Тигр, светло горящий - Трейси Шевалье

— Могу поспорить, у них за всю неделю ничего интереснее не было, — заметила Магги. — А может, и за месяц.

Когда они подошли к «Новой гостинице» — первому пабу в деревне, — из дверей их окликнула женщина.

— Эй, да это же Мейси Келлавей, а? Не знала, что ты возвращаешься. Да еще в таком виде.

Мейси ускорила шаг, но новая схватка остановила ее.

— Да и ты, Рози Вайтман, — добавила женщина, — похоже, в Лондоне не скучала.

— Не могли бы вы помочь нам, мадам, — прервала ее Магги, стараясь не давать волю раздражению. — У Мейси начинаются роды.

Женщина посмотрела на Мейси. За ее спиной появились два маленьких мальчика, разглядывающие незнакомых людей.

— А где ж ее муж? И твой?

Последовала пауза, во время которой Мейси открыла было рот, но тут же закрыла его. Та легкость, с какой она научилась врать в Лондоне, казалось, оставила ее.

У Магги это получилось лучше.

— Во Франции, — сообщила она. — Они отправились сражаться во Францию. А мне поручили доставить их жен домой.

Видя недоверчивый взгляд женщины, Магги добавила:

— Муж Мейси — мой родной брат Чарли, Чарли Баттерфилд, так его зовут.

Говоря все это, она не сводила взгляда с Мейси, ожидая, что та начнет подвирать следом за нею. Мейси открыла рот, помолчала, а потом сказала:

— Все так. Я теперь Мейси Баттерфилд. А Рози…

— Рози Блейк, — закончила за нее Магги. — Вышла за Билли Блейка в тот же день, когда женился мой брат, а после этого оба они отправились во Францию.

Женщина посмотрела на них оценивающим взглядом, глаза ее остановились на грязном атласном платье Рози. Наконец она обратилась к одному из мальчишек, выглядывавших из-за ее спины.

— Эдди, беги в «Пять колоколов», в «Корону» можешь не заходить, у них сегодня нет телеги. Спроси, могут ли они довезти роженицу до дома Келлавеев в Пидлтрентхайде.

— Мы пойдем навстречу телеге, — пробормотала Мейси, когда мальчишка скрылся из виду. — Не хочу, чтобы она на нас пялилась.

Она взяла Рози под руку, и они пошли дальше, а Магги опять потащила мешки, взвалив их себе на плечи. Она оглянулась назад и увидела, что говорившая с ними женщина перешла через дорогу к соседке, вышедшей из своего дома. Первая что-то говорила второй, и обе смотрели вслед удаляющейся от них троице.

Мейси на ходу вполголоса сказала Магги:

— Спасибо.

Магги улыбнулась.

— Ты ведь сама говорила, что всегда хотела иметь сестру.

— А Рози выдала замуж за Блейка! Подумать только!

— Что бы на это сказала миссис Блейк? — хихикнула Магги.

Они перешли из Пидлхинтона в Пидлтрентхайд, хотя Магги сама об этом ни за что не догадалась бы, не скажи ей Мейси, поскольку в длинной веренице домов, стоящих вдоль дороги, не было никакого разрыва. Она чувствовала, что ее все глубже и глубже засасывает в дорсетширскую деревню, и хотя это все же было лучше, чем голое поле, Магги в незнакомой обстановке чувствовала себя не в своей тарелке. Тут повсюду была грязь, у домов — соломенные крыши, а деревенские жители смотрели на них пустыми глазами. Несколько человек выкрикнули приветствия, но большинство помалкивали, глядя на девушек, хотя и узнавали их. В конце концов Магги стала спрашивать себя, не лучше ли Мейси было остаться в Ламбете и родить ребенка там.

Воды у Мейси начали отходить перед «Короной», и девушкам пришлось остановиться, потому что схватки становились чаще и болезненнее. Магги с Рози посадили Мейси на скамейку рядом с дверью паба.

— Господи, где же эта телега? — тяжело вздохнула Мейси.

Вышла жена хозяина и, вскрикнув, обняла и Мейси, и Рози. Казалось, что это была единственная доброжелательница, сменившая атмосферу с осуждающей на радостную. Из паба и соседних домов появились другие люди, и скоро две беременные девицы оказались в окружении удивленных соседей и старых друзей. Мейси сообщала всем новую ложь, называя себя Мейси Баттерфилд, причем делала это так небрежно и уверенно, что Магги захотелось поздравить ее.

«С ней все будет в порядке», — подумала она и сделала шаг назад в сторону от толпы.

