Британия глазами русского - Владимир Дмитриевич Осипов

в буржуазных условиях история: широкие жесты в сторону избирателей перед выборами, «твердое правление» во имя интересов государства - едва получив мандат на управление. В течение шести последних лет кабинет Вильсона в этом смысле мало чем отличался от правительства тори и делал примерно то же, что консерваторы, правившие до него страной тринадцать лет под руководством Черчилля, Идена, Макмиллана и сэра Алека Дугласа-Хьюма. Поэтому в нынешних выборах соперничали только лейбористы и консерваторы; третьим и равным их участником было безразличие - равнодушное отношение чуть ли не десяти миллионов избирателей к тому, кто будет выступать от их имени впредь. Разве не об этом говорит тот факт, что из четырех с лишним миллионов англичан, старше 18 лет и моложе 21 года впервые получивших право голоса, более полутора миллионов не сочли нужным даже зарегистрироваться в избирательных списках.

Консерваторы, как показывают результаты выборов, сумели превосходно использовать эту ситуацию, добившись максимальной поддержки в своей традиционно массовой базе - многочисленных в Британии «средних слоях». Отмечу в порядке иллюстрации, что за день до выборов консервативная «Дейли мейл» огромным заголовком через всю первую полосу призвала домохозяек поднять бунт и «сказать свое слово». И, конечно, какая-то часть из них, уставшая от бесконечно восходящей спирали цен, сказала его в пользу тори, хотя и до лейбористов цены на месте не стояли.

Что готовит Британии день грядущий при консерваторах, судить пока рано. В избирательном манифесте они обещали сократить прямые налоги, обеспечить стране «закон и порядок», в том числе и введением жесткого антипрофсоюзного законодательства, дать большую свободу действий предпринимателям и ограничить приток «цветных иммигрантов». По молчаливому соглашению между руководством лейбористов и тори, внешнеполитические вопросы в избирательной кампании почти не затрагивались: ибо спорить было не о чем. И для тех и для других краеугольным камнем было участие в НАТО и поддержка всех со всеми вытекающими из этого обязательства последствиями.

В лондонском Сити победу тори приветствовали с предельной откровенностью: за день курсы акций на фондовой бирже поднялись в общей сложности больше чем на миллиард фунтов, поставив тем самым абсолютный рекорд.

1970 г.

У БРЮССЕЛЬСКОГО ПОРОГА

День, когда в Британии был начат переход на десятичную денежную систему и уходили в прошлое гинеи, полукроны и флорины, - этот день был назван «Ди-дэй». Назван по аналогии с «Ди-дэй» 6 июня 1944 года - датой высадки англо-американских союзников в Нормандии. На этот раз операция, конечно, скромнее. Ее цель - упростить расчеты, заменить архаичную денежную систему применительно к условиям века электронно-вычислительных машин и… облегчить лондонскому Сити, все еще занимающему место второго в западном мире финансового центра после Нью-Йорка, операции с заморскими клиентами, прежде всего с клиентами континентальной Европы.

Словом, аналогия двух «дней Д» была не только в совпадении интригующего индекса «Д». Речь в известной мере и теперь все о том же «вторжении в Европу». И тоже с помощью - не прямой, так косвенной - американцев. Только не штурмом «Омаха бич», как значился в документах штаба генерала Эйзенхауэра сектор северофранцузского побережья, но долгой напористо-вкрадчивой осадой брюссельской штаб-квартиры Европейского экономического сообщества - организации, именуемой для краткости «Общим рынком».

Эту осаду британские тори начали тотчас же после возвращения к власти в июне прошлого года. И точно так же, как «к востоку от Суэца» действиями нынешних британских лидеров руководит имперская одержимость, «к западу от Суэца» ими движет стремление вернуть себе былое влияние на дела континентальной Европы.

Напомню, что это уже третья попытка Британии стать членом «Общего рынка». Две первые - в 1961 и 1967 годах - провалились.

Нынешняя - третья - попытка развивается внешне несколько успешнее. В декабре 1969 года на гаагском совещании в верхах главы правительств континентальной «шестерки» согласились с принципом возможного расширения сообщества. 30 июня прошлого года в Люксембурге состоялась торжественная церемония открытия переговоров с потенциальными кандидатами, и лондонские наблюдатели осторожно констатировали тогда: «Кажется, с британской заявки смахнули пыль и делу дан ход». В самые последние дни, в связи с предстоящим визитом Э. Хита к президенту Франции Ж. Помпиду, английские поборники «вступления» приободрились еще более.

Однако явного согласия пока нет, и мало кто рискует предсказать, когда оно будет. Лондон по-прежнему выступает в роли просителя. «Шестерка» - в роли разборчивой невесты. Между самими членами Европейского экономического сообщества нет пока единства ни в парламенте, ни в стране в целом относительно того, стоит ли вообще эта овчинка выделки. Но при всей «демократичности» британской парламентской системы решающее слово там остается за премьером, а Эдвард Хит пользуется репутацией убежденного сторонника «присоединения», решившего настоять на своем, чего бы это ни стоило народу.

На карту, действительно, поставлено многое, и сейчас гораздо больше, чем еще несколько лет назад. Проблема расширения Европейского экономического сообщества и прежде занимала, конечно, весьма серьезное место в политике западноевропейских держав и Соединенных Штатов Америки. И все же до завершения так называемой первой стадии в развитии «Общего рынка» в обширном комплексе этих вопросов доминировали прежде всего экономические. Тогда суть дела сводилась главным образом к постепенной ликвидации таможенных барьеров внутри самого «Общего рынка».

Разумеется, Лондон и Вашингтон не оставались безразличными и к этому процессу по той простой причине, что на рынках любой из шести континентальных стран английские и американские монополии должны были преодолевать тарифный барьер и оказывались в невыгодном положении сравнительно с монополиями стран - участниц «Общего рынка». И тем не менее таможенная проблема была не из тех, что лишали сна государственных деятелей по ту сторону Ла-Манша и Атлантики. Во-первых, к 60-м годам крупнейшие промышленные компании США прочно обосновались внутри Западной Европы, и ликвидация межнациональных пошлин была им в определенном смысле даже на руку. Во-вторых, Британия организовала свою «зону свободной торговли» из семи западноевропейских государств и, расширив экспорт в этой зоне, в какой-то степени компенсировала потери внутри «Общего рынка». В-третьих, соглашения по так называемому раунду Кеннеди о взаимном снижении таможенных пошлин вполовину, достигнутые большинством западных стран в середине шестидесятых годов, существенно сократили преимущества «шестерки» относительно третьих стран.

Словом, если бы «Общий рынок» остановился на стадии таможенной унии, то, возможно, проблема его расширения и не приняла бы той остроты, которую приобрела сейчас. Все дело, однако, в том, что таможенная уния мыслилась авторами Римского договора как первый этап к экономической и политической интеграции стран, его подписавших. «Общий рынок», говорил однажды Жан Моннэ, один из его отцов-идеологов, - все равно что велосипед: он сохраняет свое положение,