Ложная слепота (сборник) - Питер Уоттс

Я не сводил глаз с бабочки на ее запястье. Радужные крылышки лениво подрагивали и складывались. Мне стало любопытно, сколько у нее таких татуировок? Я видел пять, на разных частях тела, хотя одновременно больше одной не появлялось. Подумывал спросить, но сейчас момент был неподходящий.

– Временами ты бываешь таким… жестоким, – говорила она. – Я понимаю, это не со зла, но… не знаю. Может, я для тебя лишь предохранительный клапан, пар спускать. Может, тебе приходится так глубоко уходить в работу, что все накапливается, и нужна груша для битья. Может, поэтому ты все это говоришь.

Теперь она ждала от меня ответа.

– Я был с тобой честен, – ответил я.

– Да. Патологически. Ты хоть одну дурную мысль оставил при себе? – Ее голос дрожал, но глаза – хотя бы сейчас! – остались сухими. – Пожалуй, я виновата не меньше твоего, даже больше. Я со дня нашей встречи понимала, что ты… отстраненный. Наверное, в глубине души изначально знала, что этим все кончится.

– Тогда какой смысл было стараться? Если знала, что мы просто так разойдемся?

– Ох, Лебедь! Разве ты сам не твердишь, что все рано или поздно рушится? Разве не ты говорил, что все проходит?

Мои отец и мать удержались. По крайней мере дольше, чем мы.

Я нахмурился, поражаясь, как позволил этой мысли забрести ко мне в голову.

Челси сочла мое молчание обидным.

– Наверное… я думала, что смогу помочь, понимаешь? Исправить то, что тебя сделало таким… озлобленным.

Бабочка начала гаснуть. Такого никогда прежде не случалось.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать? – спросила она.

– Ага. Что я с заскоками, псих, по сути.

– Сири, ты даже от корректировки отказался, когда я предлагала. Ты так боишься, что тобой начнут управлять, шарахаешься от базовых каскадов. Ты единственный из известных мне людей, которого действительно можно назвать неисправимым. Не знаю… Может, этим стоит гордиться.

Я приоткрыл рот – и захлопнул его.

Челси грустно улыбнулась:

– Что, Сири, ничего? Совсем нет слов? Было время, когда ты всегда точно знал, что сказать, – ей вспомнилась ранняя версия меня. – А теперь я гадаю, был ли ты хоть раз серьезен.

– Ты ко мне несправедлива.

– Да, – она поджала губы. – Ты прав. Я вовсе не это хотела сказать. Пожалуй, дело не в том, что твои слова – неправда. Скорее, ты просто не понимаешь их смысла.

Крылья потеряли цвет, и бабочка превратилась в хрупкий, почти неподвижный карандашный рисунок.

– Я согласен, – проговорил я. – Я сделаю корректировку. Если для тебя это так важно. Прямо сейчас!

– Поздно, Сири. С меня хватит.

Может, она хотела, чтобы я ее окликнул? Все эти неслышные вопросительные знаки и многозначительные паузы. Вероятно, она давала мне возможность оправдаться, вымолить еще один шанс. Искала причины передумать.

Я мог попытаться, сказать: «Не надо! Прошу, умоляю. Я не хотел тебя прогнать, лишь чуточку, на безопасное расстояние. Пожалуйста! За тридцать долгих лет я не чувствовал себя ничтожеством только рядом с тобой».

Но, когда я поднял глаза, бабочки уже не было. Как и Челси. Она ушла, забрав с собой груз сомнений и чувства вины за то, что довела меня. По-прежнему думала, что в нашей несовместимости никто не виноват, а она старалась, как могла. И что даже я старался, согбенный прискорбными тяготами психологических проблем. Она ушла… Может, даже не корила меня. Я же так и не понял, кто из нас принял окончательное решение.

В своем ремесле я был мастер. Такой мастер, что занимался им, даже когда не хотел этого.

– Господи! Вы слышали? – Сьюзен Джеймс металась по вертушке, как ошалевший гну при пониженном тяготении. Я под прямым углом мог различить белки ее глаз. – Подключай канал! Канал подключай! Вольеры!

Я подчинился. Один из шифровиков колыхался в воздухе, второй по-прежнему жался в углу.

Джеймс приземлилась рядом со мной на обе ноги и пошатнулась.

– Сделай громче!

Шипение воздухоочистителей. Отдаленный механический лязг, эхом отдающийся в корабельном хребте. Рокот корабельных кишок. И больше ничего.

– Ладно. Значит, перестали, – Джеймс вытащила дополнительное окошко и пустила запись в обратную сторону.

– Вот, – объявила она, выкрутив громкость на максимум и запустив фильтр.

Парящий шифровик в правой половине окна уперся кончиком протянутого щупальца в перегородку между двумя вольерами. Съежившийся пришелец слева оставался неподвижен.

Мне показалось, я что-то слышу. На краткий миг словно мошка прожужжала, но ближайшая мошка летала где-то в пяти триллионах километров от нас!

– Повтор. Замедлить. Определенно жужжание. И вибрация.

– Еще медленнее.

Серия щелчков, извергнутых дельфиньим дыхалом. Презрительное фырканье.

– Нет, дай сюда!

Джеймс вломилась в виртуальное пространство Каннингема и сдвинула ползунок до упора влево.

Тук-тук… тук… тук-тук-тук… тук… тук-тук-тук…

Из-за снижения доплеровской частоты почти до нуля сигнал растянулся на добрую минуту: в реальном времени прошло пол секунды.

Каннингем увеличил изображение. Шифровик в углу оставался неподвижен, если не считать дрожи под шкурой и шевеления свободных щупалец. Но прежде я видел только восемь, а сейчас из-под центрального узла выступил костлявый нарост девятого. Оно, скрученное и скрытое от взглядов, стучит, пока собрат как ни в чем не бывало прислоняется к стене с другой стороны.

Нет, ничего подобного! Второй шифровик бесцельно дрейфовал посреди своего вольера.

Глаза Джеймс блестели.

– Надо проверить остальные…

Но «Тезей» следил за нами и соображал намного быстрее. Он уже прошерстил архивы и выдал результат: три подобных сигнала за два дня, длительностью от двух секунд до едва одной десятой.

– Они разговаривают, – прошептала Джеймс.

Каннингем пожал плечами. Забытый окурок дотлевал у него в руке.

– Как и многие животные. Кроме того, такими темпами они явно не вычислениями занимаются. Танцующая пчела передает не меньше информации.

– Роберт – это бред! Ты сам понимаешь…

– Я понимаю, что…

– Пчелы не скрывают, о чем говорят. Они не разрабатывают с нуля новые способы общения исключительно ради того, чтобы запутать наблюдателя. Это не инстинкт, Роберт, а разум.

– И что с того? Забудем на минуту тот неудобный факт, что у этих созданий вообще нет мозга. Мне определенно кажется, что ты не продумала свою мысль до конца.

– Разумеется, продумала.

– Да ну? И чему же ты радуешься? Не понимаешь, что это значит?

По моей спине вдруг пробежали мурашки. Я оглянулся и посмотрел вверх. В центре вертушки показался Юкка Сарасти: он глядел на нас, сверкая глазами и будто скалясь.