Ты, я и другие - Кирни Финнуала

— Вы ведь уже понимаете, — говорит Том, — что если прятать свое горе, не давать ему выплеснуться наружу, то оно съест вас изнутри. Мы ведь уже касались этого, разговаривая о ваших родителях.

Быстро моргаю и выдаю:

— В истории с Ноем я позволил правде выйти наружу, поскольку должен был попытаться его спасти.

И что? Он все равно умер, брак с Бет развалился, скорее всего, окончательно, Мег мне больше не доверяет.

Все зря — аж зло берет. Если бы я мог видеть, как он растет, взрослеет… Тогда потери хотя бы имели смысл.

Том кивает, прикусив кончик ручки. Раздражающая привычка!

— Такое ощущение, что после нашего предыдущего разговора мой… монстр сорвался с поводка. Как я зол на родителей! Они просто выкинули на помойку собственную жизнь, решили, что невелика потеря, а Ной… — Я с трудом сглатываю. — Он очень хотел жить. Маленький мальчик, который мечтал стать летчиком.

Смотрю в окно. По-утреннему морозно, под ногами гуляющих хрустит лед, и только легкая занавеска укрывает кабинет от посторонних глаз.

— Это нечестно.

Том согласно кивает. Я хрипло добавляю:

— Он болел и все равно сопротивлялся смерти.

А мои родители…

— А вам не приходило в голову, что вашей матери просто не хватило сил сопротивляться? Вы упоминали, что у нее были резкие перепады настроения, от эйфории к отчаянию. В наши дни, вероятно, у нее диагностировали бы биполярное расстройство.

Полагаю, по моему лицу видно, что такой подход не приводит меня в восторг.

— Вы с готовностью осуждаете ее, но, возможно — возможно! — она просто больше не могла…

Огрызаюсь:

— Она тоже всегда с готовностью меня осуждала.

Том пожимает плечами:

— Маниакальная депрессия — безжалостное заболевание, почти неизлечимое и так же трудно выявляемое, как рак.

Я прикусываю язык, и его реплика повисает в воздухе.

Сама мысль, что мама не могла больше терпеть…

Но ведь Ной терпел! Она перестала петь… Я так давно принимаю в штыки любые оправдания поведению матери, что это стало второй натурой. Думать о ней в ином ключе трудно. В голову приходит Рози, потом Бет.— Надеюсь, Бет простит меня. Я принес ей много горя.

Том молчит, позволяя мне осмыслить сказанное, а затем спрашивает:

— Вы считаете, что отношения с женой не восстановить?

— Она хочет строить собственную жизнь, оставив позади и меня, и все мое вранье. — Я дергаю плечом.

— Я уговариваю ее дать мне еще один шанс. Пытаюсь уговорить. Я просил ее приехать сюда.

— Чтобы сказать ей… что?

— Здесь, в Рукери, я понял, почему все пошло кувырком.

История с Кирой… В то время мы с Мэттом строили бизнес. Мы жили в состоянии дикого финансового стресса — опасались, что в любой момент все рухнет и мы останемся ни с чем. Я никогда не рассказывал об этом Бет. Не рассказывал о том, что необходимость идти на работу вызывала у меня тошноту.

Я держал все в себе. И в конце концов я нашел способ снять стресс, не вовлекая в это жену. Я оберегал ее, оберегал нашу семейную жизнь, понимаете?

Том прикусывает ручку.

— Что? — спрашиваю я.

— То есть вы оправдываете свое поведение, поскольку нашли для него причины?

— Ему нет оправдания. Я лишь пытаюсь понять.

И объяснить. И попросить прощения… Возможно, даже простить самого себя.

Он улыбается:

— Замечательный план. Вы все записываете? Это помогает?

Я молча киваю.

— Сейчас у вас явно больше понимания происходящего, чем было неделю назад.

— Вчера вечером я хотел записать, что происходило в моей жизни, когда я встретил Эмму. Хотел понять логику. Не в поисках оправданий, а чтобы разобраться.

К тому моменту у нас с Бет не было физической близости уже несколько месяцев. Причина измены в другом — если вы в браке много лет, такое случается… Бизнес шел прекрасно, так что дело и не в нем. — Перевожу взгляд на Тома. — Но у Бена были проблемы…

Лицо Тома бесстрастно. Его работа предполагает некоторую сдержанность в проявлении чувств, но обычно по выражению его глаз можно судить, что он думает.

