Западня для Евы - Нора Робертс

— Может быть, ты прав.

Вот они и подошли к разделявшей их пропасти с острыми краями. Еве хотелось отойти подальше от края, хуже того, хотелось сделать вид, что пропасти вообще не существует. Но пропасть росла и ширилась прямо у нее на глазах, хотя ее тело еще не остыло от его объятий.

— С Фини согласовал?

— А как же! Мы с ним обошли то же поле, на котором мы сейчас с тобой фехтуем. Потом я рассказал ему, какая у нее квалификация. Он просто жаждет с ней работать.

— Ты его соблазнил?

Эти слова вызвали у Рорка легкую улыбку.

— Нет, подобная роль меня смущает. Я предпочитаю думать, что убедил его. Кстати, мы обговорили не только Риву, но и Токимото.

— Еще один из твоих, и опять штатский?

— Да, и у меня было несколько причин остановить выбор на нем. Во-первых, штатские с такой степенью допуска к секретной информации, как эти двое, вряд ли допустят утечку в СМИ. Не заводись с полоборота, — мягко попросил Рорк, увидев, что Ева оскалила зубы. — Риск утечки в обоих случаях практически равен нулю. Для Ривы — по очевидным причинам, а для Токимото — потому что он влюблен в нее.

— Ну надо же!

— Она об этом не знает, — предупредил Рорк. — Может, он никогда и не заговорит об этом, но факт остается фактом. А значит, он тоже будет трудиться не за страх, а за совесть. Вот что творит с человеком любовь!

Ева не ответила. Рорк отодвинул стенную панель, за которой скрывался мини-холодильник, вынул бутылку воды, отвинтил крышечку и отхлебнул. Вода смочила его пересохшее горло, но не остудила закипающий в душе гнев.

— Помимо всего прочего, если ты вовлечешь в операцию кого-то из полицейских, придется оформлять кучу бумаг, выделять средства из бюджета, получать для них доступ к секретной информации и так далее. А у меня бюджет больше, чем у Нью-Йоркского департамента полиции.

— Твой бюджет больше Гренландии.

— Возможно, но сейчас речь не о том. У меня в этом деле свой интерес: мне надо защитить свой контракт под «Красным кодом». Если мы не найдем ответы в самом скором времени, я понесу серьезные убытки. Конечно, это не единственная причина, и даже не главная. Женщине, которую я считаю своим другом, был нанесен страшный удар. Вот почему я имею право настаивать, чтобы мы привлекли к работе лучших людей.

— И нечего так злиться!

— Извини, ничего не могу с собой поделать. Вся эта заваруха кажется мне омерзительной. Я не стану сидеть сложа руки, когда дорогие мне люди попадают в беду! Мне надоело биться над восстановлением этих сгоревших компьютеров, когда я мог бы заняться выяснением, кто несет ответственность за случившееся в Далласе!

Еве показалось, что она проглотила ледышку, тяжело прокатившуюся по ее внутренностям. А еще ей казалось, что все это время в комнате стоял огромный слон, которого она старалась не замечать, и вот теперь он поднял хобот и вострубил.

— Так вот что за этим кроется?..

— Да! За этим, перед этим, поверх этого, поперек и по диагонали!

— Я хочу, чтобы ты забыл об этом. — Ее голос оставался спокойным, хотя внутри все было сведено судорогой. — Я хочу, чтобы ты остановился прежде, чем пересечешь границу.

— У меня свои границы, лейтенант!

— Вот это ты верно заметил: я лейтенант! — Ева схватила свой жетон, лежавший на комоде, и с размаху опустила его обратно. — Лейтенант Ева Даллас, Нью-Йоркский департамент полиции, отдел расследования убийств. Ты не можешь говорить о готовящемся убийстве с копом из убойного отдела и надеяться, что я пропущу это мимо ушей и не стану ничего предпринимать!

— Я говорю со своей женой! — Рорк с такой силой стукнул бутылкой по столу, что вода выплеснулась на полированную поверхность. — С женщиной, которую я поклялся любить и беречь, холить и лелеять. И это называется «лелеять»? Да я в глаза себе взглянуть не смогу, если махну на все рукой и не стану ничего предпринимать! Неужели я должен прохлаждаться, пока те, кто в ответе за все, что случилось, будут спокойно жить своей жизнью, словно ничего не произошло?!

— Пусть они живут своей жизнью, она для меня ничего не значит. А вот их смерть от твоей руки будет значить очень много.

— Черт побери, Ева! — Рорк отвернулся от нее и натянул рубашку. — Не проси меня быть тем, чем я быть не могу. Не требуй этого от меня. Я же не требую этого от тебя!

— Нет. — Ева изо всех сил пыталась заставить себя успокоиться. — Нет, ты никогда не требовал этого от меня. Не требовал, — повторила она очень тихо. Это была чистая правда, спорить тут было не о чем. — Значит, я не должна думать о твоих планах. Я не имею права их обсуждать. Я не должна противостоять тому, насчет чего мы никогда не придем к согласию. И я стараюсь этого не делать. Но тебе следует еще раз подумать. А пока ты об этом думаешь, вспомни, что я не ребенок, как Марлена. И я не твоя мать.

Рорк медленно повернулся к ней. В его лице читалась холодная и мрачная решимость.

— Я никогда не путал тебя ни с кем. Я точно знаю, кто ты такая.

— Господи, неужели ты не понимаешь?! Мне не нужно твое правосудие! Я пережила то, что со мной случилось. Я сама за себя отомстила.

— Ну да, как же! И поэтому ты плачешь во сне и дрожишь от кошмаров?

Ева и в эту минуту едва сдерживала дрожь, но плакать не собиралась. Слезы не помогли бы ни одному из них.

— То, что ты задумал, не избавит меня от кошмаров. Ладно, все. Можешь приглашать любого, кого одобрит Финн. Мне пора на работу.

— Погоди!

Рорк подошел к своему комоду, выдвинул ящик. Он был сердит не меньше, чем она, и даже не понимал, как это им удалось так плавно перейти от интимной близости к яростной ссоре. Он вынул из ящика маленькую фотокарточку в рамке и протянул ее Еве.

С карточки на нее смотрела прелестная молодая женщина с рыжими волосами и зелеными глазами, с подживающими кровоподтеками на лице и лубками на пальце левой руки. Этой рукой она придерживала младенца — великолепного малыша с глазами кельтской синевы, прижимавшегося щекой к ее щеке.

Рорк и его мать.

— Я ничем не мог ей помочь, и тут уж ничего не поделаешь. Она умерла раньше, чем я сумел сохранить в памяти ее лицо. Даже этого я не мог ей дать.

— Я знаю, тебя это мучает.

— Да не в этом дело! Они знали о нем. ОБР, Интерпол, мировые разведки. Им все было известно о Патрике Рорке задолго до того, как он съездил в Даллас на встречу с Ричардом Троем. Но вот она — женщина, которая произвела меня на свет, женщина, которую он убил и выбросил, — не заслужила даже сноски в собранных ими досье. Для них она ничего не значила. Точно так же, как и маленькая беспомощная девочка в Далласе.

Еве было больно за него, за себя, за юную женщину, которой она никогда не знала.