Оракул петербургский. Книга 2 - А. Федоров

В ночи странных откровений Муза была близка к отчаянию, ей требовалась защита. Она хватала Евангелие и читала внимательно Святые слова, стараясь проникнуть в суть Божьей мудрости. Обращалась к Господу со слезами раскаянья на глазах, ей становилось легче: "Зародыш мой видели очи Твои; в твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было" (Псалом 137: 16).

Муза лихорадочно листала Священное Писание, ища в нем новые спасительные откровения, и они находились, словно по заказу, по велению свыше. Муза обращала их лицом к земной жизни, к той ее сути, которой она подчиняла свое сегодняшнее пребывание в этой стране, в этом городе, в этом доме: "Это покой Мой на веки, здесь вселюсь; ибо Я возжелал его" (Псалом 131: 14). Конечно, те слова очерчивали иные границы, касались Всевышнего Существа, а не маленькой мошки, какой ощущала себя Муза, но логика таких слов была универсальна, ее мог брать на вооружение и любой простой человек, дабы воспитать в себе смирение и принятие воли Божьей.

В такие минуты просветления Муза говорила себе и Богу: "Я стала разумнее всех учителей моих; ибо размышляю об откровениях Твоих. Я сведущ более старцев; ибо повеления Твои храню" (Псалом 118: 99-100).

Муза закрывала глаза, обозревала всю свою жизнь поэтапно, находила предметы, достойные обличения, и определяла дальнейшую логику своей жизни: "Глас радости и спасения в жилищах праведников: десница Господня творит силу!" (Псалом 117: 15).

День был обычный: заканчивался май месяц, рассвет наступал рано и наращивал свое пробуждающее влияние в решительном и довольно быстром темпе. В окно комнаты проникал лучик солнца – старый приятель Володи. Сперва волшебное сияние немного хитрило – словно прощупывая плотную ткань – то появляясь, то прячась. Затем, обнаружив щели между половинками оконных штор, луч света расширял их, распахивал "окно в мир", вселяя в хозяина апартаментов бодрость и готовность к новым подвигам: "Вставайте, граф, вас ждут великие дела"! Этой мобилизующей формуле, похищенной у известного философа-утописта, научила Володю крестная мать, наставница Муза – самая любимая после матери женщина на земле. Во всяком случае, так и только так мыслил себе отношения с "родительницами" их преданный сын.

Безусловно, приятно ощущать себя здоровым сильным, отменно выспавшимся человеком, которому не страшны никакие невзгоды, потому что тебя оградили от них стены доброго дома, родительская забота. Ты молод, любопытен, восприимчив к хорошему, умеешь сопротивляться плохому. Тебе предстоят встречи с незатейливыми школьными занятиями. Когда уж в России научатся делать учебный процесс эффективным – то плодят "второгодников", "вечных студентов", впадающих в конце концов в революционную истерию, то создают невыносимые условия для утверждения незаурядных личностей. Но кроме школы, которую Володя воспринимал, как объективную реальность и считался с ее требованиями. Необходимо же выполнять, так называемые, социальные функции, хотя бы для того, чтобы, не краснея, потреблять пищу. Но в школьной тягомотине нет-нет да и произойдут неожиданности – приятные и долгожданные встречи – с интересным преподавателем, другом, событием. Мать предупредила, что сегодня должен приехать Аркадий Натанович – друг семьи – и дома должен состояться какой-то важный разговор с Владимиром.

Конечно, Володя пока еще воспринимал жизнь, как увлекательную игру, приносящую много радостей, а трудности возникали в ней только для того, чтобы закалять волю, тренировать разум, силу, выносливость, испытывать здоровье. Вот, хотя бы встречи с сэнсеем – непререкаемым авторитетом – Верещагиным. Под его руководством так интересно постигать технику захватывающей борьбы – карате, айкидо, дзюдо. Но не менее интересны беседы с Олегом Германовичем на отвлеченные темы, закрепляющие парадигмы таинственной восточной философии, позволяющие проникать в тонкости необычного мироощущения. Володе нравилось, что Верещагина не гипнотизируют спортивные победы ученика, добываемые исключительно на соревнованиях. Честно говоря, они оба не любили тратить время на соревновательное шоу. Им нравилась методичная, скрупулезная отработка различных приемов в тиши закрытого спортивного зала, подальше от посторонних глаз. Ведь Олег Германович передавал Володе самые сокровенные тайны – плоды своих долгих размышлений, апробаций на множественных спортивных состязаниях, стоивших ему и тяжелых травм, огромного риска, отданного с лихвой времени жизни. Нельзя тайное делать достоянием лихих людей, подсматривающих через объективы кинокамер за опытом мастера. Такое можно передавать только единственному, самому верному ученику.