— Я заботился о нем всю жизнь. А тут… Он только-только порвал с женщиной. Они были вместе долгое время, а она оказалась бесплодной. Из-за этого все пошло кувырком, я…

— Вы не смогли ничего исправить.

— Именно. Я должен был позаботиться о нем и не смог. Я вкладывал в обследования и лечение деньги, пытался поддержать его морально, но стресс только усиливался. В конце концов они разошлись, Бен на год уехал за границу.

Том что-то черкает у себя в блокноте. Хорошо бы он поднял голову, посмотрел на меня и сказал, что я рассуждаю правильно. Что дело не только в том, что я подонок, разрушивший любимую семью.

— Эмма возникла сразу после того, как у Бена все покатилось к черту. Возможно, я просто ищу оправдание.

Мне следовало остановиться, пока не стало поздно.

— Когда приезжает Бет?

— Завтра вечером.

— Вы пробовали ей писать? Иногда, если излагать на бумаге…

— Пробовал. — Не хочу даже вспоминать, какую гигантскую лавину сорвало с места это письмо. — Бет не любит писем. Она предпочитает общаться глаза в глаза. И не стесняется в выражениях.

— Вы пойдете на групповую терапию?

— Нет. Посмотрю в комнате кино. Самому не верится, что можно так уставать от разговоров.

— Вы по-прежнему каждый день бегаете?

Киваю. Здесь такой хороший грунт, что я ежедневно пробегаю несколько миль.

Том встает. Мы впервые просидели так долго.

Обычно я выползаю отсюда минут на пять раньше срока.

— Смотрите ваш фильм, Адам. — Он собирает записи. — Возьмите перерыв. Вы это заслужили.

Сегодня вечером мне захотелось пройтись, почувствовать уколы морозного воздуха.

На скамье, где я обычно разминаюсь, сидит Рози.

— Позволишь?

— Садись, — говорит она. — Не настучишь на меня? — В ее руке зажата сигарета.

— Знаешь, меня по-всякому называли, только не стукачом… — Я присаживаюсь рядом и плотнее заматываю шарф. — Холодно.

Она кивает.

Кошусь на ее напряженный профиль.

— Что-то случилось? Я тебя раньше здесь не видел.

— Да нет. Скучно.

— Твоя правда, здесь тоскливо. Сплошное копание в себе, а выхода нет.

— Есть. — Она указывает на трехметровую стену, виднеющуюся за деревьями.

— Рози, мы ведь здесь добровольно. Зачем такие страсти? Можно спокойно уйти через вестибюль.

Она издает хриплый смешок и, помолчав, говорит:

— Знаю. Том целый час пытался мне объяснить, что я всегда иду по пути наибольшего сопротивления.

Если из точки А в точку Б есть хорошая прямая дорога, я, разумеется, попрусь вкруговую через точки С и Д.

— Том, да? Мистер Бежевый? Он, вообще-то, ничего.

— «Бежевый»? — Она сует сигарету в рот. — А что, мне нравится.

Я не спрашиваю, как она ухитрилась добыть здесь сигареты. Кутаюсь в куртку.

— Ты в самом деле не замерзла?

— Я не чувствую холода. Не чувствую, и точка.

Конец маршрута. — Она смеется собственной, понятной только ей шутке. — Адам, а ты по-прежнему любишь жену? Ее зовут Бет, верно? — Лихо она меняет тему. — Любишь, хотя и безответно?

Я задумываюсь.

— Не совсем так. Если спросить Бет, любит ли она меня до сих пор, она бы сказала «да». Но ее доверие ко мне исчезло и вряд ли восстановится. Она постоянно будет ожидать от меня обмана.

— Тогда тебе придется ее отпустить.

Я снова вздрагиваю. Эта маленькая, похожая на птицу девушка, в два раза моложе меня, что-то советует?— Возможно.

— В таких делах не может быть никаких «возможно ». — Рози тушит окурок о подошву модного ботинка. Она смотрит прямо мне в глаза, поднимает ладони к лицу и делает жест, будто отпускает на волю птицу. Достает из кармана джинсовой куртки пачку сигарет и протягивает мне.

— Нет. Нет, спасибо. — Я встаю. — Ты идешь?

Я замерз.

— А мне нормально. Посижу еще.

— Ну, как хочешь… — Я разматываю свой длинный шарф в стиле «Доктора Кто» и протягиваю ей. — Возьми. Хоть голова будет в тепле.