Эшафот забвения - Виктория Платова

Идя длинными переходами “Мосфильма”, я старалась не думать о Леночке, я старалась не строить никаких предположений. Слишком нелепой, слишком тяжелой выглядела общая картина. Один раз я уже безнадежно ошиблась, заподозрив в убийстве Александровой Фаину Францевну Бергман. Чем правдоподобнее выглядит версия, тем она бесперспективнее, теперь я убедилась в этом на практике. Леночка, конечно, сошла с ума от любви, она даже позволила себе сказать самому Братны: “Я тебе еще устрою кино!” – но не понимать же это так буквально. И чем объяснить то, что одна женщина, смертельно оскорбившая другую, спустя пятнадцать минут распивает с ней шампанское?..

Теперь тебя ничего не должно волновать.

Лапицкий, конечно, врет, что его разжаловали… Но что он делает здесь на самом деле?

И эти духи. Их аромат, подсмотренный в волосах дяди Федора, преследовал меня. Он становился все сильнее, он оглушал меня, он проявлялся, как древние тексты проявляются сквозь вновь написанные. Одни и те же духи в сочетании с разной кожей дают разный эффект. Господи, как легко было это предположить… Леночка пометила ими Татьяну Петровну Александрову, зарезанную в пустой гримерке.

И, коснувшись увядшей кожи, они стали проводником смерти.

Они и были смертью.

Леночка, такая тонкая, такая изысканная, несовместимая с кровью… Но ведь и крови никакой не было.

Это было тонкое убийство.

Уже выходя со студии, я нашла недостающее слово.

Это не было убийством. Это был ритуал.

…Митяй ждал меня около машины, бледный и собранный. Он действительно переживает, бедняжка.

– Все в порядке, – сказала я и поцеловала его в щеку. Он остался безучастным, он даже не потянулся к моим губам, как сделал бы это еще час назад.

Похоже на самую настоящую ревность, я улыбнулась и сказала про себя: “Пока твое тело со мной, тебе ничего не угрожает, милый, ни о ком другом не может быть и речи”.

Тем более о капитане Лапицком. Он заслуживает только страстной ненависти, так же как и ты заслуживаешь только страстной любви.

– Садись, – сказал Митяй и почему-то распахнул заднюю дверцу. А я так привыкла ездить рядом с ним…

Я поняла – почему – сразу же, как только села в дальний угол салона. Кроме меня и Митяя, в “девятке” был еще и телохранитель Кравчука Сеня. А рядом со мной тотчас же устроился еще один из ребят Кравчука, выполнявший в группе расплывчатые функции водителя, – Бадри, обладатель вальяжного грузинского имени и совершенно обычной, интернационально-европейской морды.

Я не испугалась такому расширенному составу делегации, лишь слегка удивилась.

– Куда едем? – стараясь быть беспечной, спросила я и, не вытаскивая из сумочки всю пачку, нащупала в ней сигарету и достала ее. Бадри, сидевший рядом со мной, галантно поднес зажигалку, демонстрируя отработанные до автоматизма навыки официанта. Должно быть, перед тем как впихнуться в съемочную группу, он проходил стажировку в “Попугае Флобере”.

– На похороны, – вместо Митяя, к которому я обращалась, сказал Сеня В его устах это прозвучало зловеще.

– На похороны? – переспросила я.

– Сегодня хоронят Александрову, – не дав мне по-настоящему испугаться, продолжил телохранитель Кравчука, – все должно быть по-человечески. Раз уж так случилось. У Юрьевича знакомый директор кладбища. Он и за могилой будет присматривать. Известная же была актриса… Шеф тоже подъедет.

Еще один посвященный, но, судя по всему, здесь все посвящены в происшедшее с актрисой, включая Митяя. Как же мало я тебя знаю, мальчик, мой собственный мальчик. А ведь я была почти согласна остаться с тобой, я была почти согласна сказать тебе “да”. “Да, да, да, – говорило мне мое собственное тело, замиравшее в предчувствии его тела, оно и сейчас говорило то же самое, несмотря на присутствие двух угрюмых свидетелей. – Да, почему нет? Ведь ты же хочешь его?” Иначе хотя бы сейчас ты не думала бы о его руках, напряженных и легких, как ветви деревьев, о его икрах, сильных, как греческие колонны, о его груди, утыканной двумя очаровательными факелами сосков, о том, о чем я даже мысленно боюсь произнести вслух без того, чтобы у меня не подкашивались ноги и не становилось пусто в животе. Все ясно, сказал бы сукин сын Лапицкий, фаллос, пенис, член, дальше по списку, ты просто ополоумела от долгого воздержания; или ты просто ополоумела от этого кобелька, так идеально тебе подходящего… Или ты просто открыла для себя оголтелый, ничем не прикрытый секс, ничего не поделаешь, издержки позднего развития…

Так и есть, пока существует это безудержное влечение, ему невозможно противостоять, даже если на самом его дне нет никакого осадка романтической любви.