Верещагин отдавал себе отчет в том, что он имеет дело с очень талантливым учеником, из которого обязательно вырастет большой мастер, поэтому он, как тренер, работал с полной отдачей. Олегу в его спортивной жизни было намного труднее: тогда, когда он начинал, не было достойных мастеров, способных передать свой опыт даже самым самоотверженным ученикам. Приходилось продвигаться методом проб и ошибок, за которые платил он в прямом смысле слова собственной кровью, здоровьем. Иногда Олегу для совершенства мастерства приходилось "влипать" в рискованные истории – искать столкновения даже с криминалом, дабы попробовать себя в экстремальных ситуациях. У диверсантов это называется – работать с "куклой", то есть с противником, настроенным на то, чтобы убить соперника. Таких бандюг приходилось отыскивать, конструировать опасные ситуации.

Однажды, заметив группу "темных личностей", выводивших из вестибюля небольшого кафе вяло сопротивляющуюся, подавленную испугом "жертву", он проследовал за ними. Бой состоялся в темной подворотне, где и развернуться толком было крайне сложно. В тесноте можно было легко получить удар ножом в четвертое межреберье слева, в самое сердце. Противников было четверо, действенного участия в драке от "жертвы" ожидать не было смысла. Свою серию ударов руками, ногами, корпусом Олег запомнил на всю оставшуюся жизнь, – она была самой правильной, родившейся молниеносно по велению гениального спортивного мастерства. Именно из таких серий в дальнейшем и состояли наиболее продуктивные технические связки, умением создания которых Олег отличался и как действующий спортсмен, и как тренер. Но кроме техники мастеру необходима воля, характер, умение мыслить быстро и эффективно. Необходимо быть добрым в разумных пределах и максимально жестким, когда этого требует боевая ситуация.

Как-то в поединке с крутым американским чемпионом на его родине, в США, сложилась парадоксальная ситуация: Олег был явно технически сильнее, уверенно вел бой, но судьи-американцы никак не могли избавиться от гипноза спортивного патриотизма. Олегу пришлось хлесткими, сокрушительными ударами ног (маваси справа и слева), так обрабатывать область почек противника, что тот рухнул на татами в состоянии болевого шока. Так неуместный патриотизм и нечестность недорослей послужили поводом для серьезного наказания, может быть, и вовсе неплохого парня. Подобных поучительных примеров Володе было рассказано предостаточно: они закаляли его психику, формировали трезвый боевой подход.

Время шесть часов утра – быстрый подъем, умывание, спортивный костюм и бег по набережной канала Грибоедова, затем упражнения на растяжку и некоторые боевые комплексы, не слишком поражающие любопытство случайных прохожих. Снова гигиена и дань здоровью, разуму: контрастный душ, легкий завтрак и бегом в школу, точнее во вторую Санкт-Петербургскую гимназию, что на углу улицы Плеханова и переулка Гривцова. Занятия – это обычная, заурядная тягомотина. Форсу в гимназии много, но толку мало: там собрались в основном дети обеспеченных родителей, и как всегда в России – все покупается и продается, в том числе и "средний балл". У Володи здесь нет друзей ни среди мальчиков, ни среди девочек, хотя многие пытались перейти с ним на короткую ногу. Володя вежливо дистанцировался от таких любезностей. На занятиях он не напрягался: не рвался в круглые отличники, выдерживал все предметы на твердое "хорошо". Только иностранным языкам он уделял максимальное внимание. В каждой школе имеется пара преподавателей, как говорится, от Бога. В этом отношении Володе повезло: нашлись по его душу отменные преподаватели английского, немецкого и французского языков – им-то Володя и отдавал свое сердце. Болтал он на всех трех языках споро и весьма квалифицированно, учителям приходилось не без радости загружать его дополнительной программой. Но как только дело доходило до участия в каких-то образцово-показательных уроках, олимпиадах, то прилежный обычно ученик смывался с площадки решительно, но незаметно, словно таял во мгле. На укоры педагогов, директрисы отвечал скромным молчанием и потупленным взором, да ссылками на страшную загруженность спортом. Пробовали жаловаться маме, но Сабрина мягко уходила от "олимпиадских" задач – она решительно отказывалась неволить сына.