Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон

Так повелось от века. Со времен Древних Афин рядом с трагедией живет фарс. Быстроногий Ахилл повергнет троянского принца, но и сам падет, а город возьмет уловка хитроумного Одиссея. Диоген, Панург, Насредин, Уленшпигель, Ласарильо, Чичиков, Бендер: трикстеры вечны! Как грустен был бы мир, лишившись шутов и мошенников, оставшись с одними лишь героями.

Но вернемся в наше время: на дворе у нас с вами начало 1980-х (для сомневающихся «Blow Out» Брайана де Пальмы на афише) – и в наш родной Готэм, простите, Нью-Йорк, ведь откуда бы в Готэме Уолл-стрит? Его злые улицы провоняли, и не только брошенными в подворотнях отбросами – забастовка мусорщиков стала притчей во языцех, – но пороком и ненавистью. Горожане прячутся за масками, но маска не способна сдержать рвущуюся наружу злость, агрессию, презрение к ближнему. Она лишь высвобождает желание обидеть, ударить, падающего – толкнуть. Вряд ли Джокер сделал город таким; это город сделал Артура Флека Джокером.

Не каждому готэмчанину быть героем-таксистом Трэвисом Биклом, что охотится на продажных политиков и спасает малолетних проституток. Тот вернулся с войны и знал, как обращаться с оружием. Артур Флек – одиночка, маменькин сынок, клоун. Мама научила его улыбаться окружающим и надеяться, что на улыбку ответят. Он сам виноват, что послушался маму! Потому и был избит ни за что бандой уличных хулиганов, отобравших у него его рекламную вывеску. Повелся на злой розыгрыш коллеги-клоуна, взял у него пистолет для самообороны… Давай, попробуй сыграть в героя; кто поручится, что оружие не вывалится в самый неподходящий момент из клоунских штанин?

Никто не смеется над шутками Артура Флека, смеются только над ним самим. Никому не нужна его улыбка! Все труднее растягивать пальцами уголки рта, превращая лицо в маску. Все оскорбительнее необходимость наносить на лицо грим, добровольно превращать себя в посмешище.

Пора маску снять. Или, наоборот, надеть навсегда и больше не снимать. Всю жизнь Артур прятал за маской клоуна свое страдание – это так удобно, ведь маска всегда улыбается. И однажды осознал, что проживает не трагедию, а комедию. Если смеются над ним, и он может посмеяться над другими! Если им не будет смешно, пусть пеняют на себя: кто сильнее, тот и решает, над чем (и кем) можно смеяться.

Сильнее не обязательно тот, кто богаче и влиятельнее. Иногда сильнее тот, кому нечего терять, кто ничего не боится, кто утратил лицо, навсегда заменив его маской. У клоуна нет предыстории, травм, страданий: только зеленые волосы, красный нос, подведенные синим глаза. А еще пистолет и бесстрашие безумца, чей смех так легко принять за плач; впрочем, и наоборот.

Вызывается первый свидетель защиты – Хоакин Феникс, человек под двумя масками: Джокера и Артура Флека.

– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?

– Что чувствовали вы, мальчик из бедной семьи, актер с детства, на глазах которого умер старший брат – тоже актер, – когда ушли из профессии? Почему решили вернуться вновь?

– Что общего было у вас с первым главным героем, которого вы сыграли в «Умереть за» у Гаса Ван Сента – некрасивым тинейджером, убивавшим за право быть любимым? Вы играли роли психически нестабильных убийц не раз – в «Иррациональном человеке» у Вуди Аллена, в «Братьях Систерс» у Жака Одиара, в «Тебя никогда здесь не было» у Линн Рэмзи…

– Отщепенцы, одиночки, параноики, истерики, пограничные личности – не только современные американцы, но и герои из других эпох, включая римского императора Коммода: как они повлияли на вашу личность, на ее формирование?

– В «Знаках» и «Мастере» вы хотели верить в невозможное, готовы были перешагнуть грань безумия, стать фанатиком, сколько в этом было честности, а сколько притворства? Не забывайте, что позже вы сыграли самого Иисуса Христа.

– Вы чуть не уничтожили разделительную линию между реальностью и игрой, образом и личностью в мокьюментари «Я все еще здесь». Вам удалось ее восстановить?

– Для роли Джокера вы похудели на 23 килограмма. Как это сказалось на вашем психическом состоянии?

– Кто научил вас так потрясающе танцевать?..

– Спасибо, допрос окончен.

