Путешествия и исследования в Африке - Чарльз Ливингстон

Южноафриканская антилопа, будучи ранена, может погибнуть, если даже эта рана незначительна. Известно, что когда хорошая лошадь нагоняет жирафу, то последняя падает мертвой на дистанции в 200 или 300 ярдов [180–270 м] от лошади, без единого выстрела в нее. Когда южноафриканская антилопа или жирафа бегут во всю прыть, то они быстро устают, и охотники, зная об этом, стараются довести их преследованием до упадка сил; охотники знают, что нужно очень недолго скакать за ними на лошади, чтобы эти животные попали в их руки. Старые спортсмены стараются в этом случае не подходить слишком близко к упавшей жирафе. Это животное может взмахнуть своей задней ногой с такой силой, что между ударом его копыта и ударом крыла ветряной мельницы будет очень мало разницы.

У моих людей прежде никогда не было в руках ружья, и в самый момент вспышки огня на полке им было так трудно удерживать мушку неподвижной, что они просили меня дать им «ружейное лекарство», без которого, по их мнению, никто не может метко стрелять. Когда я приехал к макололо, то у них насчет этого «лекарства» возникли большие ожидания, но так как я всегда отказывался обманывать их, как некоторые делали ради выгоды, то мои люди решили, что теперь я, наконец, соглашусь дать им требуемое «лекарство», чтобы этим способом избавить самого себя от трудностей, связанных с охотой, и после надлежащего их «лечения» пользоваться их услугами. Я очень хотел бы сделать это, если бы это действительно было возможно.

Будучи по своему душевному складу почти чуждым охотничьей страсти, я всегда предпочитал есть дичь, убитую другими.

Сера у негров пользуется славой наилучшего средства для удачной охоты; я помню, как Сечеле предлагал мне большую сумму за небольшой кусочек серы. За другое средство, которое будто бы должно сделать его неуязвимым от пули, он предлагал мне несколько бивней слона, стоивших 30 ф. ст. Так как я неизменно предлагал им проверить такие вещи опытом, то требуемым средством был смазан теленок, привязанный к дереву, и в него был сделан выстрел. Средство, конечно, оказалось недейственным. И все-таки Сечеле сказал мне, что приятнее обманываться, чем разочаровываться. Я предложил своим людям проделать такой же опыт и с серой, но мое предложение было отвергнуто.

Я объяснил своим людям устройство ружья и пытался обучить их стрельбе, но они скоро извели понапрасну чуть не весь запас моего пороха. С той поры я был вынужден всегда ходить на охоту сам. Их неспособность к стрельбе была для меня несчастьем; моей левой руке, кость которой раздроблена зубами льва, приходилось работать слишком рано, вследствие чего срастание кости замедлялось. Помимо этого, постоянная ручная работа и неоднократные падения со спины быка вызвали растяжение сухожилия, и у меня образовался ложный сустав. Мне было больно, я не мог устойчиво держать карабин и был вынужден прикладывать его к левому плечу. Мне недоставало неподвижности взятого прицела. Всегда получалось так, что чем более голодны были люди, тем чаще я делал промахи.

Было воскресенье, когда мы добрались до места слияния рек Леебы и Лиамбье. Перед нашим прибытием здесь выпали дожди, и деревья оделись в самый яркий наряд. Всюду распустились очень красивые цветы всевозможных форм. И цветы, и деревья здесь не похожи на южные. Листья у многих деревьев лапчатые и очень большие; стволы покрыты лишаями. Обилие папоротников, которые появились в лесах, показывало, что мы находились теперь в более влажном климате, чем к югу от долины, населенной бароце. Почва здесь кишела насекомыми. Небосвод оглашался многоголосым пением птиц, которое, впрочем, было не так приятно для слуха, как пение наших отечественных певуний.

Весь день люди бродили по окрестности и принесли разные дикие плоды, которых я до сих пор не видал. Один из этих плодов, называемый «могамеца», представляет собою боб, окруженный мякотью, напоминающей по вкусу бисквит. На низких кустах растет здесь другой плод, «мава». Почти всюду имеется множество ягод и съедобных луковиц. Около нашего лагеря мы находили «мамошо», или «машомошо», и «мило» (мушмула). Обе эти ягоды очень хороши, если вообще можно быть беспристрастным судьей, когда чувствуешь склонность вынести благоприятный приговор любому съедобному плоду. Многие сорта здешних плодов вкуснее нашего дикого яблока или ягоды терновника, и если бы заняться их культивированием и уходом за ними, хотя бы наполовину меньше, чем за нашими дикими сортами, то они заняли бы высокое место среди фруктов всего мира. Но все, что по этому поводу думали сами африканцы, сводилось только к пользованию готовыми. Когда я сажал иногда в землю семена финиковой пальмы и говорил туземцам, что сам не имею надежды увидеть когда-нибудь их плоды, то это представлялось им тем же, чем представляются нам действия островитян южного моря, посадивших в своих огородах железные гвозди, полученные ими от капитана Кука.

Около места слияния рек Лоэти и Лиамбье и ниже его я видел один вид пальмы, который никогда не встречался мне прежде; ее семена, вероятно, занесены сюда течением Лоэти. Она почти такая же высокая, как пальмира, но плод у нее крупнее: длина его – 4 дюйма [около 10 см], косточка окружена нежной желтой мякотью. Зрелый плод – сочный и волокнистый, как плод дерева манго, но на вкус не очень приятен.

До места слияния Леебы с Лиамбье мы плыли вдоль берегов, возвышающихся на 20 футов [6 м] над водой и состоящих из мергелистого песчаника. Берега покрыты деревьями, и на левом берегу водятся муха цеце и слоны. Я полагаю, что существует какая-то связь между этой мухой и слонами. Португальцы, живущие в районе Тете, думают, по-видимому, так же, потому что они называют эту муху Mussa da elephant (слоновая муха).

Во время наводнения вода покрывает даже эти высокие берега, но не остается на них долго; этим объясняется произрастание на них деревьев. Там, где вода застаивается долго, деревья расти не могут. На правом берегу, по которому течет Лоэти, есть большая ровная страна, называемая Манга; она покрыта травой, но нет высоких деревьев.

По мере того как мы плыли вдоль берегов, с деревьев поднимались стаи зеленых голубей, и голоса множества птиц говорили нам о том, что мы находимся среди незнакомых нам пернатых пород. Красивый Trogon с ярко-красной грудью и черной спиной издавал особый звук, который, как мы читали, издает статуя Мемнона, – звук, напоминающий мелодичный аккомпанемент лиры. Лодочники отвечали на него криком: «нама! нама!» – «мясо! мясо!» Они думали, что повторение этого звука, издаваемого птицей, будет предзнаменованием удачной охоты. Попадалось много и более интересных птиц, но я не мог заняться созданием коллекции, так как намеренно избегал увеличения нашего багажа, чтобы не вызвать алчных вожделений у туземцев при проезде через их страны.