Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Лев Визен

— Ты должен помочь ей! — решительно вмешалась Долорес, жена Трухильо. — О Кармен, — добавила она, — как я вас понимаю!..

Когда Трухильо покидал кабинет испанского консула, на сердце у него было тяжело. В ушах звучал хрипловатый старческий голос:

— Я не смею отказать в просьбе, которая приносит пользу короне…

Трухильо ногой распахнул дверь особняка и выругался.

Кармен увезла Пепито тайком, когда Марти был занят в «Лиге». Вернувшись домой и прочитав записку жены, Марти бросился в порт, но было поздно.

Его нервы не выдержали: он опять заболел.

Трухильо решился его навестить. Марти лежал на спине, его дыхание было хриплым. На щеках пылал горячечный румянец.

— И ты еще можешь приходить ко мне, Энрике? — пытаясь привстать, проговорил Марти.

— Я должен был прийти, Пепе, чтобы передать тебе вот это письмо. Революционный клуб «Игнасио Аграмонте» приглашает тебя выступить перед табачниками Тампы.

МОЛОДЫЕ СОСНЫ

Посвистывая и обдавая паром засохшие колючки вдоль путей, маленький четырехколесный паровоз с высокой трубой тащил мимо апельсиновых рощ

Флориды восемь вагончиков, в которых дребезжало каждое стекло. Заложив пальцы за проймы жилета, Марти смотрел, как в сгущавшихся за окном сумерках проплывали столь милые его сердцу кроны флоридских пальм.

До Тампы, построенной на американской земле руками эмигрантов кубинцев, оставалось четыре часа, и с каждой минутой Марти все больше ждал своей первой встречи с этим городом. Он словно предчувствовал, что именно здесь, в какой-то сотне миль от Гаваны, должна решиться судьба борьбы, которую он и его друзья с медленно, слишком медленно приходившим успехом вели уже много лет.

Богатые эмигранты в Нью-Йорке не торопятся помочь революции, которой нужно оружие. Смогут ли и захотят ли помочь ей простые табачники Тампы? Поймут ли они, что борьба развертывается, наконец, не во имя нового каудильо, а ради блага всех кубинцев?

В полночь поезд остановился у перрона Ибор-сити, пригорода Тампы. Прямой крупный дождь бил по дощатому настилу. Марти раскрыл зонт, спрыгнул с подножки и оказался среди маленькой, но по-кубински шумной толпы. Со всех сторон ему улыбались черные и белые лица, тянулись руки. Кто-то подхватил его чемоданчик, и, высоко поднимая керосиновые фонари, пять десятков человек отправились по залитым водой улицам к отелю «Чероки».

Ранним утром Нестор Леонело Карбонель, подписавший посланное в Нью-Йорк приглашение, уже представлял почетному гостю своего сына Эмилио, местного газетчика Рамона Риверо, вожака негров Корнелио Брито, марксиста Карлоса Балиньо и многих других. После шумного завтрака все вышли на улицы, и Марти бросились в глаза гирлянды кубинских флажков над фасадами домов и необычное количество букетов на окнах.

Карбонель повел Марти в помещение клуба «Игнасио Аграмонте», где их ждало еще несколько десятков человек, а оттуда — на фабрику «Эль Принсипе де Галес». Когда Марти вошел в большой зал, где рабочие сворачивали сигары, все встали и приветственно застучали по столам отполированными чавета[52]. Марти постарался, чтобы его речь была как можно теплее и как можно короче. Он отложил большой разговор до вечера.

Весь остаток дня его не покидало ощущение тревожного ожидания. «Их уже столько обманывали, — думал он о патриотах Тампы, — быть может, невольно, искренне веря в успех, но обманывали. Что, если революция захлебнется снова? Вправе ли я подчинять своей вере в победу сердца и веру других? Вправе ли звать их от семейных очагов на тернистый путь восстания, когда они заняты повседневной борьбой за хлеб насущный?»

Марти вспомнил разговор с Карлосом Балиньо. «За рабочих не беспокойся. Они не испугаются и не отступят. Им нечего терять», — так сказал Карлос. Кое-кому из кубинцев в Нью-Йорке, по-видимому, не понравится, что Марти так быстро подружился с «красным». Да, Балиньо социалист, но разве он плохой друг или ненастоящий кубинец? Разве он не отдает себя целиком делу свободы Кубы?

Самый большой в Тампе зал Кубинского лицея был переполнен. И пока не стихали аплодисменты, он успел заметить портреты борцов за кубинскую независимость на стенах, гирлянды флажков с белой звездой на красном треугольнике, зелень, цветы… Но он заметил также, что в первых рядах нет черных лиц, что они видны только в конце зала, и горечь снова сжала сердце. Неужели и здесь еще не поняли, что свобода белых немыслима без свободы черных?

Марти сделал шаг вперед, и в зал упало первое слово:

— Кубинцы!

Если из всех благ, необходимых моей родине, мне было бы дано выбрать одно важнейшее благо — основу и источник народного счастья, то я сказал бы: я хочу, чтоб первым законом нашей республики стало уважение к человеческому достоинству. Мы боремся за свободу кубинцев, всех кубинцев…

Он заметил в первом ряду настороженные щели глаз полнеющего господина, и они напомнили ему глаза тех, кто жалел на оружие песо, нажитые на табаке и сахаре. Он ненавидел эти глаза, и металл зазвучал в его голосе:

— Война неизбежна; ее как избавления ждет наша родина, и враг бессилен разгромить нас, ибо мы начинаем не авантюру, а революционную войну во имя жизни и справедливости за подлинную свободу…

Невысокий молодой негр протиснулся к сцене и неотрывно глядел на Марти снизу. Он весь тянулся навстречу летящим словам, и, невольно отвечая порыву юноши, Марти чуть повернулся в его сторону:

— Прав человека — вот чего ищут кубинцы в борьбе за независимость… И поэтому, решаясь снова броситься в кровавую битву, мы ищем республики, а не смены формы угнетения, не стремимся заменить хозяина испанца новым господином в американском мундире…

Полнеющий господин сделал недовольный жест, но весь остальной зал взорвался приветственными криками. Марти говорил, чувствуя, что победил в войне за сердца этих людей, зная теперь уже наверняка, что его слова доходят до них и зажигают:

— Конечно, с нами не пойдут легковесные политиканы, нас осудит и барский надушенный патриотизм, ибо трудовой народ пахнет потом, а не розами…

Крики «Вива Куба!» не давали говорить. Марти поднял руку, призывая к тишине. Резкое слово не должно закрывать двери перед истинными патриотами, идти вперед можно, лишь когда все кубинцы будут вместе.

— Но пусть стоящий высоко не судит второпях и односторонне, и пусть тот, кто стоит внизу, не осуждает пристрастно, мучимый тайной завистью… Наша революция быстро роднит героев — богатого наследника с безземельным крестьянином, господина с рабом.