Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков

на генерала, — что если нам не хватает патронов, то их нехватку нужно компенсировать человеческими жизнями? Вместо того чтобы построить еще один патронный завод и увеличить носимый боезапас в полках в два раза? Или в три? Будем соревноваться у кого закончится быстрее? У нас солдаты или у противника патроны. Так что ли?

Видимо что-то в моем голосе Дибича убедило, что в данный момент пререкаться не нужно, поэтому он тут же «сдал назад».

— Как можно, ваше императорское высочество, — начальник Главного Штаба покачал головой. — Я лишь говорю, что для подобной тактики нам сейчас не хватает боеприпасов.

— Нам и винтовок не хватает, — буркнул я недовольно. Перевооружение армии на практике оказалось более сложной и затратной штукой, чем я рассчитывал. Даже переделка шестилинейных штуцеров под заряжание с казны изрядно буксовало, о том, чтобы перейти на калибр поменьше и речи пока не шло. Да что там винтовок: не хватало латунных донцев для бумажной гильзы. Пришлось приказать их не выбрасывать, а при экстракции складывать в специальный подсумок и потом пускать на переснаряжение. Это несколько снижало возможный темп стрельбы, но экономило казне пару лишних рублей. — Шлемами бы еще обеспечить пехоту, вообще было бы шикарно.

— Шлемами? — Не понял Дибич.

— Ну да, — я указал рукой в сторону нарытых егерями окопчиков. — В обороне из земли торчит только голова, наличие на ней стального шлема позволило бы сократить потери минимум вдвое.

И это еще про шрапнельные снаряды, если не вспоминать, и осколки от гранат. Теоретически штамповать шлемы по типу английских суповых тарелок Первой Мировой войны мы уже вполне могли, вот только стали листовой на это дело лишней не было. Все, как обычно, упиралось в экономику. Пока войны никакой не намечается имелся смысл сосредоточиться именно на мирном развитии.

В целом маневры показали, что армия у нас уже давно растеряла тот багаж, который был накоплен за время войн с Наполеоном и сейчас представляет из себя силу весьма условную. Это еще раз уверило меня в необходимости скорейшей реформы вооруженных сил: раз нечего особо ломать, то и бояться каких-то изменений к худшему не стоит совершенно. Тем более, что и войн никаких в ближайшее время вроде бы не ожидалось.

Разве что на Кавказе персы, активно спонсируемые и вооружаемые англичанами, подозрительно шевелились вокруг наших границ, но в то, что шах решится начинать войну самостоятельно, без союзников я верил мало. Слишком уж несопоставимы были силы. В той истории, на сколько я помню, персы решились напасть исключительно на фоне новостей о восстании в Петербурге декабристов, что, впрочем, нашему южному соседу помогло откровенно слабо. Тут же расклад сил был еще сильнее не в пользу шаха, гораздо более вероятной виделась новая стычка между персами и османами.

Хотя и там султан Махмуд вроде как немного успокоил мятежные провинции, — где кнутом, а где и пряником, разобрался с янычарами и принялся судорожно реформировать армию и государственный аппарат. Так что и Турция не виделась для персов совсем уж сладкой булочкой.

7 сентября 1828 года был султан даровал — при посредничестве России, конечно, — грекам автономию и самоуправление, что положило конец длившейся уже шесть лет войне на Пелопоннесе. Автономию греки получили не слишком широкую, да и по территории султан их явно обделил — кроме Пелопоннеса под действие султанского фирмана попал лишь небольшой кусок земли с Афинами и окрестностями — тем не менее такой исход войны устроил практически всех. Туркам это помогло остановить тянущую из их бюджета золото совершенно не нужную войну, греки получили послабление и возможность хоть как-то легализовать свое национальное движение, Россия ослабила Османскую империю и усилила свои позиции на Балканах. Коалиции европейских государств, Наваринской битвы и дальнейшей русско-турецкой войны в этом варианте истории не случилось. Англичане с французами пока были совсем не в тех отношениях, чтобы объединяться против кого-то — ну во всяком случае без серьезного на то повода — ну а мы не горели желанием втягиваться в новую войну за чужие интересы. Греки нам, конечно, братья и вот это вот все, но…

Постепенно набирал в Египте силу паша Мухаммад Али. Мы ему в этом как могли благоприятствовали, — поставляли за недорого устаревшее оружие, помогали с советниками — но при этом придерживали за штаны, уговаривая не торопиться с полноценным отделением от Стамбула. Не то, чтобы я сильно переживал за благополучие султана, просто всему свое время. Как говорил в прошлой жизни Мао: «правильный тезис, высказанный в неправильное время — неправильный тезис». Удар по туркам нужно было наносить быстро и скоординировано, в тот момент, когда все интересанты согласятся с отмеренными им кусками пирога, а внешние игроки будут не готовы впрягаться за Стамбул.

