Порядочный хаосит - Киная Форми

хоть какими-то средствами, да и я уже утомился от нищенского образа жизни последних дней и был сыт по горло романтикой бродяжничества.

Поднимаясь в гостевую комнату Чоры, я думал о вкусных обедах, оркестре на корабле и шумных портовых городах, что ждали нас с Золто в скором времени.

Лексина

Лес наполняет радостным, огненным, прыгучим. Шумящие ели, журчащие ручьи, из-под ног — ворохи запахов. Свежесть и теплота; бег — радость. Искать цель — радость.

Длинный ветер говорит далёкие вести; остановиться, прислушаться. Шумят горные реки, молодая поросль на старом пожарище. Ощущение цели!

Бежать слушая; внимательная быстрота. Он здесь был. И ещё.

Старое движение; волны накладываются друг на друга, отражаясь. Шли звери, стояло много людей — цель и другие. Кровь, много крови; зверь ранен. Порох, железо, но не им. Новое — что — да, движущийся Хаос; это убивало зверя. Жестоко.

На спине шерсть встала дыбом.

Цель; и с ним другой, рядом. Оба были напуганы. Человек умирал от железа, рана в живот. Цель убегала.

Внимательно! Здесь!

Белое и красное, смешаны и разделены. Ветер? Нет? Внутри земли. Да. Что это? Что это? Сменить форму.

Да. Это внизу. Оба они уходили вниз. Тайный ход? Безопасное место? Медленное движение, осторожные шаги — вперёд, ещё немного; здесь? Ноги быстро уходят в землю. Подавить тревогу. Земля раскрывается, спрыгнуть вниз.

Здесь странно; запах порядка давит и крутит. След плотный, тяжёлый. Коснусь пальцами стены, зажгу свет. Странно, хочется понять, остановиться, исследовать. Верность задаче. Для изучения нет времени.

Вперёд. Движущийся порядок, неуклюжий противник. Смена формы.

Тяжёлый воздух. Проскользнуть мимо. Здесь: другой был ранен. Да? Нет? Знакомый запах. Кровь и хаос, голова тяжелеет. Вперёд. Спать нельзя. Опасное — быстро. Страшное — тихо. Движение: сейчас. Трое: цель, Алый, Хаос.

Линен

Место действия — Западный Яратир, Почерма

Закрывая глаза, Линен видит, что вокруг — пустыня с чёрным песком, без конца и края. В чёрном небе полыхает алое, безжалостное солнце.

Он обнажён, и идёт босиком по острому железному песку, который впивается в его подошвы.

На его плечах — белая каменная плита, под тяжестью которой сгибается его спина, и ступни ног проваливаются в железную пустыню. Шаг за шагом, оставляя за собой кровавые отпечатки, он продвигается вперёд.

Перед ним, позади него, рядом с ним — другие: мужчины и женщины, старые и молодые, все — с белыми плитами на плечах. Каждый несёт свою плиту, без жалоб и стонов, напрягая своё тело для общей цели..

Глаза каждого устремлены вперёд: там, посередине чёрной железной пустыни, под мутным, грязным небом стоит белоснежная башня, вворачивающаяся в небо, как рог нарвала, и от её одинокой, хрупкой красоты Линену хочется плакать. А боль от того, что он видит недостроенные ярусы и обломанную, незавершённую верхушку, разрывает ему сердце.

Но то, что он несёт плиту, которая станет её частью, наполняет его неизмеримым, невозможным счастьем.

Здесь обычное созерцание, рекомендованное для посвящённых в Невозможный план, переходит в особое созерцание Линена, открытое им самим.

С одной стороны, он всё ещё видит себя, несущим плиту к башне.

А с другой стороны, понимает, что башня — это видимость. Фикция, концепция ума, аттрактор эмоций для тысяч фанатичных сторонников Невозможного плана. Которых, на самом деле, тоже не существует — они такая же выдумка, как и Башня.

И Линен теперь чувствует, что башня — это и есть он сам. Исполинский «Я», стоящий посреди темноты, создаваемый всеми, кто идёт к нему по этой пустыне — и создавший их всех.

Он сосредотачивает свой ум, и движения людей ускоряются. Они шагают быстрее, подходят к нему-Башне, поднимаются по спиральной лестнице, укладывают свои плиты на ожидающие их места и превращаются в пыль.

Он сосредотачивается сильнее, и в пустыне появляются ещё фигурки; десятки новых последователей Невозможного Плана. Линен открывает им своё сердце и зовёт их — скорее! Придите ко мне, любите меня, отдайте мне всю силу, что у вас есть, потому что вы — это и есть Я.

И глаза идущих в темноте загораются любовью.

Линен выдыхает, и открывает глаза.

Он сидит за простым деревянным столом, на котором в идеальном порядке разложены бумаги: донесения, характеристики, отчёты, указания. Протягивает руку повелительным жестом к чернильнице с перьевой ручкой — и она сперва начинает дрожать, а затем — вырывается из чернильницы и, оставляя на белом листе россыпь чёрных капель, оказывается в ладони Линена.

Он хмурится: этого недостаточно. Недостаточно!

Перо хрустит в его руке, ломаясь, щепка вонзается в ладонь. Линен извлекает щепку, смотрит на набухающую каплю крови, слизывает её языком.

Так. Планируемое время прибытия Ройта в Почерму — два часа дня, двадцать восьмой день второй осени.

Ройт

— Ройт, проснись, Ройт!

Золто тряс меня за плечи, срывающимся голосом повторяя моё имя. В полумраке комнаты его глаза снова светились своим ведьмачьим светом.

— Золто, погаси их, — я зажмурился.

— Просыпайся, Ройт!

— Да я уже проснулся, — пробормотал я недовольно, — вот только не понимаю, зачем.

— Этот твой Алый соврал нам, — прошипел Золто сквозь зубы, — так я и знал, что он не так прост, что-то шло от него нехорошее.

— Кто соврал? В чем?

Пришлось просыпаться окончательно. Я сел в кровати, которая, как и обещал Чора, оказалась и мягкой, и широкой — здесь он точно не соврал ни в чем.

— Чора! — Золто гневно сверкнул глазищами. — Корабль в Почерму ходит каждое утро по расписанию, как я и говорил. Никто его не отменял. Завтра утром будет такой же точно — с каютами и оркестром.

— Откуда ты знаешь?

— Кину спросил, — Золто вроде успокоился, присел на кровать, — а потом еще и до пристани прогулялся. Там он стоит, утром отправится. Я записал нас в первый класс.

— На завтра?

— Ага, — кивнул Золто, — и заплатил вперед. Твой Алый тебе врет, не знаю, зачем.

Чувство неправильности, которое весь день напоминало о себе, вернулось с такой силой, что у меня заныло в груди. Я выдохнул. Чора врал о корабле, чтобы…

— Получается, он пытался задержать нас! — сделал я логичный вывод.

— Ветра знают, зачем, но да, — Золто поморщился. — Я думал еще, не отравил ли он еду. Пока тебя тряс, страхово было, что не проснешься.

— Я себя чувствую нормально, — отмахнулся я. — Никакой Алый не стал бы травить наследника Айнхейн, это чушь!

— Почему это? — Золто усмехнулся. — В легендах королей часто травят.

— Я никакой не король!

— Но можешь стать одним из