«Худшее в психической болезни, – записывает Артур в своем дневнике – то, что все хотят, чтобы ты вел себя так, как будто ее нет». И ставит рядом кривоватый смайл. Впрочем, он пьет таблетки, семь разных препаратов, но плохие мысли не уходят: некуда. Когда Готэм решает сократить расходы и лишает Артура бесплатного терапевта, тот наконец чувствует себя свободным от обязательств.

История болезни. История абьюза. История исковерканной жизни. История Гуинплена – урода, созданного, чтобы смешить, но обреченного оплакивать свою судьбу. История Нормана Бейтса и его мамочки. История психиатрической лечебницы Аркхэм, где все началось. История готического ужаса, наследия, проклятия, убийства, отмщения.

А вы предпочли бы прожить ее? Или выбрали бы – как Артур – комедию, комикс, игрушечное приключение в нарисованном мегаполисе? Смех вместо плача. Джокера вместо Флека.

Тревор Бикл, помните, целился в зеркало. Артур Флек целится в телевизор. Там его отражение, его предтеча, его символический отец, нарекший его Джокером – Шутником: Мюррей Франклин, ведущий уморительного вечернего шоу, «король комедии» из старого полузабытого фильма. В его чертах угадывается тот же Тревис. Оцените иронию.

Мы пытались вызвать свидетелями защиты Мартина Скорсезе и Роберта де Ниро, но те не ответили на повестки в суд. Они, отцы-основатели, молчат. Молчит всемогущий Томас Уэйн-старший – желанный отец для всего Готэма и персонально для Артура, бывший наниматель его больной ворчливой матушки. Молчит после инсульта прикованная к постели мать Артура. Не умолкают только шутники: они смеются над Джокером и вызывают его на ответную шутку. Сами напросились.

Недаром он явился публике в Венеции – городе масок и комедии дель арте, жестокого площадного искусства смеха над теми, кто слаб и несовершенен. Позже итальянцы смягчились, научились сочувствовать трагическому шуту Риголетто, рыдать над участью комедианта-убийцы: «Смейся, паяц, над разбитой любовью…» Веристы искали психологической правды в самом условном жанре – опере. Не такая же ли безнадежная задача, как искать ее в кинокомиксе?

Артур заходит в роскошный зрительный зал. Он проник сюда инкогнито, переодевшись обслугой. В каждом кресле – нарядные господа в смокингах и разряженные дамы в вечерних платьях. Они дружно хохочут над пантомимой маленького Чаплина, который танцует под музыку им на радость. «Новые времена» – трагическая комедия об участи маленького человека, о невозможности протеста и революции. Немой фильм в звуковую эпоху: потешающий богатых шут-бедняк лишен права голоса. Мы жалеем бедолагу свысока, но мурашки идут по коже, когда представляешь себе Башмачкина: тот умер, переродился и стал чудовищем. Теперь он отнимает чужие шинели и скажите спасибо, если сохранит вашу жизнь.

Боль и горечь смягчит легкий жанр. Пусть это будет комикс. Пусть опера, чаплинский балет, пусть мюзикл. Ведь можно услышать эту историю и так?

Артур идет по улице, пробирается через толпу, взбирается по бесконечной лестнице. Он устал, он еле движется; автоматизм движений напоминает о роботе или тряпичной кукле – руки и ноги не слушаются. Он поднимается выше и выше, направляется домой, к маме – будто восходит на эшафот. Вспоминается «The Wall» Pink Floyd, финальное судилище, где свидетелем обвинения выступает и мамаша, – «The Trial»: «Crazy… Toys in the attic, I am crazy…»

Но не ринуться ли в обратном направлении – вниз по лестнице? Увольняясь с работы, Артур перепрыгивает ступени, все ниже и ниже, по пути зачеркивая лишнее слово в объявлении: «Don’t forget to smile», оставляя «Don’t smile». Несется по лестнице психушки, украв личное дело своей психопатки-матери. Наконец, преобразившись окончательно – зеленоволосый, лицо в гриме, щегольской карнавальный красный костюм, – пританцовывает под слышную ему одному музыку. Гэри Глиттер играет для него свой заводной рок-н-ролл, Фрэнк Синатра выводит рулады «Send in the clowns», задушевно несется в воздухе вечная «Smile» (из чаплинских «Новых времен», вестимо). Джокер спускается ниже и ниже, он танцует. Он сделает первые па после того, как совершит первое убийство, и больше не сможет остановиться: ни танцевать, ни убивать.