Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг

мои губы так, что они распухли, это она мне сказала, и я шел с надутыми губами в ресторан отеля «Нью-Гэмпшир», осознавая силу своего рта и готовый начать поцелуйную историю с Малюткой Так. А «Ураган Дорис» завывал «Я забыл вспомнить забыть»; Ронда Рей в оцепенении развалилась на табурете у стойки, новое платье матери задралось на ее бедре, откуда на меня уставился синяк величиной с отпечаток пальца. Мертон, мастер с лесопилки, травил байки с моим отцом. Я знал, что это байки про Айову Боба.

— «Я забыла вспомнить забыть», — стенала Дорис Уэльс.

Бедная Лилли, которая всегда будет слишком маленькой, чтобы уютно чувствовать себя на вечеринках — хотя они ей и нравились, — ушла спать. Эгг, одетый в обычный костюм, сидел, надувшись, на одном из привинченных стульев; его маленькое личико было серым, как будто он съел что-то неподходящее для его желудка, как будто он хотел прободрствовать до полуночи, как будто он лишился Грустеца.

Фрэнк, думаю, был на улице и пил холодное пиво из снежных запасов у черного хода или посасывал пепси-колу за регистрационной стойкой в фойе, а может быть, слушал в пультовой, как Сабрина Джонс читает книгу или мурлычет что-нибудь своим великолепным ртом.

Мать и Метсоны, не отрываясь, наблюдали за Дорис Уэльс. Только Фрэнни была свободна от танцев — Малютка Так плясала с Младшим Джонсом.

— Потанцуем, — предложил я Фрэнни, хватая ее.

— Ты не умеешь танцевать, — сказала Фрэнни, но позволила мне увлечь ее на площадку.

— Я умею целоваться, — шепнул я ей и попробовал поцеловать, но она меня оттолкнула.

— Перемена! — крикнула она Младшему и Малютке, и Малютка моментально оказалась в моих руках и заскучала.

— Просто танцуй с ней до полуночи, — советовала Сабрина Джонс. — В полночь тебе надо будет поцеловать того, кто находится с тобой рядом. А как только ты ее поцелуешь, ты ее подцепишь. Просто не бросайся на первую встречную.

— Ты что пил, Джон-Джон? — спросила Малютка. — У тебя губы распухшие.

Дорис Уэльс хрипло и натруженно затянула «Пытаюсь добраться до тебя» — песня не медленная и не быстрая, и тут уж Малютке приходилось самой решать, танцевать прижавшись или на расстоянии. Но прежде чем она сделала выбор, из кухонных дверей вынырнул Макс Урик, в своей морской шапочке и с зажатым в зубах судейским свистком; он свистнул так пронзительно, что даже Ронда у бара немножко зашевелилась.

— С Новым годом! — крикнул Макс, и Фрэнни поднялась на цыпочки и одарила Младшего Джонса сладчайшим поцелуем, а мать побежала искать отца.

Мертон, мастер с лесопилки, взглянул было на дремлющую Ронду Рей, но потом передумал. А Малютка Так равнодушно пожала плечами — и опять одарила меня своей высокомерной улыбкой; я вспомнил, как сочен глубокий рот Сабрины Джонс, и, что говорится, сделал свой ход. Легкий прикус зубами, но ничего оскорбительного; язык проходит сквозь зубы — но только намек на то, чтобы продвинуть его дальше; и зубы, скользящие под верхней губой. Великолепные груди Малютки Так — объект стольких пересудов, — как мягкие кулаки, толкнули меня в грудь, но я продолжал держать руки в карманах, ни к чему ее не принуждая; она все время была свободна отстраниться, но этого не сделала.

— Во дают! — воскликнул Младший Джонс, мгновенно нарушив сосредоточенность Малютки Так.

— Грудка! — сказала Фрэнни. — Что ты делаешь с моим братом?

Я еще на мгновение продлил контакт с Грудкой Так, не выпуская ее нижней губы и покусывая ее язык, который она внезапно предоставила мне в большом количестве. В тот момент, когда я вынул руки из карманов, последовала небольшая неловкость, поскольку Малютка решила, что «Пытаюсь добраться до тебя» вполне подходит для заключительного танца.

— Где ты такому научился? — прошептала она мне; ее груди, как два теплых котенка, свернулись около моей груди.

Мы покинули танцевальную площадку до того, как «Ураган Дорис» успел сменить темп.

В фойе был сквозняк: Фрэнк оставил открытой дверь черного хода; нам было слышно, как он мочится в темной слякоти, мочится что есть силы на мусорные бачки. Под привязанной на шнурке открывашкой весь пол был усеян пивными пробками. Когда я поднял багаж Малютки Так, она сказала:

— Ты что, собираешься унести все это за один раз?

Я услышал резкую отрыжку Фрэнка, примитивный гонг, объявляющий, что настал Новый год, крепче ухватился за багаж и начал подниматься на четыре этажа вверх. Малютка последовала за мной.

— Ух, — сказала она, — я знала, что ты сильный, Джон-Джон, но, так целуясь, ты можешь получить работу на телевидении.

Меня заинтересовало, что именно она себе представила: мой рот в рекламе, поцелуй в диафрагму крупным планом?

Пока я тащил ее багаж наверх, в номер «4А», это отвлекало меня от боли в пояснице — хорошо еще сегодня утром я поленился качать пресс и бицепсы. Окна были открыты, но я не услышал шуршания воздуха, так явственно доносившегося несколько часов назад через интерком, — наверно, просто ветер успокоился, решил я. Багаж сам собой вырвался у меня из рук, ощутивших неимоверное облегчение, и разлетелся по комнате, а Малютка потянула меня к кровати.

— Повтори-ка, — сказала она. — Спорим, не сможешь. Спорим, это просто «новичкам везет».

Так что я поцеловал ее еще раз, отважившись на несколько более сильный контакт зубами и бо́льшую игру языком.

— Господи, — прошептала Малютка Так, притрагиваясь ко мне. — Да вынь ты руки из карманов! — сказала она. — Нет, подожди. Заскочу только в ванную…

Она нырнула в ванную и сказала:

— Как мило, что Фрэнни оставила мне фен.

Тут я наконец принюхался и понял, что мне не показалось: в комнате даже не веяло, а ощутимо пахло гарью. Но запах был удивительно влажный — как будто здесь против воли соединились огонь и вода. Я понял, что воздушное шипение, которое мы слышали через интерком, было звуком фена, но, прежде чем я успел добраться до ванной, чтобы остановить Малютку Так от дальнейшего осмотра, она воскликнула:

— А что это завернуто в занавеску? Га-а-а-а-а-а!

От ее вопля я застыл на полпути между кроватью и дверью в ванную. Даже Дорис Уэльс, завывавшая «Ты разбиваешь сердца» четырьмя этажами ниже, должно быть, услышала этот визг. Сабрина Джонс рассказывала мне потом, что у нее из рук выпала книжка. Ронда Рей резко, в ту же секунду, выпрямилась на своем табурете у стойки бара; Слизи Уэльс, как рассказывал мне потом Младший Джонс, решил, будто это взвыл его усилитель, но все остальные поняли, что к чему.

— Грудка! — воскликнула Фрэнни.

— Господи Исусе! — сказал отец.

— Во дает! — сказал Младший Джонс.

Я был первым, кто добрался до