Странно, что Сеня поехал с нами, а не с Кравчуком, мельком подумала я и тотчас же забыла об этом, представив, куда мы едем. И тут же устыдилась своих крамольных фантазий, связанных с Митяем, его затылок и сейчас покачивался у меня перед глазами. Во всяком случае, ее хотя бы похоронят по-человечески, такого милосердия и сострадания я даже не ожидала от Кравчука. Возможно, он пошел на определенный риск, решив официально похоронить старуху на одном из кладбищ. Или его приятель директор сделает это неофициально и кладбище обогатится еще одной заросшей могилой с деревянной табличкой “Неизвестная”?..

Никто в салоне не разговаривал. Сеня даже включил магнитолу, чтобы тишина не была такой тягостной. От нечего делать он стал крутить ручки настройки, бездумно перескакивая со станции на станцию, – и ни на чем не мог остановиться.

Наконец он поймал “Барселону”. Фредди Меркьюри и Монтсеррат Кабалье.

– О, оставь педрилу, классно поет, – вступился за Меркьюри Бадри. И Сеня успокоился.

В голове у меня царил полный хаос. Барселона, Испания, Дан Сикора, моя любовь к нему совсем не похожа на то острое, почти звериное чувство, которое я испытываю к Митяю… Монтсеррат Кабалье, “Забыть Монтсеррат”, рабочее название фильма, Анджей Братны, две его актрисы, так странно погибшие, на тайные похороны одной из них я еду Почему Кравчук позвал меня? Чтобы я убедилась, что тело будет предано земле по христианскому обычаю, и успокоилась? Я ведь столько раз спрашивала у него об Александровой… И почему Сеня сказал, что и сам Кравчук будет на похоронах? При нынешней ситуации, при том, что случилось сегодня на съемках, это слишком рискованный шаг, нет никакой гарантии, что группу не начнут шерстить. А светиться сейчас с какими-то полулегальными похоронами ему нет никакого резона. Да и сам Кравчук не похож на доблестного рыцаря Айвенго. И на какое кладбище мы едем?.

Все это смущало меня, не вызывало паники, нет, просто смущало. Но я видела перед собой спокойный, коротко стриженный затылок Митяя.

С ним я всегда буду в безопасности.

…На выезде с Варшавки на Кольцевую машина неожиданно чихнула и затихла.

– Что случилось? – недовольно спросил Сеня.

– Черт его знает… Карбюратор барахлит. Две недели как. Все собирался посмотреть, да руки не доходили – Ну да, зато к другому они у тебя доходили! – Сеня обернулся, посмотрел на меня и выразительно хмыкнул. Я не осталась в долгу и так же светски ему улыбнулась.

"И чем ты взяла паренька, профура старая?” – прочла я в его выцветших рыжеватых глазах.

"Чем и все, дурашка”, – ответила я ему таким же наглым взглядом и выпустила струю дыма прямо в лицо.

Митяй вылез из машины, поднял капот и почти наполовину увяз во внутренностях “девятки”.

– Много курите, мамаша, – попенял мне Сеня, – так и загнуться недолго. Сегодня живы, а завтра нет. Одни хлопоты.

– Ну, у нашего уважаемого директора, как только что выяснилось, есть знакомый директор кладбища. Без крыши над головой не останусь, – парировала я.

– Бойкая женщина, – одобрительно сказал Сеня.

– Очень бойкая, – подтвердил Бадри.

– Повезло нашему парню, – подвел итог Сеня. Этот пустой разговор стал уже надоедать мне, когда появился Митяй. Он обошел машину и открыл дверцу с моей стороны. И тотчас же Бадри положил мне руку на колено, нежный прикус, непонятное телодвижение, но очень по-грузински, в стиле продавцов подмерзшего винограда – “Дэвишка, ай, красавица…”. Только этого не хватало. Хорошо, что в салоне темно. Я попыталась отстраниться, но цепкая рука Бадри сжала мое колено еще больнее – это мало походило на бесстыдный флирт. Лучше затихнуть и переждать угрозу в пальцах…

– Чего там? – недовольно спросил Сеня.

– Жиклеры прочистить надо, – терпеливо объяснил Митяй, – у меня в аптечке игла.

– Все у тебя не слава Богу.

– Можешь идти пешком, – отбрил Сеню Митяй и углубился в аптечку. Его рука незаметно нашла мою руку, и от этого легкого касания по моему телу снова пробежала дрожь. Когда же я привыкну к его прикосновениям?.. Но решить, когда же я привыкну, я просто не успела – в мою ладонь лег маленький кусочек бумаги. Ничего себе, любовные записки!.. Его рука снова незаметно пожала мою – теперь в ней была только настойчивость и какое-то отчаяние.