А еще на фоне прошлогоднего обострения отношений с Австрией, мы потихонечку начали подбивать клинья к венграм. Это, очевидно, была работа в долгую, до 1848 года времени было еще очень много, но никто не запрещал нам пока начать налаживать связи, засылать глубоко законспирированных агентов в Будапешт и готовить тропы для передачи на ту сторону оружия.

В общем, международная политика текла своим чередом.

Эпилог

4 ноября у меня родился сын, названный Михаилом. Я стал отцом в четвертый раз.

Выбор имени оказался достаточно сложным, поскольку у Романовых были определенные проблемы с родовыми именами. Был целый список имен, которые считались плохими по причине неудачной судьбы их предыдущего носителя.

Иван — после свержения малолетнего Ивана VI и последующего его убийства, из колоды выпало это имя; Василий — после убийства Василия Шуйского; Федор — тут все три Федора, Рюрикович, Годунов и Романов, имели слишком несчастливые судьбы; Алексей — тут подгадил сын Петра Великого; Петр — спасибо Екатерине и Орловым; Павел — и так понятно; Дмитрий — слишком много было лжедмитриев в смутное время. Так что при всем богатстве выбора нужно было либо вводить новые имена, либо «прощать» старые, либо использовать те что есть: Константин, Николай и Михаил. Имя Константин мне не нравилось, да и с братом мы были в весьма сложных отношениях. Пускать в мир потенциального Николая II — пусть это произойдет когда-нибудь попозже и без меня — я совершенно не хотел. Оставалось имя Михаил. Не самое худшее из возможных уж точно. И брату было очень приятно.

А поздним вечером 11 ноября 1828 года мне принесли срочную телеграмму из Крыма. За несколько часов до этого там в построенном для монаршей четы Ливадийском дворце после короткой болезни скончалась императрица Елизавета Алексеевна.

Жена Александра всегда была женщиной болезненной, тяжело переносящей климат Северной Пальмиры и поэтому с большим энтузиазмом приняла идею переехать на постоянное место жительства в Крым. Этот переезд подарил ей два лишних года жизни, если мне не изменяет память, то в той истории она пережила своего мужа совсем не на много, на несколько месяцев. Здесь Александр был жив, а императрица смогла дотянуть почти до конца 1828 года.

Смерть Елизаветы Алексеевны полностью поломала тот хрупкий баланс в отношениях между мной, Александром и государственным управлением, который установился в прошлые годы. Было очевидно, что теперь брат либо захочет вернуться в столицу и править, либо все-таки доведет до конца историю с отречением. Впрочем, за последние пять лет регентства я уже вполне освоился в статусе самой главной шишки и был морально готов полноценно взять бразды правления в свои руки.

23 ноября траурный поезд с гробом императрицы — Александр всю дорогу провел рядом со своей усопшей женой — достиг Москвы, а на следующий день уже был в Петербурге.

Похороны в соборе Петропавловской крепости прошли максимально скромно. Брат не хотел лишнего привлечения внимания, поэтому были только самые близкие. Впрочем, в приложении к статусу императора и это означало добрых полсотни лиц.

Я стоял под сенью собора, сверху на меня смотрели святые, вокруг толпились люди, а я думал о том, какую поразительную трансформацию пришел император за последние тридцать лет. Ведь когда-то это был амбициозный молодой человек, желавший править, менять страну к лучшему, полный жизни любимец женщин. Сколько у него было любовниц? Много. А в итоге он последние десять лет жил с нелюбимой ранее женой — в том числе за то, что та так и не смогла дать ему наследника — душа в душу. Такой вот странный и философский во многом поворот.

А вообще