Тюмень без секретов, или Как пройти на улицу Павлика Морозова - Александр Антонович Петрушин

мы его забросали землей и произвели несколько выстрелов в голову. Процесс похорон закончился. Наследства осталось от Андроника чугунные часы и серебряный крест с изображением Богородицы под синей эмалью, цепь и крест под золотом...».

Только через восемьдесят лет, в 1999 году, обстоятельства страданий и мученической смерти Пермского архипастыря перестали быть тайной. Тогда же архиепископ Андроник был причислен к лику месточтимых святых Пермской епархии. Общецерковное почитание в лике святых новомучеников совершено на юбилейном Архиерейском соборе Русской православной церкви в августе 2000 года.

Преступление без наказания

То ли зачлись вороватым тюменским чекистам их прежние пермские «заслуги», то ли по каким-то другим причинам, но за присвоение чужих ценностей их лишь исключили из партии и уволили из ЧК. Похожими, достаточно мягкими наказаниями отделались в том же 1919 году руководители других губернских ЧК, также нечистые на руку. Например, высокопоставленные казанские чекисты латыши Лапинлауск и Кангер – были обвинены в присвоении вещей арестованных, вымогательстве взяток и систематическом пьянстве в ущерб работе. Хотя вина этих деятелей ЧК была полностью установлена трибуналом, только Лапинлауск, начальник секретно-оперативного отдела ЧК Казани, получил пять лет тюрьмы.

Впрочем, сразу же после приговора его отправили на психиатрическое лечение, а через год освободили от тюрьмы под личное поручительство земляка зампреда ВЧК Петерса.

Девятнадцатилетняя чекистка Кангер была вообще амнистирована, так как являлась любовницей председателя Казанской ЧК Карлсона. Самому Карлсону, чьи подчиненные и интимные подруги в ЧК выпускали за взятки арестованных, вся эта история стоила только снятия его с должности и назначения в центральном аппарате ВЧК преподавателем курсов оперативной подготовки. Вскоре Карлсон опять на большом посту в Украинской ЧК. Его расстреляют только в 1937 году совсем по другому поводу. А тогда, в 1919-м, на его место главы Казанской ЧК из Москвы был прислан очередной латышский чекист – Девинталь.

Такое засилье латышей в руководстве чекистских органов Поволжья, Урала и Сибири как-то не вяжется с утверждениями современных латышских политиков о зверствах НКВД в предвоенной и послевоенной Латвии. Впору их спросить: кто же являлся родоначальником всей этой карательной системы?

Что касается Комольцева и его подчиненных по Тюменской ЧК, то уже через год они обратились в ЦК РКП(б) с просьбой о восстановлении в партии большевиков, в чем им было отказано. После этого следы Падерно-Падерниса и Добиласа затерялись, а Комольцев стал заведовать в Ялуторовске отделом народного образования и комиссией по оказанию помощи голодающим.

В 1922 году его восстановили в партии и поставили руководителем учено-распределительного отдела Тюменского губкома РКП(б). Когда такой партийно-кадровый кульбит вызвал недоумение у тюменцев, то Комольцева по решению ЦК РКП(б) перебросили в Ставрополь на должность завпредотделом, одновременно избрав членом губкома партии.

В 1924 году он заболел и возвратился на родину в село Красногорское уже Исетского района Тюменского округа Уральской области. Здесь организовал, как в столыпинские времена, выселок-хутор «Искра», куда вошли 32 крестьянских хозяйства.

После их обобществления в колхоз «Свободный Урал» семья Комольцевых часто меняла место жительства: 1930 год – села Исетское и Заводоуковское, 1931-й – Ташкент, 1932-й – Сызрань, 1933-й – Ульяновск. Там Степан Александрович умер в 1936 году.

Улица «железного наркома»

В августе 1936 года в Советском Союзе прошел первый из больших московских процессов 1936–1938 годов, в результате которого были приговорены к смерти и расстреляны лидеры оппозиции. Борьба со Сталиным объявлялась заговором с целью захвата власти. При этом у арестованных оппозиционеров выбивали признание, будто бы они действовали по заданию разведок Англии, Германии, Польши, Японии...

22 августа 1936 года, предчувствуя неизбежный арест после того, как его имя было упомянуто на процессе по делу Каменева и Зиновьева, застрелился Михаил Томский, бывший глава советских профсоюзов, директор Объединенного государственного издательства.

На следующий день газета «Известия» сообщила, что «...кандидат в члены ЦК ВКП(б) Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами... покончил жизнь самоубийством».

Это был очень трезвомыслящий и предельно циничный человек. В 1922 году на XI съезде партии под аплодисменты делегатов он заявил: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме!». И он не шутил. В дни пресловутого Шахтинского дела, до такой степени шитого белыми нитками, что даже ближайшие сталинские соратники сомневались в целесообразности открытого судебного процесса, Ворошилов в записке Томскому от 2 февраля 1928 года спросил: «Миша, скажи откровенно: не вляпаемся ли мы при открытии суда в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?». Томский ответил: «По Шахтинскому делу и вообще но уголовному делу такой опасности пет. Это картина ясная. Главные персонажи в сознании. Мое отношение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить». Через несколько лет, увидев свою собственную фамилию среди той самой полдюжины коммунистов, которых «не мешало бы посадить», он безо всяких иллюзий и проволочек сунул в свой рот дуло нагана.

В Тюмени почему-то посчитали, что примыкавшая к Ишимской улица Томская названа именем застрелившегося профсоюзного лидера, и решили переименовать ее в улицу Генриха Ягоды, наркома внутренних дел, генерального комиссара государственной безопасности СССР, что соответствовало маршальскому званию.

Когда он в июле 1934 года возглавил НКВД, «в газетах появились хвалебные статьи об организаторских способностях Ягоды и фотографии Сталина и Я годы, где они изображены чуть ли не в обнимку». В стране пели песню:

Сам Ягода ведет нас и учит. Зорок глаз его, Крепка рука.

Его имя носили заводы и фабрики, на его родине в городе Рыбинске существовала площадь Ягоды (ныне Соборная), обсуждался проект переименовать город Рыбинск в Ягоду[24].