Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

— Да, — отвечаю, — Борис Алексеевич, памфлет-то вышел общественно-значимым, хотя и с вашей этикеткой («Дом на Пятницкой, 1») посередине газетного листа. То есть — не «проплатная статья». Яи гонорар за нее получил. (Рублей 120, кажется.)

— Ну, хочешь, — торгуй тогда моей «Смирновкой», на самых абсолютно лучших ценах.

Дело было еще до введения акцизов, бандеролек, марок на бутылках, и перепрофилировать мое и без того спивающееся внедренческое малое предприятие в фирму по «водочному опту» делом оказалось не сложным. Потихоньку прибились и люди: все из нашей разметанной интеллигенции. Доверенным партнером стал геофизик Миша Баскаков. Экспедиторствовали, развозили водку по «точкам» мы все, но особенно успешен был Сергей — переводчик из «Музея Ленина» в Ульяновске, в совершенстве владевший английским и португальским, когда-то сопровождавший делегации, «…а сейчас там вообще — полная ж…».

Склады и «офис» — на замершем заводике. Располагался он чрезвычайно удобно, не «промзона», в двух шагах от станции метро «Пролетарская» и быстро набился подобными арендаторами. Ноев ковчег. Позже и в этот мир дилетантских 1990-х — постучалась дисциплина. Нужно было укрупняться, становиться акцизным складом — или закрываться…

Одну машину, «зилок» мы еще продали, а «газон» оставили водителю — его «арендной платой» были в основном просьбы подкинуть пару сотен на ремонт и репортажи из автомобильного нутра, цветистые, но впрочем, правдивые. Тот «газон» был, действительно, очень плохой машиной… А «офисное» кресло стоит у меня на даче. Заканчивая этот период, вновь перехожу на анкетный формат:

Публиковал эссе и рассказы в «Литературной…», «Независимой…», «Новой…» газетах, журналах, вел мастер-класс журналистики. Работал пиарщиком и преподавал пиар новым поколениям доверчивых и самонадеянных. В 2000–2002 годах заседал в госдумовском Экспертном совете по…длинное название… законодательству в алкогольной сфере.

Музыкально-джинсовая пауза

Отматывая клубок от того августовского белдомовского зеваки 91 года, нужно сказать, хотя бы немного и о содержимом его пакета. Мои опасения за целостность пластинки Pink Floyd в случае каких-либо разгонных эксцессов заслуживают упоминания, как определенный штришок, весточка из мира ценностей нашего поколения.

Сейчас мне очень неудобно признаваться, буквально по всем пунктам: что приходил тогда, что стоял-кричал, чего держал в руках, о чем думал.

Единственное облегчение, что все фактурные подобности нашей советской молодежной меломании давно уже наполнили мемуарные тома. Сотни ветеранов уже напомнили читателям, что средний «диск» тогда стоил студенческую стипендию (40 рублей), «запиленный» иногда дешевле, но свежак, раритет доходил до двух стипендий и выше.

И даже подмеченные мною вкусовые расслоения (но строго — в пределах англоязычной поп-музыки), сводившиеся к тому, что, помимо всеобщих идолов, ребята, например, «попроще» любили Deep Purple, а кто «поутонченней» — Led Zeppelin, — скорее всего и об этом уже написали. Pink Floyd из моего августовского пакета, был тогда более-менее в мэйнстриме, в нашем мэйнстриме…разве что пластинка, The Piper At The Gate Of Dawn, («Волынщику врат зари»), та, что еще с Сидом Барретом, была — на любителя.

Наверняка всем известно и то, как тогда ждали любых статей, пусть самых разоблачительных, из рубрики «Их нравы»(а были, кажется, рубрики и более устрашающие), разгромных — но хотя бы с крупицей информации: какой именно негодяй там играет на ударных и как зовут вражеского басиста? На торговле этим дефицитом зарабатывали многие околомолодежные журналы/газеты. Артемий Троицкий в те годы подарил нас шикарным исследованием: «Куда катятся камни?»— о Rolling Stones. А потом и статьей: «Куда летят цеппелины?»— о Led Zeppelin. Потом информационный ручеек перекрыли, а я-то столько уже заголовков подобрал для Артемия: «Куда углубились Парпл?», «Кого шокируют Блю?», но, увы…

Но еще большее «увы» я должен адресовать своим сегодняшним старшим товарищам, — помните, я говорил о троих писателях, из числа подписавших то самое «Слово к народу», за которое тогда — тот самый ГКЧП, против которого мы — у того самого Белого дома… ну и так далее. Увы… мы, столичное студенчество, не были тогда исключением — вспоминая сейчас всех друзей, знакомых по армии, провинциалов, деревенских ребят, перебирая все праздники, самые разные компании, я не могу вспомнить хоть одного противостояния, в котором кто-то отстаивал бы «русскую народную», «советскую эстрадную».

