Немного безумия (СИ) - Павел Терентьевич Журба

стоим на его коллекции книг грязной обувью. Посмотрите на это прекрасный экземпляр Жозефины!

— Вы про этот? — я пнул нужную книгу и фолиант, сделав пару кульбит, упал страницами на ковёр.

— Да, про этот!

— Любовь к материи не делает вам чести. — мне нравилось раздражать Уилла. Может, в глубине души я пытался отыграться за тот случай, когда он выкинул меня с больницы.

— Ох и злобно вы шутите… что вы там нашли?

— А вот что! — я наконец оттянул стенку шкафа и увидел перед собой металл. — Сейф, как вы и планировали. Поздравляю.

— Благодарю! — с напускной торжественностью изрёк мой сообщник. — А как мы будем его открывать?

— Даже не имею понятия. У врачей есть памятные числа, состоящие из четырёх знаков?

— Я о таких не догадываюсь.

Следствие зашло в тупик. Часы в это время неумолимо приближались к четырём часам утра.

— Мы с вами не находили никаких бумажек, где фигурировало бы четыре цифры?

— Если и находили, то не фокусировались на них. — я красноречиво осмотрел разваленный кабинет Федерика Усмана. Гордость брала верх над тупостью.

— Какие у врача могут цифры? Год рождения? Число пациентов? Памятная дата?

— Или любое другое выдуманное число, показавшееся ему хорошим. — я с легкостью мог согласится с доктором и поднять лапки вверх, но это никогда бы не привело к результату.

Я начал рыскать по бумаге и в конце концов нашёл дату рождения мистера Усмана. Она, что очень обидно, не подошла.

— И на что вы рассчитывали? — поинтересовался доктор, присев на относительно целый диван.

— На магию… к слову, а много у нас книжек о магии в кабинете доктора, который в неё не верит? — я подошёл к ещё не разбитому шкафу. Толстенная книга с надписью «история магии» красовалась на видном месте.

Я ухватился за книгу. Она ни в какую не хотела уходить от собратьев, наоборот, нагло сопротивлялась и мне не представлялось возможным вытащить её.

— Что вы там делайте?

— Занимаюсь прикладной магией.

Я разбросал все книги вокруг и двумя руками взялся за нужный мне фолиант. Бумажная гадость едва смогла поддаться и выйти из полки на расстояние в два пальца.

— Доктор, идите сюда! — я так напрягся, что на моей шее вздулись вены. Книжка явно перебарывала меня и стремительно пыталась вернуться назад.

— Ну что там? — Уильям подошёл ко мне и недоумённо посмотрел на то, как я пытаясь вытянуть зловредную книгу с синеватой обёрткой. — Любопытно… пружина!

— Там кнопка, вот что любопытно! Нажимайте, пока я не отпустил этот кирпич!

Врач с опаской потянул палец к полке. Стоило мне отпустить книгу, и его прибило бы к стене, как гвоздь.

Уильям нажал на кнопку и в спешке одёрнул руку. Я сразу же отпустил книгу и повалился на пол, тяжело дыша.

Что-то за книжным шкафом хрустнуло. Шестерёнки застучали, как отбойные молотки, с потолка посыпалась пыль, люстры задребезжали.

Пустой клочок стены, прикрытый высоким тропическим цветком, начал отходить, открывая нам тёмный зёв какого-то туннеля. Хоть в комнате и было довольно темно, но эту черноту невозможно было не заметить: она ярко выделялась из общего списка мрачных цветов, как матёрый волк среди спаниелей.

Глава 20

Из туннеля веяло тревогой с металлическим привкусом… Безумие!

Больничная палата залилась истерическим смехом. Кислый желтый начал капать на белые одежды.

— Джеймс, с вами всё в порядке? — доктор крепко схватил меня за плечо и немного встряхнул. — У вас галлюцинации?

— Нет, нет, просто заболела голова. — я попытался ухмыльнуться, но мне хватило сил лишь на жалкий оскал. Энергия резко испарилась. Я чувствовал себя глубоко больным старцем на смертном одре.

— Дышите носом, сфокусируйтесь на одной точке и пристально смотрите на неё… — слова доктора почти не доходили до меня.

Я на секунду представил, что после смерти Аннабель мог потерять рассудок. Моё воображение заменяет лица пациентов на реальных людей? Вправду ли, что если я попытаюсь внимательно взглянуть на свой нож, то пойму, что в моей руке обычная плюшевая игрушка?

— Иногда очень трудно дышать, доктор. — пришибленно пробормотал я и, вдохнув побольше опьяняющего кислорода, опёрся на пальму в плошке.

— Послушайте! — Уильям резко развернул меня на пол-оборота и впечатал в стену. — Цистган дурманит разум, но не смейте поддаваться его образам! Только не сейчас, когда мы так близко к правде… Или вы потеряли рассудок и стоит оставить вас здесь?

— Я не сумасшедший! — оттолкнув доктора прочь, я неловко помотал головой и начал спускаться в туннель. Цветные блики иногда мелькали в моих зрачках, как силуэты умерших воспоминаний.

Крутая лестница с множеством поворотов не располагала к прыжкам — приходилось идти очень медленно, прощупывая поверхность кончиком обуви. Если бы кто-то посмотрел на нас сверху, то с весельем провёл бы аналогию с грибниками, которые тыкали в болото палкой и провалились под воду.

— Слышите? — спросил тревоженный голос врача за моей спиной, вызвав стаю мурашек. — Крики…

Я прислушался. Что-то отдалённо напоминало вопли.

— Будьте аккуратны, доктор. Мы можем не подняться наверх. — после сказанного я выхватил холодное оружие и крепко сжал его.

Поиски привели нас на подвальный этаж, и лишь голубоватый свет ламп говорил о том, что это не цоколь, а вполне пригодное для жизни место. По левую руку стояли аномально большие металлические ворота, которые закрывались с внешней стороны. Чтобы пробить их, понадобился бы средневековый армейский таран.

— Там! — врач оттолкнул меня и побежал куда-то вглубь длинного коридора. Его шаги раздавались в воздухе беспокойным эхом.

— Нас могут услышать! — я рванул вслед за доктором.

Казалось, нескончаемый коридор решил проверить наши способности бегать: врач стрелой летал по каменным плитам и смотрел в дверные окошки, но их не становилось всё меньше. Они плодились как весенние зайцы, и за каждым из них скрывались новые семейные тайны.

Ненавистный холл вызывал у меня чувство нескончаемой обиды и ярости. Какие-то горе-строители наверняка носили эти двери, крепили их к стенам, но при этом совершенно не интересовались, зачем же те нужны в таком количестве. Безразличие рабочих погубило сотни людей.

Когда я устал гнаться за врачом, то просто начал смотреть на номера дверей, сбавив шаг. Знакомые имена всплывали в памяти с пугающей регулярностью.

«Мужской пол. По словам свидетелей разделся посреди площади и начал кричать, как пеликан» — Валори Мэверик.

Я подошёл к стальной двери. Помимо Валори, на табличке было написано ещё четыре имени. Одно из них имело особенное послевкусие… Я без сомнений открыл дверное окно.

За маленьким отверстием стояло четыре койки с привязанными к ним людьми. Верёвки так крепко сжали их вялые,