Носферату - Дарья Зарубина

Я еще раз оглядел гобелены. Эксперимент удался — четыре творения великого Суо располагались в центре зала под стеклянными колпаками, и, как уверяла меня Анна, ни один знаток не усомнился бы в том, что это работы Мастера. Пришедшим на выставку Анна с горечью объявила, что оставшиеся три шедевра — к великой скорби всех поклонников риммианских гобеленов — были безвозвратно утрачены. Несколько журналистов попытались узнать, не дело ли это рук того же маньяка, что уничтожал гобелены Суо по всему миру. Анна Моисеевна вежливо, но твердо дала понять, что разговор об этом состоится не здесь и не сейчас.

Мама начала торжественную часть. От лица всей искусствоведческой братии благодарила следователя Берг за мужество, выказанное в борьбе за спасение гобеленов. Откуда-то из-за спины Анны появился Отто — и его тут же пригласили к микрофону. Пробиться к нему шансов не было, поэтому я не стал пытаться. Зачем тратить силы на что-то, обреченное на неудачу. Поклонники трепетно взирали на чудом уцелевшие шедевры, со значительным видом обмениваясь мнениями. Я рассеянно озирался, надеясь наконец увидеть в толпе Насяева, но вместо этого заметил, как из боковой двери меня поманил молодой человек в бархатном пиджачке работника галереи.

Я пошел за ним, надеясь, что не пропустил ничего интересного.

За массивным столом мореного дуба сидела Анна. И я сперва даже не узнал ее, настолько представшая передо мной решительная и строгая дама не походила на ту, что я сегодня утром так бессовестно разбудил. Напротив нее на неудобном высоком стуле нервно комкала в руках носовой платок немолодая худенькая женщина в очках.

— Ирина Алексеевна, это мой коллега, господин Шатов, — представила меня Анна. — Он будет присутствовать при нашем разговоре.

Ирина Муравьева затравленно кивнула.

— Значит, вы сопровождали гобелены из коллекции академика Штоффе на выставку?

Снова кивок.

— Вы проверили их подлинность?

— Анна Моисеевна, — встрепенулась Муравьева. — Их же невозможно подделать!

— Вы проверили? — грозно повторила Анна.

Ирина Алексеевна вновь нервно кивнула.

— В какой части автомобиля вы ехали?

— Как полагается по инструкции — в задней.

— Кто-то находился рядом с водителем?

Вопрос Анны вызвал бурю чувств на лице Муравьевой, но она только отрицательно покачала головой.

— Напомните имя водителя, будьте добры.

Ирина Алексеевна пожала плечами:

— Не помню. Это был кто-то из новеньких.

— Хорошо, я проверю по базе данных, — ласково проговорила Анна. — А кто сопровождал коллекцию Штоффе обратно, на квартиру Штоффе?

— Екатерина Альбертовна Штоер-Ковальска, — торопливо выпалила Муравьева. — Но ее сейчас нет в городе. Она улетела вчера в Ройн-на-Днее. Это Гриана. Четвертый материк. Там обнаружены уцелевшие статуи периода восьмой империи аргестов. Очень ценная находка.

Анна прервала щебет Муравьевой, поблагодарив за содействие следствию, и взяла быка за рога.

— Ирина Алексеевна, — проговорила она. — У меня будет к вам просьба.

Муравьева напряженно смотрела на белоснежные перчатки Анны.

— Этой ночью уцелевшие гобелены Суо будут перевезены в запасники Эрмитажа. Нам необходимо сопровождать их и провести ночь в музее. Я прошу вас стать нашей сопровождающей, поскольку, как вы понимаете, мы не можем находиться в запасниках, если со спецгруппой не будет одного из сотрудников.

Муравьева согласилась и выскользнула за дверь.

Я открыл рот, собираясь спросить, что она здесь делает и зачем нам ночь в музее, но Анна опередила меня.

— Думаю, Ирина Алексеевна что-то скрывает, — заявила она. — Слишком нервная. Я почти уверена, что Насяев подменил гобелены, когда они были на выставке, по дороге в музей или из музея. Муравьева либо участвовала в подмене, либо что-то знает и покрывает Насяева.

— А почему ты не в зале? Вдруг там уже вовсю вяжут нашего профессора?

— Сомневаюсь, — отозвалась Анна. — Он не придет. Во всяком случае, днем и в нашу галерею при отделе. Он сейчас, скорее всего, смотрит новости, где вовсю щебечут про спасенные риммианские шедевры. Придет он позже, и, думаю, именно в музей. Сдается мне, что у него в Эрмитаж давно протоптана тропинка. Произведения из его личной коллекции, если судить по документам, постоянно выставляются, как говорит твоя мама, «на подтанцовке».

— Значит, нам предстоит романтический вечер в музее? — Эта мысль показалась чрезвычайно заманчивой.

Анна кивнула, одарив меня легкой улыбкой, и посоветовала надеть на свидание с искусством что-нибудь, что не боится пыли, и заранее выкурить нужное количество сигарет, чтобы не падать в обморок на задержании.

Пожалуй, мне и правда требовался отдых. День выдался суматошный и никак не желал заканчиваться. Все вращалось с такой невозможной скоростью, что все больше напоминало ад. Я подумал о том, чтобы потратить оставшиеся до закрытия выставки-однодневки несколько часов на то, чтобы забрести домой, выпить чашку кофе, принять душ. Но вспомнил про запертого в Саньковых казематах Экзи, лежащих в больнице дяде и Мэё, а еще о том, что дома меня ожидает рассерженная Марта, и решил поступить самоотверженно и благородно. Я отправился в больницу.

Как ни крути, но я чувствовал себя теперь ответственным за парнишку, по моей вине ставшего — пусть на несколько часов — отражением гениального самоубийцы.

Я коротко сообщил главному редактору по телефону о том, что подписал неразглашение и беру пару дней за свой счет, и бросил трубку за секунду до того, как он начал орать.

Дядя Брутя держался бодрячком, курил как паровоз и с большим вниманием выслушал мой репортаж с места событий.

К Мэё меня не пустили — парень все еще спал. Судя по нормальной температуре тела и всем остальным показателям относительного благополучия, которые перечисляются в листе текущего состояния больных, мальчишка шел на поправку — и совесть моя почти успокоилась.

Я еще раз попросил напомнить лечащему врачу, чтобы с мальчика сняли пластырь, но девушка-регистраторша с толстыми белыми косами, пышная, как ромовая баба, отмахнулась от этого сообщения, как от назойливой мухи. Зато смерила меня таким пристальным оценивающим взглядом, что я грешным делом подумал, не приходилось ли ей раньше работать в рентгеновском кабинете.

Она прищурилась и ласково поинтересовалась:

— А вы всегда смотрите в глаза, когда с девушкой разговариваете?

— Как честный человек, все остальное я рассмотрел раньше, — парировал я, прикидывая, как бы поэлегантнее смыться и не настроить собеседницу против себя. Как мужчина я не мог обидеть даму, как образцовый племянник понимал, что я-то сбегу, а дяде Бруте здесь еще валяться и валяться.