Девочка из прошлого - Тала Тоцка

может найти отклик в этом замшелой заскорузлой душе. От чего он может дрогнуть. А сама подхожу почти вплотную.

— Не мешай мне, Ари, и с твоим ребенком ничего не случится, — Моретти чуть дает слабину, но сразу же откатывает обратно. — Приведи сюда этого Ольшанского.

— Нет, Сальваторе, ты его не получишь, — выдергиваю из прически стилет и целюсь прямо в сонную артерию.

Внезапно запястье перехватывает цепкая рука, а горло попадает в стальной захват.

— Ты кого обмануть хотела, сучка? — голос, который шепчет мне в ухо, звучит практически ласково.

Глава 32-1

Демид

Впервые в жизни я что-то делаю, но мне это не приносит удовлетворения.

Ясно, что Моретти — гондон, закопать его, можно сказать, дело чести. И Андрюха все так красиво нарыл — нам даже ничего делать не нужно. Свои все за нас сделают.

Но при этом не отпускает чувство второстепенности. Что это все мелочно и не имеет значения. Ни Моретти, ни наши сделки с Феликсом, ничего. Вообще все, что я делаю, не имеет значения.

Мышиная возня....

Зато есть четкое осознание, что я упускаю что-то важное, первостепенное. То, ради чего люди в принципе приходят в этот ебучий мир. Для чего живут и ради чего не жаль отдать все.

Всего себя, не только то, что у тебя есть.

Я снова трачу херову гору времени на перелет. Но если раньше я просто спал или работал, то в этот раз каждая минута, проведенная в самолете, была осязаема.

Я явно видел, как на глазах утекает время. На какую хуйню я растрачиваю свою жизнь. Лучше бы женился. А может даже ребенка родил. У братьев по двое уже. Ну почти. А они младшие.

Ладно, по этому пункту уже, можно сказать, план выполнен. Я не просто так сказал Арине про Ольшанских. Думаю, пришла пора нам с малышкой Деви познакомиться. А там может мы когда-то с Ариной сможем... Если она захочет...

Потом я все-таки уснул, потому и не включил телефон. Забыл.

Как только самолет приземлился, сразу поехал с документами к Феликсу. А тут Арина.

Убила меня. Наповал.

Сказала, что любит, а у самой глаза мокрые. И вообще вела себя странно.

Сама за руку взяла, щекой потерлась. Я и пошевелиться боялся. Думал, сейчас опять какую-то хуйню выдам или сделаю, а она поймет неправильно.

Я тоже не понял нихера. Надо было тормознуть ее, переспросить. Но представил, как распиздится Аверин, и не стал останавливать.

Здесь слишком много левых глаз и ушей. Я сейчас увижусь с Феликсом, передам ему бумаги, а потом поеду к Арине. Попозже, чтобы меньше наблюдателей было. И она как раз девочку свою уложит...

Нет, пора начинать думать о малышне, как о нашей. Хотя я честно и откровенно опасаюсь, смогу ли построить отношения с чужим ребенком.

Автомобиль с Ариной отъезжает, в руке оживает телефон.

— Демид Александрович...

И помехи.

— Андрюха, говори! — гаркаю в трубку.

— Я вам отчет по командировке отправил. Посмотрите.

Посмотрю. Потом. Но Андрюха тупо читает мысли.

— Не потом, — говорит строго прямо в ухо, я даже дергаюсь, — сейчас смотрите. И... Демид Александрович...

— Чего ещё? — переключаю наш разговор на громкую связь и вхожу в почту. Два файла. Распаковываю один.

— Вы там если не сидите, то это... — нехотя тянет Андрей, — лучше сядьте.

— Сяду, сяду. Умник.... — буркаю, отключая связь.

Смотрю на снимок, сделанный, как написано в отчете, в ризнице Палатинской капеллы. Там, откуда я унес Арину. И чего Андрюху туда понесло?

На снимке страница книги. Книга толстая, в переплете, это на первом снимке видно. Дальше крупным планом строка с записью. Дата, когда было совершено таинство крещения.

И имя.

Руки с телефоном дрожат, кровь пульсирует в затылке.

Изнутри поднимается горячая волна жара и заполняет легкие, выжигая кислород подчистую.

Буквы прыгают перед глазами, я даже рукой над экраном провожу, пытаясь их собрать и загнать обратно.

Деви-Катерина.

Деви. Катерина.

Катя. Котенок...

Нет, Господи, это не может быть правдой. Она бы не вывезла такое. Разве это можно вывезти?

К умным советам стоит прислушиваться. С размаху сажусь прямо на дорожку, по-турецки подтянув ноги. Руки не слушаются, занемевшие пальцы тычут мимо кнопок, но я открываю следующий документ.

В тексте письма написано, что это сгенерированный портрет мамы девочки.

Подсознательно я знаю, кого там увижу, но реальность безжалостно разрывает сознание, взрывает мозг, раскурочивает грудную клетку, под обломками которой трепыхается полуиздохшее сердце.

На меня смотрит Арина. Моя девочка, моя малышка. Которой больше нет, и которую я больше никогда не увижу. Потому что она изменилась, стала другой.

Телефон падает рядом на дорожку. Обхватываю голову руками, надеясь хоть немного остудить охваченный пламенем мозг.

«Вы когда-нибудь видели недоношенных новорожденных детей, господин Ольшанский?»

«Да, видел одну, только подросшую. В желтой шапке, с рассыпавшимися по плечам кудряшками и с чупа-чупсом. И маленькую. Очень-очень маленькую. Потому что ее чуть не убил собственный отец».

Не стону, вою, сцепив зубы.

«У пациентки за две недели начались преждевременные роды, а у ребенка на тот момент ещё не раскрылись легкие. Если бы врачи не смогли их остановить, девочка не выжила».

Но она выжила, Катя. Мой Котенок, сука, мой!

Зажмуриваюсь, растираю руками лицо

В который раз оказываюсь в этой ебучей конуре на Бали. Арина сидит за столом, вцепившись в столешницу тонкими пальцами.

Я бросаю ей в лицо документы, выплескиваю весь накопленный яд, не подозревая, что под столом прячется крошечная Катя-Котенок. Такая, какой я ее знаю — с чупа-чупсом. Она испуганно жмется к ногам Арины, пока ее отец ведет себя как последний гондон.

И Арина ее прикрывает. Прячет.

Защищает.

Моя женщина прятала от меня моего ребенка, потому что не доверяла. Потому что я проебал и ее доверие, и ее любовь.