Примеры из сферы музыки кому-то может, покажутся и несерьезным — но только не молодежи 70 — 80-х годов. То, что они оказались в «империи лжи» — они узнавали не из Солженицына, а из простого сопоставления молодежных песен. «Тут» — ложь и цинизм в совершенно невыносимой концентрации, «там» (на Западе) — да… в общем-то неизвестно что… но положенное на бодрые аккорды. А языковой барьер — был барьером и от лжи.

Но всякий декларирующий какое-либо правило, должен, конечно, упомянуть и об исключениях. Исключениями в нашей англоязычной музыкальной юности-молодости были… ВИА (вокально-инструментальные ансамбли), каковые можно вполне назвать и вокально-паллиативными — были, скорее неким черным ходом на Запад, сродни тем «исследованиям» Троицкого. («Кто слизывает у Битлз?»). Но их, ВИА, сегодня тоже слушают и переслушивают, собирают ностальгические коллекции.

Второе исключение — «Песняры». Исключение в смысле прорыва англоязычного фронта, они были важным подтверждением, иллюстрацией другого тезиса. Во всех изданиях книги «Вторая мировая Перезагрузка», в главе «Война и Справедливость», размышляя о смысле страданий войны, катарсисе, я исследовал феномен республики под управлением настоящего героя той войны, доводя свои тезисы до подзаголовка: «Петр Матерое — упущенный шанс Советского Союза».

«Песняров» слушали, хотя и подшучивали: «ПеНсняры», — дескать, любая неанглийская музыка — «пенсионерская». Вся штука была в том, что вроде бы вот, по определению диссидентов — «одна шестая при Брежневе-Андропове-Черненко», океан абсолютно равномерного вранья и цинизма. Но мы как-то чувствовали: «…в Белоруссии, там что-то по-другому». В частности, приехал уральский парень Мулявин и невиданное дело для остального СССР: «разрешили рок-музыку». И в песняровских версиях белорусские народные песни зазвучали на весь СССР. Зато московские «старперы» из Союза композиторов пробили в ЦК КПСС постановление: молодежные ансамбли на своих концертах должны перемежать свои песни — с ИХ, союзкомпозиторскими песнями. Прилагалась и обязательные квоты, и нормы отчисления авторских, само собой. Неисполнение ИХ песен влекло запрет на дальнейшие концерты, милицейские разгоны. Уверяю вас, это «Постановление ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ» — было самым известным из всех цековских постановлений для очень значительной части нашего молодого населения… Вот вам и вопрос/ответ: где члены Союза композиторов могли пробить такое постановление об обязательном исполнении их песен? В Москве, у генсека, недавно тоже пробившего пункт об обязательном участии полковника Брежнева в мемуарах маршала Жукова, или в Минске, у народного героя-партизана Петра Машерова?

И третий неанглоязычный остров — барды, КСП (клуб самодеятельной песни). В нашем МИУ барды были традиционно любимы, и мое тогдашнее немного отрицательное к ним отношение диктовалось сугубо личными мотивами: моя подруга была очень там популярна, звезда этих загородных слетов, вечно в окружении. И тогдашнее мое «самодеятельное творчество» заключалось разве что в эпиграммах, пародиях, обыгрывавших тогдашний гимн бардов («Солнышко лесное»). Выдававших все же некоторую зависть к их дружному, хорошо самоорганизованному кружку. В 1996 году я как-то тиснул в «Независимой газете» в рубрике своих мини-эссе вот это:

Самодеятельная песнь песней

Наивные, гадали — не догадывались, зачем это «тоталитарный молох», подмявший страну, воцарившийся в науках, литературах, репертуарах, долавливает еще и самодеятельную песню-песенку (КСП), безобидных бородачей с гитарами за 8 рублей 75 копеек? Собирали доносы, принимали объяснительные, губили карьеры (сгоряча раздавали и срока). Ну, зачем еще? Бездна власти — и такая строгость мер, принятых по поводу бардов-рокеров. Иметь 135 атомных подводных лодок, 3000 танков — и не рискнуть запустить пластинку какой-ни-будь «Машины времени» или Никитиных?

Ответ дошел (ну вечно так), когда и вопрошающим, и всем прочим давно уже стало совсем не до того…

Тут Гавриил Попов, итожа, «обобщая и анализируя», отметил (и совершенно справедливо), что благодаря московским митингам «мы оказались в августе 91-го организованно-под-готовленными», знали, «кто старший группы, кто обзванивает, кто приносит плакаты».