Но этот стоил… Так он хотел, чтобы только его замечали, что разогнал полратуши. Люди ответа винира месяцами ждали: подать прошение некому, и известить о решении никто не приходил. Меня подручным взяли, а этот… Он мне дел тогда навалил немерено. Сказал, на день. Я узнал потом, что два посыльных за четыре дня справлялись. Но это потом. А тогда я успел все исполнить до захода солнца. Успел, невозможным не посчитал. С лодочником договорился, и он меня ждал, сколько и где надо. Иначе никак, еще ведь до Золотых песков нужно было успеть. На мосту у ворот всегда заторы, проверки, стража ходит, а никакой бумаги из ратуши мне не дали… На сушу через воду пробираться запрещено, да кто меня заметит? Прятался пару раз от охраны, топляком прикидывался…

Человек усмехнулся, хотя крысенок не понял его улыбки, лишь холодом повеяло.

— Один раз путь сократил, течением чуть не снесло. Оно сильное там… Потом так же возвращался. Лодочник не хотел отдавать кольцо, что я в залог оставил. Видно, рассчитывал, что не выплыву я, а оно ему достанется… А я за тем кольцом под лед горной реки бы… Мамино оно. Мне его дед отдал… Дурная история, потому что нет ни деда для меня, ни внука для него. Он мамин выбор осудил, да так, как принято в этом городе — чтобы навсегда и до последнего вздоха не простить. Любого последнего вздоха. Деда я видел один раз, почти случайно. Думал, найти нас не могут, а никто не искал детей Элинор, дочери Райана. Оказалось, никто и не знал, что она умерла. Даже что там — знать не хотели. Я сначала осторожничал с дедом, не понимал, как вести себя, что говорить. А как почувствовал, что не нужен вовсе — до чего же унизительно, словно попрошайка у родича! — что всколыхнулось во мне, не знаю. Назвал его сам не помню как, и ушел… Он догнал уже на улице, кольцо вручил фамильное — мол, Элли оставила, уходя.

Крысеныш понюхал, подумал, расхрабрился и быстро взобрался по руке, цепляясь коготками за куртку и помогая хвостом. Уселся на широком плече. Потянулся носом в ухо. Человек осторожно повел головой, но не сбросил.

— Про это кольцо теперь в городе знают трое. Я, ты вот и… Хочешь, я расскажу тебе о ней? Ты уже знаешь о кольце моей матери, но не знаешь о большей ценности… и даже не знаешь, какая она. И я не знал… Она как солнце. Само светило, и глаза как небо. И волосы чудные, золотые. Есть рыжие, а у нее — золотые. Сейчас скажу