Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

Эльберфельд-Бармен (родина Фридриха Энгельса, где жила его семья благочестивых фабрикантов) или Крефельд в Пруссии, в Южной Бельгии или в Саксонии. Если мы посмотрим на широкие массы независимых ремесленников, крестьян, везущих продукты своего труда зимой на продажу, рабочих-надомников, сезонных рабочих и представим их озером, то островами на этом озере покажутся рабочие фабрик, заводов, шахт и кузнечно-прессовых цехов. Весь пейзаж это будет почти одна вода; а если метафору приблизить немного к действительности, то островки тростника — это та продукция, которая вырабатывалась в торговых и промышленных центрах. Домашние и другие виды производства, зародившиеся ранее как некие придатки феодализма, все еще существовали. Большинство из них — Силезские полотняные производства — сокращались с потрясающей быстротой{140}. Большие города едва ли подвергались индустриализации, хотя в них проживало много рабочих, ремесленников, работавших в сфере услуг, транспорта и других государственных служб. Во всем мире в городах с населением более 100 тыс. человек, не считая Лиона, только британские и американские являлись настоящими промышленными центрами. В Милане, к примеру, в 1841 г. имелось буквально два маленьких паровых двигателя. Фактически типичный промышленный центр в Британии так же, как и в Европе, представлял собой маленький или средний провинциальный городок или комплекс деревень.

Индустриализация в Европе и до некоторой степени в Америке имела одно важное отличие от британской. Предварительные условия частного предпринимательства здесь были не столь благоприятны. Как мы видели в Британии, после 200 лет медленной подготовки производственный процесс не испытывал недостатка в стимулах производства и никаких препятствий для полного развития капитализма со стороны казенных органов. В других же местах все было по-иному. В Германии, к примеру, существовала определенная нехватка капитала. Это видно и по очень скромному уровню жизни среднего класса Германии (это замечательно передано в очаровательных в своем аскетизме декорациях интерьера Бидермайера). Часто забывается, что по стандартам того времени в Германии Гёте, чей дом в Веймаре можно было сравнить с домом скромного британского банкира, на самом деле был очень состоятельным человеком. В 1820-х гг. придворные дамы и даже принцессы в Берлине носили простые платья из перкали круглый год, а если у них было шелковое платье, они его берегли для особых случаев{141}. Традиционная система гильдий мастеров, квалифицированных рабочих по найму, подмастерьев продолжала препятствовать деловому предпринимательству, перемещению квалифицированного труда и всем изменениям в экономике, в 1811 г. в Пруссии было запрещено заводским рабочим вступать в гильдии, члены гильдии имели некоторую политическую поддержку от муниципального законодательства того времени. Положение с гильдиями оставалось неизменным до 1830–1840 гг. Только в 1850-х годах повсеместно появились свободные предприниматели.

Множество мелких государств, в каждом свое руководство и закрепленные законом имущественные права — все это сдерживало рациональное развитие. Победой бы явилось создание всеобщего таможенного союза (исключая Австрию), какой с успехом создала Пруссия в своих собственных интересах и под воздействием своего стратегического положения с 1818 по 1834 г. Каждое правительство из меркантильных и патерналистских побуждений обрушивало свои предписания и административный надзор на своих скромных подданных во имя обеспечения социальной стабильности, а также для возбуждения частного предпринимательства. Прусское государство контролировало качество и торговые цены продукции кустарного производства, деятельность силезского кустарного производства тканого полотна и операции шахтовладельцев на правом берегу Рейна. Для того, чтобы кто-то мог открыть шахту, необходимо было получить разрешение правительства, и он мог быть лишен этого права, когда уже занимался бизнесом.

Естественно, при таких обстоятельствах (которые были одинаковы во многих странах) промышленное развитие должно было проходить по другому, отличному от британского, пути. Таким образом, по всей Европе правительство принимало большее участие в промышленном развитии не потому, что уже привыклб к этому, но потому, что было вынуждено.

Вильям I, король Соединенных Нидерландов, в 1822 г. основал Société Générale pour favoriser l’industrie Nationale des Pays Bas[150], наделенное государственной землей, при этом 40 % акций предназначалось королю и 5 % другим участникам общества: прусское государство продолжало руководить большинством государственных шахт. Все без исключения новые системы железных дорог планировались правительством, и хотя обычно правительство не строило их, но поддерживало, предоставляя выгодные концессии с гарантированными вкладами. И в самом деле, даже по сей день Британия является единственной страной, чья железнодорожная система была построена исключительно благодаря риску и стремлению к прибыли частного предпринимательства при отсутствии премий и гарантий инвесторам и предпринимателям. Самые первые и великолепно спланированные сети железных дорог в Европе были бельгийские, спроектированные в начале 30-х гг. с целью отделения независимой страны от системы сообщения (главным образом водных), ориентированных на Голландию. Политические затруднения и незаинтересованность консервативной крупной буржуазии помещать деньги в спекулятивные инвестиции, таким образом, откладывало систематическое строительство железной дороги во Франции, решение о строительстве которой было принято парламентом в 1833 г.; в Австрии строительство было отложено из-за нехватки ресурсов, хотя государство решило строить железные дороги в 1842 г.; так же обстояло дело в Пруссии.

По сходным причинам предпринимательство на континенте гораздо больше, чем в Британии, зависело от современного бизнеса, торгового и банковского законодательств и финансовых инструментов. Французская революция создала все это: наполеоновский свод законов, где большое значение отводилось законным гарантиям свободы предпринимательства, в них признавались законы об обмене и других коммерческих сделках; организация предприятий с акционерным капиталом, которые были разрешены по всей Европе, за исключением Британии и Скандинавии, ставших основной моделью для всего мира. Более того, изобретения по финансированию промышленности, принадлежавшие умам молодых революционеров, сен-симонистов, братьев Перейра, были повсюду взяты на вооружение. Их величайшее достижение должно было подождать 1850-х гг., когда во всем мире начался подъем, но еще в 1830-х гг. бельгийское Société Générale начало применять банковские инвестиции таким образом, как придумали Перейра и финансисты Голландии (хотя еще в то время к этому не прислушались большинство бизнесменов), позаимствовавшие идеи сен-симонистов. В сущности, эти идеи были нацелены на привлечение разнообразных внутренних капитальных ресурсов, которые просто так не пошли бы на развитие промышленности, и чьи владельцы не знали бы, куда их вложить, если бы и хотели сделать это, через банки и инвестиционные кредиты. После 1850-х гг. это породило характерный европейский (особенно это было свойственно Германии) феномен большого банка, действующего как инвестор, а также и как банкир, и таким образом контролирующего промышленность и способствующего ее ранней концентрации.

III

Так или иначе экономическое развитие этого периода содержит один большой парадокс: Францию. На бумаге ни одна страна не развивалась более стремительно. У нее были, как мы видели, законы, идеально подходившие для капиталистического развития. Искусство и изобретательность ее