Три короны - Виктория Холт

Столько месяцев потрачено впустую! – мысленно сокрушалась она. Столько раз проходить мимо и ни разу не побывать в одной постели! А ведь во время той, самой первой встречи… еще до брака… да, он был почти повержен – почему же потом случилась такая досадная заминка?

Сейчас она жалела о том, что в былые дни не могла скрыть своей зависти к принцессе, не держала язык за зубами, когда гораздо благоразумнее было промолчать, изобразив покорность и смирение. Конечно, нелегко было не посмеяться над сентиментальностью маленькой Марии, над ее романтическими идеалами и возвышенными письмами к Франциске Эпсли. Впрямь, несравненный супруг! Ее реальный муж будет таким, какого она заслуживает. И уж во всяком случае управлять им будет не Мария Оранская, поскольку эту задачу возьмет на себя ее давняя подруга Елизавета Вилльерс. Позже, когда Вильгельм благодаря Марии унаследует английский трон, она по-прежнему будет распоряжаться им – и, следовательно, всеми владениями своего вассала.

Внезапно Мария сказала:

– От этой кропотливой работы у меня немного разболелись глаза. Давайте отложим ее и споем – сначала я, а потом все вместе. Я сочинила одну забавную мелодию для лютни.

– Ваше Высочество, ваш голос великолепно подходит для этого инструмента, – вкрадчиво заметила Елизавета.

Как разительно она изменилась, подумала Мария. Повзрослела, стала мягче, добрее. По-моему, она начинает испытывать симпатию ко мне – вероятно, жизнь на чужбине сближает людей.

Елизавета принесла лютню и устроилась у ног Марии. Слушая музыку и подпевая вместе с остальными служанками, она не сводила с нее своих загадочных глаз.

Сегодня вечером, повторяла она про себя. Может быть, сегодня вечером.

Возвращаясь с заседания государственного совета, Вильгельм размышлял о проблемах, возникших у него в последнее время.

Как может он доверять своим английским союзникам? Особенно Карлу – самому скользкому человеку из всех, с какими он когда-либо имел дело. Разве не способен его дядя, заключив мир с Голландией, вступить в сговор с Луи? Способен, очень даже способен. А герцог Йоркский, тот вообще ненавидит его. Причем, после его женитьбы на Марии – больше, чем раньше. Увы, при гаагском дворе нашлись люди, поставившие себе целью сообщать Якову о «нечутком отношении к его дочери со стороны супруга». Пожалуй, это ее капелланы, преподобные отцы Ллойд и Хупер, им в первую очередь нельзя доверять. Выслужиться решили, умники! Мерещатся им всякие козни – вот и заподозрили, что супруг собирается сделать из нее кальвинистку. А заподозрили, так сразу и донесли, куда следует, – даже разобраться ни в чем не удосужились. На самом деле, конечно, все не так; в вопросах веры он куда терпимей, чем может показаться на первый взгляд. Вообще, религиозные преследования ему не по нраву хотя бы потому, что его великий прадед Вильгельм Молчун всю жизнь боролся с испанской инквизицией, чем и завоевал признание голландцев.

Разумеется, о его семейных отношениях прелаты узнали не от Марии. Она получила слишком хорошее воспитание – как в Англии, так и здесь, в Гааге, – чтобы унижаться перед ними. Вообще, Мария ведет себя лучше, чем у себя дома. Но все равно не сможет играть сколько-нибудь важную роль в жизни супруга. Его увлекают военные маневры и битвы, а не женщины.

Или нет? Он вновь подумал о той, которая вот уже несколько месяцев занимала его мысли. Она не походила ни на одну из известных ему женщин; в ее странных, немного несимметричных глазах было что-то манящее, магически притягательное. Вильгельм мельком вспомнил Елизавету-Шарлотту, подругу своего детства. Та недавно вышла замуж за Филиппа, брата короля Луи Четырнадцатого. Когда-то он и сам помышлял о женитьбе на ней – это было бы ошибкой, он не смог бы подчинить ее себе. Все-таки Елизавета-Шарлотта была гораздо своенравней, чем Мария. И гораздо менее привлекательна, чем Елизавета Вилльерс, служанка его супруги.

Поднимаясь по лестнице, ведущей в его покои, он немного замедлил шаг. Ему подумалось, что где-нибудь на пути он непременно встретит Елизавету. С недавних пор она регулярно устраивала вот такие случайные встречи – хотела стать его любовницей, это было видно по ее необыкновенным, восхитительным глазам. Такая настойчивость ему нравилась. Сам он не привык открыто проявлять свои чувства, поэтому она казалась ему незаурядной женщиной.

Он не ошибся: она стояла у окна в коридоре. Увидев ее, он остановился и сказал, что сегодня удивительно приятный вечер.

Она сделала реверанс; он заметил, как вспыхнули ее щеки. Ему вдруг захотелось двумя пальцами прикоснуться к этим нежным щечкам, что он и сделал, протянув руку к ее лицу.

Она поймала его ладонь и поцеловала ее. Он даже слегка пошатнулся – еще никогда не испытывал такого возбуждения, какое охватило его сейчас.

Она бросилась к нему, прижалась всем телом и подняла на него умоляющие глаза.

– Господин мой, я больше не могу ждать.

Эти слова еще больше опьянили его – и одновременно придали силы, уверенности в себе. Как просто она сказала о том, о чем прежде говорили ее страстные вздохи и взгляды!

У него учащенно забилось сердце. Вот так же он чувствовал себя, одерживая победы на полях сражений, – сильный мужчина, которому весь мир рукоплещет и прощает невысокий рост.

Он обнял ее. Она прильнула к его губам своими, и на какое-то мгновение ему передалась ее страсть.

– Умоляю вас… господин мой… Он холодно произнес:

– Я позабочусь о том, чтобы после полуночи у меня никого не было.

Она вздохнула – уже одного этого вздоха оказалось бы достаточно, чтобы он почувствовал себя победителем.

Через несколько часов Елизавета Вилльерс стала любовницей принца Оранского. Он был поражен, более того – сбит с толку. Только сейчас ему стало ясно, как много он упустил в жизни, даже не подозревая о своем упущении. Весь следующий день он задавался вопросом о том, сможет ли отныне обходиться без Елизаветы Вилльерс.

Елизавета таким вопросом не задавалась. Ответ на него она знала заранее.

Мария была беременна. Сначала она никому не говорила об этом – понимала, какое разочарование постигнет Вильгельма, если ее предположение не подтвердится.

Хранить тайну было нелегко. Мария жалела о том, что не могла поделиться этой радостной вестью со своей сестренкой Анной. Разумеется, Анна тоже захотела бы иметь ребенка. Она во всем старалась подражать своей старшей сестре.

А если бы рядом оказалась Франциска Эпсли – с каким удовольствием обсудили бы они предстоящие перемены! Правда, тут ее смущало одно обстоятельство: Франциску она называла «мой несравненный супруг», а мужу как-то неловко говорить о том, что его жена ждет ребенка от другого мужчины.