Наконец появилась телега, которую привел мистер Смарт. Тот самый, который отвозил Келлавеев в Лондон. Теперь он принимал участие в другом, гораздо меньшего масштаба приключении, о котором потом сможет рассказывать в пабе. Несколько женщин подняли стонущую Мейси и положили на соломенную подстилку в задней части телеги. Следом забрались Рози и жена хозяина. Мейси повернулась, чтобы попросить Магги достать ей что-то из ее мешка, и обнаружила, что подружки нет с ними.

— Магги! — закричала она, когда телега тронулась. — Мистер Смарт, подождите Магги!

Но слова застряли у нее в горле, потому что сильнейшая схватка превратила их в крик.

Единственным свидетельством того, что Магги пришла с ними, были мешки двух девушек, которые лежали на скамейке перед пабом.

Глава девятая

Джем почувствовал, что что-то происходит, задолго до того, как появилась телега. Он работал перед крыльцом дома Келлавеев, крася стул, который только что довел до ума его брат Сэм. Вдруг вдалеке послышался гул, какой возникает, когда люди собираются и обсуждают что-то; в этом гуле время от времени звучали возбужденные детские голоса. Джем не стал брать это в голову, потому что уже слышал подобное немного ранее этим же днем, когда в деревню пришел агент, закупающий пуговицы. А сейчас, возможно, заспорили две женщины, несогласные с тем, как оценили плоды их трудов. Каждая жительница Пидла гордилась своим умением и расстраивалась, если ее работа не оценивалась по достоинству. Недоброжелательное замечание нередко становилось причиной свары, которая могла прилюдно продолжаться неделями.

Джем улыбнулся при этой мысли, но то была улыбка понимания, а не сочувствия. Теперь, после возвращения из Лондона, обычаи деревенской жизни представлялись ему странноватыми. Он, например, не мог себе представить, что его ламбетские соседи спорят из-за качества их пуговиц. Временами Пидлтрентхайд и его речушка казались ему мелкими после Ламбета и Темзы. Порой он открывал дверь дома, смотрел вокруг, и сердце его погружалось в уныние от того, что все вокруг оставалось таким же, как и день назад. Никто не носил по улице ананасы, на спины девушек не свисали небесно-голубые ленты. Он мог бы поговорить об этом с Мейси, будь она здесь. Ему не хватало сестры, и он завидовал ей — ведь она гораздо дольше него оставалась в Лондоне с Блейками.

Келлавеям было очень непросто снова обосноваться в Пидлтрентхайде, хотя они и отсутствовали меньше года. Они вернулись во время метели, а потому никто не видел, как они приехали. Они вошли в дом, когда Сэм и его жена Лиззи лежали в постели, хотя время едва перевалило за полдень. Возвращение было нелегким, и некоторые члены семьи так и не пришли в себя.

Томас Келлавей скоро занял свое прежнее место в мастерской, не очень охотно освобожденное для него Сэмом, который только-только успел вкусить радости самостоятельной жизни. Отец его работал медленнее, чем хотелось, и Сэм чаще, чем прежде, указывал ему на это. Томас иногда спрашивал себя, остается ли он по-прежнему хозяином в собственной мастерской.

Анне тоже было нелегко приспособиться к прежней жизни, потому что она вернулась на место, занятое ее невесткой. В прошлом Анна и Лиззи Миллер неплохо ладили, потому что Лиззи была тихой девочкой, почтительно относившейся к будущей свекрови. Но, выйдя замуж и обзаведясь своим домом, Лиззи превратилась в женщину с собственными взглядами на жизнь, вовсе не желавшую уходить на второй план, когда Келлавей вернулись в дом, который она стала считать своим. Кое-что она уже успела изменить: принесла какую-то мебель из родительского дома, повесила новые занавески, передвинула стол из одного угла комнаты в другой. Через час после возвращения Анна вернула стол на прежнее место, отчего Лиззи погрузилась в депрессию, продолжавшуюся вот уже семь месяцев.

По этой причине две женщины старались не оставаться друг с другом наедине, что было нелегко, поскольку они постоянно сталкивались по хозяйским делам. И если Анне нужно было помочь Лиззи постирать занавески, то она предпочитала работать в огороде за мастерской. Она чувствовала себя иначе, чем Джем, — не искала той волны возбуждения, которая невидимо затопляла деревню, когда случалось что-то новое. Вместо этого она полола грядки с луком и старалась не думать о пеньке, оставшемся от грушевого дерева в конце сада. Со дня смерти Томми прошло уже полтора года, а Анна все еще по нескольку раз на день вспоминала о нем. Она поняла, что такова уж родительская доля: твои дети остаются с тобой, живые или мертвые, рядом ли они или далеко. Она тосковала и по Мейси, оставшейся в Ламбете, и часто думала о том, как бы вернуть ее в Пидлтрентхайд.